Анаконда - Георгий Миронов

31 марта 1878 г. в Петербурге состоялся суд по делу террористки Веры Засулич. Она стреляла в градоначальника генерала Трепова и ранила его. Председателем суда был известный юрист Кони, медицинским экспертом — Склифосовский, в прессе сидел Достоевский. Цвет русской интеллигенции требовал оправдания Веры. Суд ее оправдал. Народ ликовал. Октябрь 1917-го был предрешен: терроризм оправдан.

У директора НИИ социоэкономического и социокультурного развития регионов в переходный период, доктора педагогических наук Ирины Юрьевны Бугровой был сегодня день рождения.

Женщина строгая, без сантиментов, она отметила памятную дату в перекидном календаре — с кремлевскими башнями и цифрами 850 на каждой страничке, записав: «День рождения». И все. Муж, не сомневалась, вспомнит, цветов принесет, мерзавец. На цветы и на подарки ей со дня свадьбы денег, сказать правду, не жалел...

Родилась она 14 марта 1937 года. В газетах писали (мать в детстве ей часто об этом рассказывала), что в канун лунного затмения астрономы Пулковской обсерватории предупреждали о всяких катаклизмах в связи с приближением к Земле то ли блуждающей звезды, то ли кометы Фелита. Уже потом она читала где-то, то ли в «Науке и жизни», то ли в «Знаниях — силе», что женщин, родившихся в марте — апреле, в те годы, когда эта Фелита максимально приближалась к нашей планете, ожидает непростая судьба.

Ну, что ж. Судьба у нее действительно непростая. Была. А будет еще покруче. И Фелита тут ни при чем. Свою судьбу Ирина Юрьевна привыкла определять сама. Она не верила ни в генетику, ни в теорию Ломброзо. Только в волю, силу духа и характера.

Листая документы из папки с надписью «Срочно», машинально ставила свою витиеватую подпись, с закорючкой вверх, под документами. Можно не читать: Тамара Ильинична, конечно, себе на уме, и преданность ее начальству лицемерна, но работник она старательный. Тут можно не проверять. Все сойдется.

Она улыбнулась, втянув ноздрями запах бумаги, теплый запах пластмассы, исходивший от шариковой ручки с надписью «Онексим-банк», запах клея и острый, терпкий аромат «Протип. Классик» — замазки на спиртовой основе. Но улыбку вызвали не эти запахи, а густой аромат, распространяемый недавно выданным всему руководству из недр «матбазы» НИИ деревянным стаканчиком для карандашей.

Вспомнились запах старого буфета, дубового стола на витых толстых ножках, рядом с которыми под низко спускающейся к полу скатертью так уютно было посидеть, спасаясь от надоедливых нравоучений взрослых, запах венских стульев, почему-то их называли «венскими», хотя изготавливались они в Мытищах.

Запахи дерева из детства напомнили о няне.

Ломброзо, конечно, полный мудак. Можно не извиняться. Никто ее слов не слышит. А мыслей тем более. У няни, Евдокии Кутяпиной, просто Дуси для всех, даже детей, был низкий, сплющенный, чуть скошенный лоб, бледное, изрытое глубокими желтыми оспинами лицо, мощные надбровные дуги и густые каштановые брови, большие скулы с явно прослеживаемыми коричневыми бакенбардами. Из-под кустистых бровей сурово и настороженно зыркали коричневые, не выражавшие мысли глаза.

Няня была добрейшей души человеком, в жизни мухи не обидевшим. В Иришке души не чаяла. И погибла в 1949-м, спасая ее. Иришка ухитрилась, катаясь на коньках по речке Серебрянке в Измайлове, провалиться под лед. Няня, ходившая по берегу в толстых катанках и тулупе, рванулась к ней, да сдуру, вместо того чтобы вытаскивать, сиганула в образовавшуюся полынью, вытолкнула воспитанницу на твердый лед, а сама, как была в валенках и тяжеленном тулупе, камнем пошла на дно.

Дура! Иришка чуть не простудилась до смерти. Вытащила бы Дуня ее, оставаясь на твердом льду, могла бы в тулуп свой закутать. А так, пока разобрались, что да как, пока шофера отчима позвали, пока ее к правительственной даче в Сокольники довезли, она и промерзла.

Дура была Дунька, а добрая. По лицу судить, жестокая, закоренелая преступница, но добрее ее никого Ирина Юрьевна Бугрова в своей жизни не встречала.

Она достала из светло-коричневой кожаной сумки зеркальце, губную помаду. Не любила это дело, но заставляла себя марафет наводить. Мазнула по губам темно-бордовой помадой, сжала губы, расправила, свела гузкой, язычком розовым облизнула, снова их растянув. Нормально.

«Все-таки этот Хачик Дадамян — настоящий кудесник. Обещал, что буду выглядеть на тридцать, и сделал. Правда, дорого, но не дороже денег».

Из зеркальца на нее смотрело лицо необычайно красивой и милой женщины: высокий лоб, огромные зеленоватые глаза, ни единой морщины, тонкий носик, в меру длинный, в меру с горбинкой, маленький, но не чрезмерно, не безвольно маленький, подбородок. Один, заметим. Без всяких там вторых и третьих, И губы. Губы у нее всёгда были красивые... Вот поставить перед следователями две фотографии, ее и покойной Дуси... Никаких сомнений, кто мог совершить убийство банкира Ирека Мухамедова. Конечно же, вот эта, со скошенным лбом. А к этой красавице, похожей на Хозяйку Медной горы из сказки Бажова, какие вопросы? Да никаких. Так следствие и закончилось, дело закрыли за отсутствием состава преступления. Событие-то было. А вот состава не нашли. А нет человека, нет проблемы. Больше на нее и ее институт никто не наезжал. А то все говорят: «крыша», «крыша». Это если у кого у самого «крыша» поехала, тогда, конечно. А она и сама сообразила, как решить вопрос. Сдала Иреку под молодой банк «Токсим-инвест» этаж в здании института, на деньги от аренды зарплату повышенную себе и своим ученым платила. А начал он наезжать на нее, требуя еще один этаж, грозя снизить суммы, выдаваемые им из рук в руки, не облагаемые налогом, «черный нал», послал «качков» бицепсами перед ее кабинетом поиграть и погиб. Всего пять тысяч баксов из выданных им ей накануне пятисот тысяч заплатила она через Виолетту нужному человеку. И все проблемы. Новый президент банка все понял. И не возникал.

Попробовала возникать Виолетта. Прибавки к жалованью попросила, намеки всякие стала делать: что, дескать, капитан, из бывших офицеров спецчастей ГРУ, которого она знала по Западной группе войск, где пять лет служил ее муж (и где она была главной гадюкой гарнизона, это уж без сомнения), дескать, намекает, что неплохо бы за молчание «прибавить».

Так и передала: дескать, капитан просил Хозяйку «прибавить».

Ее, кстати, впервые тогда вот так, официально, по работе, что ли, Хозяйкой назвали. Ну, дома-то всегда — грузчики, привозящие новую мебель, электромонтеры, сантехники — всех хозяйками величают. А вот с большой буквы Хозяйкой впервые. Хотя она уж пять лет была к тому времени директором института.

А в этом деле так: чуть слабинку дал, палец заглотнут, и всю руку откусят. Тут спуску давать нельзя. Нашла другую структуру. Капитана убрали. Виолетте в подъезде глаз подбили, неделю на бюллетене сидела, «тойотку» ее сожгли. Ну и, конечно, ничего: кто, где? Никаких следов. Виолетту она простила. За битого двух небитых дают. С тех пор для изящных поручений лучше человека не найти. Все как надо сделает, и информация в ней тут же умрет. Золотая баба, умеет уроки усваивать.

Ирина Юрьевна кокетливо поправила каштановую прядь, спустившуюся на лоб.

Кто ей ее шестьдесят даст? Никто. Потому и никаких юбилеев. Кадровички попробовали заикнуться: может, ей медаль «Ветеран труда» дать? Или на заслуженного деятеля науки России выдвинуть? А зачем? На хрена ей такой баян? О том, что никакой она не ученый, и так все знают. Есть такая удобная формулировка — «организатор науки». И хорошо. А о том, что этому «организатору», или, по-иностранному, продюсеру, уже шестьдесят, и знать никому не надо. Муж забыл. Ему по фигу. Он к ней в спальню уж лет пять не входил. Не впускала... А красавчику Виктору Касатонову из Отдела регионального культурного развития Сибири и Дальнего Востока и знать такие подробности к чему? Любит и любит. Зачем ему избыточная информация? Ему в его сорок давно пора докторскую защищать. А без нее он что? Нет, написать, конечно, может и без нее. Дурное дело не хитрое, всякая там дутая статистика, нереальные рекомендации, оторванные от времени концепции социокультурного развития региона. Это каждый дурак может изложить околонаучным «волапюком» на бумаге, снабдив компьютерными красивыми графиками, отпечатанными на струйном цветном принтере. Но кому это надо? А вот если «это» надо директору, будет и защита.

Как вся эта шелупонь, все эти гребаные сэнээсы и мэнээсы ее зовут? Старухой? Вряд ли. Боссом? Слишком общо. Тамара докладывала, что мэнээс из Отдела социоэкономического развития Русского Севера прозвал ее Бугром. Ну, что производное от фамилии, это понятно. Но тут созвучие с «бугром» — воровской кликухой, даваемой «шестерками» своему пахану. Этот длинношеий, в застиранном свитерочке кандидатишка экономических наук даже не представлял, как он близок к истине.