Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн - Лео Перуц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я предпочел бы все же не сходить с твердой научной почвы, – возразил профессор Трукса. – Вирт в Мюнхене идет ведь еще дальше вас, не подкрепляя, впрочем, своих теорий сколько-нибудь серьезными доказательствами. Он утверждает, будто великие массовые психозы в древнем мире, как флагеллантизм, так и поразительные эпидемии плясок, надлежит рассматривать как следствие неумеренного употребления гашиша или подобного ему наркотического средства.
– Я не могу, конечно, присоединиться к этим уклонам мысли профессора Вирта, за которым, впрочем, признаю в его области немаловажные заслуги. Я только утверждаю, что единичные случаи употребления гашиша, бесспорно, наблюдались в Европе постоянно, да и ныне, вероятно, могут быть наблюдаемы. Заметьте, единичные случаи! Я, например, помню одного неаполитанского портового рабочего… Какие, впрочем, симптомы можете вы указать, господин профессор?
– Я сразу узнаю курильщиков гашиша по их мгновенно меняющимся склонностям и настроениям и по их необычайно повышенной силе воображения. Один продавец лимонада в Алеппо, которого мне удалось наблюдать в состоянии опьянения, считал себя архангелом Гавриилом. Один арабский почтальон в Варане выдавал себя за кузнечика и до тех пор пытался слететь с городской стены, пока не поломал себе ноги. Иногда люди, обычно спокойные и миролюбивые, неожиданно совершают грубые насильственные действия. Я видел, как один ночной сторож в Дамаске без всякого повода нанес такой сильный удар в живот безобидному прохожему, что беднягу пришлось отнести в больницу.
– Но ведь наркотическое состояние выражается, вероятно, по-разному у различных рас, не правда ли? – спросил надворный советник.
– В этом отношении я даже пошел бы дальше. Если не говорить об отдельных неизбежно обнаруживающихся симптомах, то каждый индивид по-особому реагирует на действие гашиша.
В пылу спора ученые остановились. Было бы, однако, неправильно предположить, будто тема беседы их поглотила настолько, что они не видели ничего происходившего вокруг них в переполненном людьми парке. Резиновый мяч, который один мальчуган выбил из рук своего товарища, подкатился прямо к ногам надворного советника. Ученый поднял его, внимательно осмотрел и попытался засунуть в карман сюртука, очевидно полагая, что мяч только что выпал у него самого из рук. Профессор Трукса снисходительно улыбнулся и осторожно взял игрушку из рук своего друга, стараясь не нарушить ход мыслей надворного советника. Но сейчас же вслед за этим он сам забыл, каким образом сделался обладателем мяча, держал его беспомощно в руках и не знал, как с ним поступить. Несчастный собственник игрушки стоял в нескольких шагах от них и недоверчиво и в постоянной готовности к бегству наблюдал за дальнейшим развитием событий.
– А приходилось ли вам на самом себе испытать действие гашиша? – спросил надворный советник.
– Да, но только один раз. Передо мной мелькнуло несколько арабесок чувственного характера, и у меня сделались колики.
Относительно резинового мяча профессор Трукса пришел к определенному решению. Рукавом сюртука он тщательно отер его от глины и песка, сдунул с него несколько пылинок и затем осторожно положил на землю. Мальчуган тотчас же бросился на свою собственность и убежал с торжествующим ревом.
Оба ученых продолжали свой путь. Они дошли теперь до менее оживленной части парка. Аллея, перейдя в узкую, обсаженную густыми кустами дорожку, привела их к любимому местечку – к скамье, притаившейся под сенью и в листве двух акаций за группой из песчаника, которая изображает детей, играющих с косулей.
На скамье сидел Станислав Демба.
Он занят был завтраком. Сидел, наклонившись вперед, подпирая голову руками, и жевал. Часть хлеба и несколько ломтиков колбасы лежали рядом с ним на скамейке. Его светло-коричневое пальто служило ему теперь, по-видимому, своего рода салфеткой. Оно у него свисало с шеи, как театральный занавес, и скрывало за потоком своих складок его грудь, руки от плеч до кистей и ноги. Длинные пустые рукава трепал ветер.
Надворный советник и профессор занялись приготовлениями. Скамья была мокрая и не очень чистая. Профессор Трукса стал искать по своим карманам, чем бы ее прикрыть, и, не сразу найдя что-либо подходящее, решил, со свойственной этому ученому в малых и великих делах стремительностью, воспользоваться для этой цели теми листами рукописи и корректур, просмотру которых предполагалось посвятить это утро. Только присутствие духа, которое обнаружил надворный советник, в последний миг выхватив драгоценные документы из рук своего друга, предупредило непоправимое несчастье.
Кира привязали к спинке скамьи и за это освободили от намордника. Затем ученые мужи уселись.
Их приход был, казалось, тягостной помехой для Станислава Дембы. Он перестал есть, повернул голову и досадливо покусывал губы. На лице его выразилось разочарование, когда он увидел, что те не скоро собираются уйти. Он встал и уже готовился удалиться, когда взгляд его упал на хлеб с маслом. Некоторое время он стоял в нерешительности, а затем опять опустился на скамью.
Надворный советник Клементи и профессор Трукса, приведя в порядок и сложив листы рукописи, принялись делать заметки и обмениваться вполголоса замечаниями. Так прошло несколько минут, после чего их работа была прервана.
– Не будете ли вы добры подозвать к себе свою собаку? – сказал Демба, криво улыбаясь, профессору, сидевшему к нему ближе.
Профессор Трукса поднял голову. Кир только что проглотил два куска чайной колбасы Дембы.
– Она мне неприятна. Я терпеть не могу собак. Голос у Дембы дрожал от ярости.
– Господин надворный советник, посмотрите-ка, что натворила ваша собака! – в смущении воскликнул профессор.
– Бога ради, простите! – взмолился надворный советник, которому было чрезвычайно тягостно поведение его пса. – Я искренне прошу вас извинить меня. Кир, сюда!
Неизвестно, на каком языке объяснялся обычно надворный советник со своим псом. Быть может, в течение долголетней совместной жизни со своим господином Кир приобрел некоторые познания в арамейском и простонародно-арабском наречиях. По-немецки он, во всяком случае, не понимал ни слова. Он повторил свое нападение на колбасу, и попытка надворного советника оттянуть его за уши имела последствием только то, что Кир обозлился, заворчал и хотел куснуть руку своего господина.
Демба с боязливым отвращением следил за каждым движением собаки, но не шевельнул рукой, чтобы отогнать ее или защитить свою колбасу.
– Может быть, вы не откажетесь перенести ваши съестные припасы на другой конец скамьи? Туда собаке не достать, – попросил надворный советник.
– На другой конец?
Демба не видел оснований передвигать вещи на другой конец. Он не обязан. Да к тому же там солнце, а колбаса от солнечных лучей наверняка испортится; с этим, надо надеяться, всякий согласится.
Надворный советник с этим, конечно, согласился, хотя небо было облачно и солнце не проглядывало ничуть.
– Впрочем, – продолжал Демба, – колбасу и так уже есть нельзя. Она уже несвежа, ее можно спокойно отдать собаке.
