Новая молодежная политика (2003-2005 г.г.) - Павел Данилин

После распада СССР компартия как единый инструмент социализации и политизации молодежи прекратила свое существование. Нового, естественно, создано не было. Результатом стала «политическая молодежная трагедия». Об этом стоит говорить в кавычках, поскольку речь идет именно о политическом поражении молодежи, а не о социальной и демографической трагедиях, которые тоже произошли в то время, но касались не одной группы населения, а всех граждан бывшего СССР. Эта «политическая молодежная трагедия» случилась не по чьему-то злому умыслу. Юные поколения, игравшие главную роль в событиях перестройки, ставшие мотором событий августа 1991 года, просто оказались предоставлены сами себе. Молодежь взяла «суверенитета» столько, сколько хотела, но не могла унести его по определению. Тогда большинству казалось, что, свалив КПСС, избавившись от железного занавеса, получив «демократию», они вместе с ней обретут и все остальное, в том числе и свою роль, и должное место в политике. В результате свобода превратилась в анархию.

Кто-то повесил себе на грудь медаль «За защиту Белого дома», кто-то прошмыгнул во власть, кто-то в постперестроечном хаосе сколотил банды, а кто-то подался в коммерсанты. Молодежь была брошена в свободное плавание. Государство о своей функции социализации забыло, а лучшими «социализаторами» оказались спортивные клубы, секции, банды и неформальные радикальные объединения. Что же до молодежи, которая хотела заниматься политикой, то она не то чтобы была лишена такого права – нет, партий и общественных организаций было море! Однако стимула, той самой морковки, которую предоставляла раньше компартия, юные поколения лишились. Если отбросить в сторону условности, то надо признать, что стимул этот ранее заключался в государственных гарантиях политического роста индивида, в том случае, разумеется, если он выполнял условия и условности, писанные и не писанные советским строем.

После 1991 года никаких гарантий никто и никому не давал. У молодежи был отнят единственный реально работавший ранее инструмент вертикальной мобильности в сфере политики, воспользоваться которым мог любой желающий. Сначала этого не заметили. На слуху были имена единиц удачливых молодых журналистов, коммерсантов и политиков, но в массе своей молодежь как социально-демографическая категория с начала 90-х была попросту «отрублена» от политики. Особенно страшно это оказалось для глубокой провинции. Если в столице и городах-миллионниках «демократия» давала некоторый шанс выбиться в люди – неважно, каким путем, – то в глубинке вертикальная мобильность работала тогда только в криминальной сфере, отсюда небезызвестные «тамбовские», «кемеровские», «ингушские», «ореховские» и иные организованные преступные группировки (ОПГ)[2].

При этом все бесчисленное множество появившихся в России партий оказались всего лишь уродливыми слепками, жалкими подобиями КПСС. Сохраняя все негативное, что было в компартии, позитивного для рядовых членов, а для молодежи особенно, они предложить не смогли, да и до сих пор не могут. Не будем разбираться в причинах – это тема для отдельной книги, а подумаем вот над чем: в угаре «демократизации» молодежный вопрос не вставал в принципе. Казалось, что новый строй сам сможет разрешить все проблемы, как социальные, так и экономические (а уж тем более политические: как же иначе, когда вокруг свобода, плюрализм, многопартийность…). Однако унаследовав от КПСС грандиозный поколенческий разрыв в элите, остальные партии банальным образом его репродуцировали. То же самое проделал и государственный аппарат. При этом произошел еще и жуткий, невообразимый раскол внутри поколения той самой «молодежи», определяемой согласно советским учебникам как монолитная демографическая группа в возрасте от 14 до 30 лет. И на это тоже никто особенного внимания не обратил. А ведь те, кому в 1991 году было 15 лет, и те, кому было 29, находились не в равных условиях перед вступлением страны в новый порядок.

Что такое «молодежь» и с чем ее едят

Прежде чем говорить о том, что происходило в 90-х, надо разобраться все-таки с самим понятием «молодежь». Очевидный вывод, до сих пор почему-то не сделанный: эту группу населения в приложении к политическому процессу ни в коем случае нельзя рассматривать как монолитный сегмент в возрастных рамках среднестатистического советского комсомольца. Чтобы не усложнять ее структурирование введением понятий о субкультурах и т. д., правильнее разделять молодежь на поколения. Возраст в молодости воспринимается как намного более значимая субстанция, нежели в старости. В детском саду разница в год – пропасть. Когда человеку перевалило за 60, эта разница – ничто. В средней школе человека считают «младшим», если он родился как минимум на полтора-два года позже. Для старости два года – мизер.

Так почему же в политике молодежь присутствует как однородная демографическая масса? Естественно, это ошибочный подход, особенно неверный для эпохи больших перемен. Саму молодежь в политологии необходимо делить на поколения[3]. Разница между поколениями в молодости составляет не более шести лет. Два молодых человека просто не смогут понять базовые жизненные установки друг друга, если один старше другого на больший срок.

Тех, кому было 12-18 лет, то есть родившихся с 1973 по 1979 год, можно отнести к «потерянному поколению». У них оказались выбиты ценностные ориентиры, они были практически лишены возможностей, которые подарил «период первоначального накопления капитала». И, кстати, именно они сейчас, в 2005 году, совершают, по советской логике, переходный период от молодости во взрослую жизнь. Однако это не так, все эти люди давным-давно повзрослели. Кто-то в 1991-м, кто-то – в 1993 году. Взросление было непростым, потому что воспитание-то их было советским, а жить пришлось в рыночной системе.

• Характеризуются устоявшимися убеждениями. «Перевербовка» представителей поколения в противоположный идеологический лагерь затруднена.

• Политизированность – средняя, политическая активность – средняя.

• Монолитность идеологии у поколения достаточно высока. Преобладают патриотические, националистические и антилиберальные взгляды (за исключением столицы и городов-миллионников).

• Лояльность к власти условно можно оценить «выше среднего».

• Склонность к радикализму – минимальная, за небольшими исключениями.

При работе с представителями молодежи этого поколения необходимо учитывать их изначальные взгляды, не пытаться кардинально ломать их, перестраивая под идеологию, имеющуюся у политической структуры, максимально предоставлять инициативу, в случае если человек зарекомендовал себя как лояльный, использовать сильные стороны (или слабые – в зависимости от того, как смотреть), как-то – твердость убеждений и относительно высокий конформизм.

Старшему поколению – тем, кому в 1991 году перевалило за 19, было проще. Им было легче «перестроиться», «приспособиться» под рынок, так как они уже при позднем Михаиле Горбачеве были более социально активны, больше читали, могли лучше анализировать происходящее в стране, нежели их младшие братья из «потерянного поколения». Все они были нацелены на успех, и кто-то этого успеха действительно добился, хотя опять же единицы. Они играли важную роль в «стоянии у Белого дома», спасшем Бориса Ельцина, а потом до политики им стало «по барабану», потому что главным критерием успешности в то время стала отнюдь не политическая карьера, а коммерческий ларек и подержанная иномарка. К этому стремилась вся страна, но лучше всего получалось достичь своеобразного «идеала» как раз у поколения, о котором мы говорим, то есть у тех, кому сейчас от 32 до 38 лет. Другое дело, что критерии успеха давно изменились. Это поколение нас особо не интересует: в 2005 году они даже под советское определение молодежи не подпадают. Но сказать о них необходимо, чтобы было понятно происходившее в российской политике в 90-х годах.

• Политизированность – низкая, политическая активность – средняя.

• Монолитности в идеологии нет.

• Лояльность к власти – высокая.

• Склонность к радикализму – минимальная.

• Поколение в молодежных движениях участвовать не может, поскольку давно выросло из этих штанов. При назначении представителя этого поколения руководителем молодежного крыла надо учитывать негативные факторы, связанные с его оторванностью от молодежи. Положительным фактором является абсолютный конформизм.

Наибольший интерес для нас представляют родившиеся с 1980 по 1985 год, то есть те, кому сейчас 20-25 лет. Они-то и являются движущей силой всех современных молодежных движений, они – лицо современной молодежи. Время перестройки эти ребята провели в пеленках и в детских садах, а когда развалился Советский Союз, самые молодые из них только пошли в школу, а самые старшие – перешли в шестой класс. Что они тогда понимали? Какая политика? Какое «потерянное поколение»? Зато росли они в интереснейший период. У них не было того мучительного разлома сознания, которое пережило большинство россиян в 1993 году, у них не осталось почти никакой памяти о временах гайдаровских экспериментов. Табула раса, надписи на которой оставляли, с одной стороны, олигархические СМИ, царившие в информационном пространстве, и с другой – кухонные разговоры родителей о политике, полностью противоречащие тому что изрыгалось со страниц и экранов массмедиа.