Параша - Виссарион Белинский

Наступает ночь; хозяин приглашает гостя погулять в саду и с своею супругою понемногу отстает от молодой четы. Душа Параши не совсем спокойна, а он не начинает разговора затем, что боится внезапных ощущений и чувствительных порывов, затем, что был смущен своим положением: он клялся в любви только тогда, когда не любил; начиная же чувствовать жар любовной лихорадки, он зарывал свою любовь, как клад. Жаль! прелестные читательницы, охотницы до сладеньких стишков и восторженных сцен, верно ожидали тут пламенного объяснения, при луне и звездах; но герой поэмы ужасный прозаик: если он и допускал возможность исключений, то в пошлость верил твердо и всегда, и редко ошибался, а о другом мире не имел никакого понятия… Что же касается до самого поэта, то чувствительные и восторженные читательницы наверное будут им еще менее довольны, нежели героем поэмы, и объявят его человеком без души и сердца, демоном, который не верит любви и презирает прекрасное и высокое… Предоставляем ему самому защищаться против этого грозного суда и обратимся к прерванной нити рассказа.

Сказав, что герою поэмы в саду с уездною барышнею было едва ли отраднее, чем в аду, автор заставляет его постепенно таять и объявляет – влюбленным! Как и почему это сделалось? Поэт удовлетворительно отвечает на эти вопросы:

Во-первых: ночь прекрасная была,Ночь летняя, спокойная, немая:Не светила луна, хоть и взошла;Река, во тьме таинственно сверкая,Текла вдали… Дорожка к ней вела:А листья в тишине толпой незримойЛепечут. Вот они сошли в овраг.И словно их движением гонимый,Пред ними расступался мягкий прах…Противиться не мог он обаянью —Он волю дал беспечному мечтанью,И улыбался мирно, и вздыхал…А свежий ветр в глаза их лобызал.А во-вторых: Параша не молчит,И не вздыхает с приторной ужимкой,Но говорит, и просто говорит.Она так мило движется – как дымкойПрозрачной тенью трепетно облитЕе высокий стан… он отдыхает;Уж он и рад, что с ней они вдвоем, —Заговорил, а сердце в ней пылаетНеведомым, томительным огнем.Их запахом встречает куст незримый,И, словно тоже страстию томимый,Вдали, вдали – на рубеже степей,Гремит, поет и плачет соловей.И может быть, он начал пониматьВсю прелесть первых трепетных движенийЕе души – и стал в нем умирать[5]Крикливый рой смешных предубеждений;Но ей одной доступна благодатьЛюбви простой, и детской, и стыдливой…Нет! о любви не думает она —Но, как листок блестящий и стыдливый,[6]Ее несет широкая волна…Все в этот миг кругом ей улыбалось,Над ней одной все небо наклонялось,И, колыхаясь медленно, траваЕй вслед шептала милые слова…

Уезжая домой, наш герой думал про себя: «Я рад соседям… Он человек богатый… дочь у них одна и притом она мила». Думая так, он гнал от себя другие, неуместные мечты, отголоски давно минувших дней… А что же Параша? Ей казалось, что все прежнее, вся жизнь ее изменилась; во сне ей виделся он, а поэту слышится над нею, спящею, какой-то насмешливый голос, который говорит:

«В теплый вечер, в ульях чистыхЗреют светлые соты;В теплый вечер лип душистыхРаскрываются цветы;И тогда [7] по ним слезамиПотечет прозрачный мед —Вьется жадно над цветамиПчел ликующий народ…Наклоняя сладострастноСвой усталый стебелек,Гостя милого напрасноНи один не ждет цветок.Так и ты цвела стыдливо,И в тебе, дитя мое,Созревало прихотливоСердце страстное твое…И теперь, в красе расцвета,Обаяния полна,Ты стоишь под солнцем летаОдинока и пышна.Так склонись же, стебель стройный;Так раскройся ж, мой цветок;Прилетел жених… достойныйВ твой забытый уголок».

Однакож странно: почему эти прекрасные стихи так неожиданно сменяются таким прозаическим стихом – с достойным женихом?.. Не забывайте, что эти стихи прозвучал насмешливый голос… Чей же это голос? – Должно быть, сатаны; эта догадка тем основательнее, что сам поэт, вслед за тем, заставляет сатану «поникнуть угрюмою головой над любящей четою». Но не ожидайте сцены обольщения: наш поэт– писатель благонравный, а герой его поэмы не был дон-Хуаном – в этом уверяет нас сам автор:

Мой Виктор не был дон-Хуаном… – ейНе предстояли грозные волненья.«Тем лучше, – скажут мне, – разгул страстейОпасен»… Точно; лучше, без сомненья,Спокойно жить и приживать детей —И не давать, особенно вначале,Щекам пылать… склоняться голове…А сердцу забываться – и так дале.Не правда ль? Общепринятой молвеЯ покоряюсь молча… поздравляюПарашу – и судьбе ее вручаю —Подобной жизнью будет жить она:А кажется, хохочет сатана.Мой Виктор перестал любить давно…В нем сызмала горели страсти скупо;Но впрочем, тем же светом решено,Что по любви жениться – даже глупо.И вот в кого ей было сужденоВлюбиться… Что ж? он человек прекрасный,И – как умеет – сам влюблен в нее;Ее души задумчивой и страстнойСбылись надежды все… сбылося всё,Чему она дать имя не умела,О чем молиться смела и не смела…Сбылося всё… и оба влюблены…Но все ж мне слышен хохот сатаны.

Да чему же обрадовался лукавый?.. Не приготовляет ли он измены, ревности, кинжала, яда и других зол, которыми нарушается супружеское счастие?.. Ничего не бывало! Вы правы, чувствительные и восторженные читательницы, говоря, что автор «Параши» – человек прозаический и холодный… В самом деле, оставив сатану, он вдруг извещает вас, что он долго был в отсутствии и лет через пять посетил влюбленных. Четвертый год, как они были супругами, и Виктор как-то странно потолстел; но ее встревожил приход поэта, напомнив ей о прежнем, и она даже сгрустнула и поплакала;

Но грусть замужней женщины смешна.Как ручеек извилистый, но плавный,Катилась жизнь Прасковьи Николавны!

Муж ее любил. «Может быть, вы скажете, что он не стоил ее любви?» говорит поэт и отвечает так: «кто знает!»

Но – боже! то ли думал я, когда,Исполненный немого обожанья,Ее душе я предрекал годаСвятого, благодатного страданья!С надеждами расставшись навсегда,Свыкался я с суровым отчужденьем;Но в ней ласкал последнюю мечтуИ на нее с таинственным волненьемГлядел, как на любимую звезду…И что ж? я был обманут так невинно,Так просто, так естественно, так чинно,Что в истине своих желаний яСтал сомневаться, милые друзья.И вот, что ей сулили ночи той,Той летней ночи страстные мгновенья,Когда с такой тревожной быстротойВ ее душе сменялись вдохновенья…Прощай, Параша!.. Время на покой;Перо к концу спешит нетерпеливо…Что ж мне сказать о ней? Признаться вам —Ее никто не назовет счастливойВполне… она вздыхает по часам,И в памяти хранит как совершенствоНевинности нелепое блаженство!Я скоро с ней расстался… и едва льЕе увижу вновь… ее мне жаль…

Если и теперь не для всех будет понятен хохот сатаны, то мы, право, не знаем, как и объяснить его… Этот сатана должен быть знаком русским читателям, потому что они встречались с ним и в «Онегине», и в «Горе от ума», и в «Ревизоре», и в повестях Гоголя, и в «Герое нашего времени», и вместе с ним смеялись или грустили над неточным и превратным употреблением разных ежедневно употребляемых слов. В «Параше» навлекло на себя насмешку беса слово «любовь» и неумение многих любить и умение их делать комедию из всякого чувства. Наши юноши и девы в любви всего менее думают о любви, но те и другие ищут в ней счастия, а счастие любви полагают в союзе с ним и с нею. Любовь, как всякое сильное чувство, как всякая глубокая страсть, есть сама себе цель; для любящихся она – долг, требующий служения и жертв, и, предаваясь чувству, они не отступают назад, что бы ни сулила им развязка их романа – счастливый ли союз, или терновый венец страдания и безвременную могилу… Но есть люди, которые очень уважают чувство, пока оно сулит им верное счастие и пока оно не требует от них ничего, кроме прекрасных слов и поэтических восторгов… И потому участь таких людей решает не страсть, не чувство, а теплая летняя ночь и одинокая прогулка, располагающие к неге, мечтательности и заставляющие расплываться душою и сердцем… И как же иначе? для страсти надо воспитаться, развиться. А для этого надо возрасти в такой общественной сфере, в которой духовная жизнь через дыхание входит в человека, а не из книг узнается им… Только тогда из его страсти может выйти или серьезная повесть, или высокая драма, а не жалкая комедия, не карикатурная пародия для потехи сатаны…