Пингвин влюбленный - Анатолий Чупринский

— Какой ужас!!! — дуэтом откоментировали старушки.

— Вставай, милый! — смеясь, сказала Надя. Когда смеялась, она слегка морщила нос, и в уголках ее глаз появлялись едва заметные морщинки, что делало ее лицо по-детски открытым и абсолютно беззащитным.

— Мы с тобой одного поля ягоды, милый, — добавила она.

Валера Суржик глубоко вздохнул, открыл один глаз, оценил окружающую обстановку. Потом рывком приподнялся на локтях, сел и, прищурившись, поглядывая на смеющуюся Надю, начал быстро расшнуровывать ботинки.

Старушки, божьи одуванчики, обменялись возмущенными взглядами и, поджав губы, довольно энергично засеменили к храму у Никитских ворот. Надя продолжала весело смеяться, раскачиваясь из стороны в сторону, и лицо ее при этом выражало такую искреннюю радость, что это дорогого стоило. Так смеются только очень добрые по натуре люди. В ее смехе Суржик не улавливал ничего, лично для себя обидного или оскорбительного. Прекрасно, когда молодая красивая девушка весело и громко смеется. Другое дело, двое лохматых дебилов на противоположной стороне улицы. Они хохотали, нарушая все мыслимые и немыслимые правила приличия. Явно нарывались. Сняв ботинки, заодно и носки, закатав штанины брюк до колен, Суржик поднялся на ноги и мрачно уставился на лохматых парней, стоявших на той стороне улицы.

— Мо-олча-а-ать щенки-и!!! — неожиданно рявкнул он во всю силу своих легких.

Стая голубей испуганно шарахнулась с карниза соседнего дома и, громко хлопая крыльями, полетела от греха подальше. Когда-то Суржик работал актером в детском театре. Свою творческую деятельность Валера начинал еще в Хабаровской филармонии, где играл Бабу Ягу в нескольких сказках сразу. Одновременно на трех площадках.

Ах, какая это была Баба Яга! Восторг, упоение! Верх злодейства и негодяйства. Дети, сидевшие в зрительных залах друг на дружке, до такой степени ненавидели Суржика, что не ограничивались яростными выкриками и гневными проклятиями. Швыряли в Валеру мандаринами, конфетами и недоеденными черствыми бутербродами из театрального буфета. Успевай, отворачивайся! Дело доходило и до трубочек, из которых особо меткие «стрелки» плевались на сцену кусочками изжеванной бумаги. Откусывали, само собой, от театральных программок.

— Мо-олча-а-ать щенки-и!!! — рявкал Суржик — Баба Яга на беснующийся от ненависти зал, битком, набитый детьми от пяти до пятнадцати. Ответом ему всегда было гневное улюлюканье, свист и прицельное метание самых разнообразных предметов питания. Короче, успех Суржика — Бабы Яги был оглушительным и постоянным. Ему даже вручили какую-то почетную грамоту от Горкома профсоюзов, за «лучшее исполнение отрицательного персонажа в детских сказках на площадках города Хабаровска».

— Мо-олча-а-ать щенки-и!!! — рявкнул Валера Суржик на двоих лохматых парней, стоявших на противоположной стороне тихой Никитской улицы.

И в приступе ярости запустил в них своими ботинками. Модные ботинки перелетели Никитскую улицу со свистом, как снаряды из гранатомета и, со шмяканьем, врезаясь в стену двухэтажного дома над головами парней, попадали за их спинами на противоположный тротуар. «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!». Дебильная парочка мгновенно заткнулась. Тут уж не до смеха! Даже через улицу они разглядели полное ярости лицо Суржика и почувствовали, с этим лучше не связываться.

С Валерой Суржиком, действительно, лучше не связываться. Ибо он грозен во гневе. В подобных ситуациях становился абсолютно неуправляемым. Мог ринуться один против пятерых здоровых громил, и те отступали под его напором. Такое неоднократно случалось в его биографии, насыщенной дальними поездками по стране и самыми разнообразными творческими командировками. Ведь давно известно, побеждает не тот, кто сильнее, тот, кто яростнее. Кто способен, все поставить на карту. К хамам и дебилам Суржик был всегда беспощаден.

Он ступил на проезжую часть и, не глядя по сторонам, двинулся прямо на лохматых парней. Оглушительно взвизгнули тормозами и, чуть не задев известного писателя, испуганно вильнули в стороны сразу две автомашины. Он и бровью не повел. Остановился только на самой осевой линии, пропуская неуклюжий «Икарус». И парочка лохматых парней, нехотя, побрела в сторону метро. Валера Суржик стоял босой посреди проезжей части Никитской улицы и сверлил презрительным взглядом спины удаляющихся парней. Плотный, коренастый, лысоватый, эдакий гриб-боровичок, непонятно каким чудом выросший из асфальта посреди столичной улицы.

— Не связывайся, милый! — раздался за его спиной хрипловатый голос.

Суржик обернулся. Рядом стояла Надя. Протягивала ему забытый на тротуаре дипломат и улыбалась. Только теперь ее улыбка была какая-то другая. Так улыбаются много пережившие, перестрадавшие, подошедшие к роковой черте.

— Они недостойны и одного ботинка.

…Шли по самой середине Никитской улицы двое. ОН и ОНА. Держались за руки и о чем-то весело беззаботно болтали. Редкие прохожие и пассажиры из проезжающих мимо машин удивленно вскидывали брови. Иные даже вертели пальцами у виска. Впрочем, последние просто завидовали. ОН и ОНА топали босиком по асфальту, по самой осевой линии, при этом смотрели исключительно друг на друга. Такое увидишь только в ретроспективных фильмах шестидесятых годов. Не нужно быть особенно проницательным, чтоб понять. На обоих навалилось, (на него с большой силой!), то самое чувство, о котором втайне мечтают все, только выпадает оно далеко не каждому. Как награда, как испытание, как болезнь, как крест. Ходят слухи, судьба каждому посылает крест только такой тяжести, который тот в силах снести…

Четыре сумасшедших дня промелькнули как в тумане. На пятый день Надя исчезла. Ранним утром, на зыбкой грани сна и бодрствования, Валера протянул руку и ощутил пустоту. Нади рядом не было. Мгновенно проснулся, открыл глаза, прислушался. В его огромной квартире на Фрунзенской набережной стояла оглушительная тишина. За окном привычно и монотонно гудел поток машин. Он не прекращался уже ни днем, ни ночью. На секунду мелькнула мысль. «Она в душе! Или на кухне готовит завтрак!». Ни из кухни, ни из ванной не доносилось ни звука. Валера мгновенно вскочил на ноги, сна уже не было ни в одном глазу, будто и ложился вовсе. Натягивая старые джинсы, носки и любимую футболку «Аддидас», бегал глазами по комнате. Все вещи Нади — юбку, кофту, сумочку, пластиковый пакет как корова языком слизала. Только купленные им кроссовки аккуратно стояли около кресла. Именно они, такие же, как у него самого, напугали Суржика.… Как рекламные клипы по телевизору, в голове проносилось…