Вечно чёрные растения - Михаил Фишер

Из кухни стал доноситься запах жареной курицы и мамин голос, что-то громко напевающий. Продолжая осмотр дома, маленькая девочка прошла в длинную и очень узкую комнату без двери– это была спальня. У печки стояла ее деревянная, решетчатая кроватка, рядом разложенный диван, на котором спали родители. Оставшееся пространство было заполнено шкафом. Освещение отсутствовало, но она знала каждый сантиметр в этой комнате. Запах маминых духов манил ее и, запрыгнув на кровать, она стала тянуться к полочке с косметикой. Тишину и спокойствие внезапно нарушил мамин голос, зовущий ее встречать папу с работы: «Дочура, доченька, папа идет, беги скорей его встречать. Доча». Как только она двинулась в сторону кухни, все вокруг стало погружаться в туман, сквозь который эхом слышался голос мамы. Пространство становилось непроглядным, и она с криком побежала к кухне. Туман окутывал ее тело, застлал глаза не давая возможности вырваться. Она бежала, что есть сил крича маме, но неизвестность, вызвавшая в ней животный страх, поглощала ее все больше. Вдруг стал появляться свет, она посмотрела по сторонам. Снова полумрак, туман и люди, сидящие в железных креслах. Ее сосед слева как завороженный смотрел вперед не моргая.

– Опять вы,– сказала она, посмотрев на соседа,– а я провалилась в сон.

– Что вы видели?

– Я была в доме, в котором прошло мое детство.

– Да….вы теперь будете возвращаться в те места, которые были вам дороги и в те моменты вашей жизни, в которых вы могли бы поступить иначе.

– Зачем?

– Возможно, для того, чтобы оценить свои поступки, слова, эмоции, поведение, мысли. Чтобы увидеть себя со стороны.

– Больше всего я не хотела бы все вспоминать…

– От этого никуда не деться, все здесь вспоминали, без этого вы не увидите дверь. Надо все пережить заново.

– Чтобы простить других?

– Чтобы простить себя,– сказал он и посмотрел на нее. Она тоже смотрела ему в глаза.

– А я на себя и не сержусь, что мне себя прощать. Я уверена, что нормально прожила жизнь, никому не мешала, если и обидела кого, то не со зла, а, скорей, защищая свои интересы, а это значит, что по—другому я поступить не могла. А вообще, мне пока сложно рассуждать о своей жизни, так как я ничегошеньки не помню. Расскажите лучше Вы о себе.

– Про себя я потом Вам расскажу, пока не хочется.– Он закрыл глаза и не произнес больше ни слова. Она тоже молчала, смотрела вперед и все еще не могла поверить, что это не сон. Они оба погрузились в собственные мысли, люди впереди сидели неподвижно в своих креслах, тишина не меняла тональности, свет все также был ниоткуда. Каждый ждал своего времени, своего расчетного часа. Обдумывая прошлое, проживая свою жизнь снова и снова, каждый из сидящих здесь мечтал избавиться от мыслей, от чувства вины или просто понять, что он сделал не так. Лишь изредка можно было наблюдать, как кто-то из сидящих вдруг вставал и свет становился ярче. Шагая босыми ногами, душа, сохранившая прежнее свое облачение, двигалась вперед, к видимой только ей одной цели – двери, за которой ее ждут для последнего разговора.

Ее мысли сменились видениями, скрестив руки на груди и ссутулившись, тело приняло удобное для себя положение, и в сознании вдруг стали появляться образы, ощущения и запахи. Она погрузилась в другую, прожитую когда-то реальность.

Вечер, все вокруг освещено фарами окруживших ее машин, играет музыка. Большой автомобиль, за рулем которого она сидит, увяз в пробке. Выезжать за город в пятницу в шестом часу вечера было бессмысленно, так как все двигались из города на свои дачи. Многокилометровые пробки сковывали дороги, а людей консервировали в своих машинах на многие часы. Но ей ничего не оставалось делать, как двигаться вместе со всеми. Она ругала себя за то, что не выехала раньше, и теперь точно не успеет домой до прихода мужа, и снова придется что-то врать. Но раньше не получилось, сложно вырваться из объятий любимого человека, который так крепко тебя в них сжимает. Было уже плевать, все зашло слишком далеко, и ни ей, ни ее мужу уже не было смысла делать вид, что ничего не происходит. Постоянные ссоры и угрозы мужа разводом вымотали ее, разорвали спокойствие, сегодня она хотела вернуться домой до его возвращения с работы, но понимала, что не успеет. Медленно двигаясь в потоке машин, она складывала правдоподобную историю, которая могла бы хоть как-то объяснить то, что ее нет дома, хотя весь день она говорила ему по телефону, что отдыхает, так как плохо себя чувствует и старается не выходить из дома. Но история не складывалась. Да и дома она будет не раньше чем через три часа.

Сознание резко выдавило ее из воспоминаний, картинки и ощущения пропали. Открыв глаза и очутившись все в том же пейзаже, среди серых, железных кресел и неоно—белом полотне света вокруг, она повернула голову влево, там все так же сидел уже знакомый ей молодой человек.

– Я вдруг куда-то провалилась и очутилась в машине, играет музыка, я за рулем. Я все вспомнила! Уже восемь лет мы с мужем живем в сорока километрах от города, в большом доме в сосновом бору. Огромный дом был набит антиквариатом и произведениями искусства, стал моей усыпальницей, местом, где я тосковала по свободной жизни, которая у меня случалась, когда муж уезжал в командировки, и я могла сутками не расставаться со своим «малышом». У меня, оказывается, был любовник! Планировка дома напоминала средневековый замок с множеством комнат, коридоров, подсобных помещений. Муж предпочитал проводить вечера в своем кабинете, а я в спальне с телефоном в руках, беседуя с «малышом». Спальня находилась на втором этаже, и к ней вела большая кованая лестница из дома Саввы Морозова, которую муж купил у одного знакомого торговца антиквариатом. Другого входа в комнату не было, поэтому я могла спокойно разговаривать по телефону, не боясь, что меня подслушивают, так как шаги по железной лестнице были очень слышны и всегда имелось несколько секунд, чтобы положить трубку. Первые пару лет проживания в этом доме я боялась ночевать одна в комнате. Если муж уезжал, то приходилось просить домработницу спать рядом со мной на диване, так как было страшно одной, без света, а со светом я не могла уснуть. Все время мерещились какие-то звуки, шаги, потрескивание. Мебель была очень старая, огромные деревянные шкафы с резными дверцами и картины в золоченых рамах вселяли в меня беспокойство, но было совершенно бессмысленно просить мужа о смене интерьера, так как его тяга к подобным предметам искусства была маниакальной и совершенно непобедимой.

Первые несколько лет муж приезжал с работы не поздней восьми вечера и, приняв душ и переодевшись, к девяти садился ужинать. Я старалась приготовить что-то вкусное, в основном блюда были мясными и без гарнира, так как муж предпочитал съесть мясо, а потом выпить пару бокалов красного вина, зимой и осенью в малой гостиной у камина, а летом– на веранде. Два больших кресла, обтянутых кожей буйвола, камин с открытой топкой, напольные часы с боем и роскошный светлый шкаф—бар, декорированный красным деревом с большой буквой N на дверце, украшенной лавром и имперским орлом, указывающими на французское происхождение времен Наполеона. В этом интерьере обычно мы пребывали до полуночи, после чего шли спать. Первое время я просто сидела, слушала рассказы мужа о работе, об искусстве, которым он увлекался, с трудом выпивая за вечер бокал вина, так как муж предпочитал исключительно сухие вина, которые я терпеть не могла. Мне было все интересно, роскошь, которая всюду меня окружала, вселяла в сознание стабильность, любовь мужа– уверенность в том, что со временем я смогу им манипулировать, и к тому же было чем утереть нос своим подругам, которые сутками работали, чтобы купить себе новое платье и раз в месяц сходить в приличное место развлечься. Муж же старался меня образовывать, советовал, какие книги лучше читать, водил в театры, но, видя то, что все это мне не приносит ни малейшего удовольствия, бросил насиловать и позволил самой решать, чем себя развлекать. И я нашла развлечение, которое поглотило всю мою жизнь. Потом появился сын. Муж очень любил его, они плавали вечерами дома в бассейне, часто муж брал его собой в командировки за границу, особенно в Европу. Мне это нравилось, да я и понимала, что он может дать ему гораздо больше, так как сам был человеком интеллигентным и образованным. Вот все в нем было хорошо, умный, богатый, очень видный. Когда я увидела его первый раз, то сразу поняла, что от него надо рожать ребенка, так как он будет хорошим отцом. Муж ведь был на четырнадцать лет меня старше. Когда я выходила за него замуж, мне было двадцать два года, а ему уже тридцать шесть. Тогда мне казалось, что я его люблю, хотя, скорей всего, я хотела его любить, но так никогда и не полюбила. Просто подстраховала себя на долгие годы от бедности, родив ребенка. Так что, жила я богато, но очень скучно.