Земля святых - Анна Идесис

–Меня зовут Лука. Меня пречислили к лику святых после эпидемии великой чумы в Милане в 1631 году. Нет, я не тот Лука евангелист, прославившийся тем, что видел живого Христа и написавший одно из Евангелий. Того Луку забрали к себе сразу после отхода в мир иной, теперь он один из членов самого высшего небесного сословия в которое я стремился попасть с тех пор как умер. Хотя я считаю, что заслуги их скорее формального характера и их слишком заносит от положения в небесной иерархии, что, конечно же, качество не похвальное. Ну, в чем его заслуга, оказался в нужное время в нужном месте и все. Они всегда немного сторонятся нас – святых, которых не забрали, а оставили с какой то целью, как будто грязь с которой мы сталкиваемся в миру каждый день может каким-то образом запятнать их белоснежные святейшие души. Вот, например, мой компаньон такой же, как и я, оставленный святой Евграфий. Когда- то его именем назвали ценнейшую и прекраснейшую монастырскую обитель, потому что, по мнению церковных властей, и видимо не безосновательно, святой Евграфий при жизни был кладезем человеческих добродетелей и достоин был всяческого почитания. Умер не своей смертью – казнили, сварили заживо, можно сказать пострадал за веру. Но сейчас, особенно заметно это стало последние триста лет, его характер испортился, он стал нетерпимым, все время кряхтит и стонет, к тому же, постоянно жалуется мне на ревматизм и подагру. Как будто он может чувствовать боль после того как умер. В последнее время он пристрастился к опию, который тащят на тот свет с собой китайские контрабандисты в мешках из под чая. Меня зовут каждый раз, когда кто-то из них умирает в дельте Жемчужной реки, встретить умершего и дать ему наставления перед длительным путешествием, случается это довольно часто, в основном из-за холеры, но бывают и другие причины: ограбление или пьяная драка из-за какой-нибудь пропащей девицы. Кстати, они рассказывают, что опиум помогает при малярии – если курить его пополам с табаком. Вот вчера, например Евграфий ходил за мной полдня, чтобы выведать у меня рецепт моей чудесной опиумной настойки, которую я всегда давал больным как болеутоляющее средство. Понятно, что я держу его в тайне, а то среди нас полно желающих забыться лет на сто, сто пятьдесят, а кто тогда будет земными делами заведовать, один я точно не справлюсь. Это снадобье не для любителей приятного времяпрепровождения. Но он клянчил ее у меня так жалобно, и смотрел такими несчастными глазами, что я ему дал настойку из корня папоротника вместо опиума, отчасти чтобы подшутить над ним, он крякнул , поморщился, выпил залпом, и , так как трава эта очень горчит, лицо его сделалось малиновым, нос стал сизым и повис как гнилая картофелина. Потом глаза его посоловели, прослезились, и он уснул, обняв пучок сухой соломы, которую положил под голову вместо подушки. И хотя корень папоротника таким действием точно не обладает, я в этом абсолютно уверен, его лень и постоянное желание вздремнуть сделали свое дело. Именно из-за него я оказался там, где оказался и мы с вами встретились. Кроме того там за мной по пятам ходит огромная рыжая до кончика носа собака с большим белым пятном на груди и животе. Но данное общество мне скорее приятно, чем тяготит меня. Кличка пса – Нерон, так его звали и при жизни, не смотря на такое аристократическое прозвище, очень ласковый дворняга, между прочим. Выживание на улице не испортило его хорошего нрава. То, что было при жизни нас уже не беспокоит, от личного мы избавлены, вот и приходится чтобы разнообразить свое бытие – немного импровизировать. Кое-какую боль и мы святые все же можем чувствовать, но эта боль не телесного характера, а скорее духовного порядка. Как будто внутри что-то ноет, хотя там пусто. Все мертво. Но, не смотря на это мы чувствуем, чужую боль, например, или чужие страдания, как свои собственные, такой дар дан нам для нашей работы, по-другому не получится, эти ощущения часто мешают, не дают расслабиться, и тогда приходят мысли про опиум. Я и сам ловил себя на подобных пристрастиях. Но я держусь, понимаю, что не выберусь никогда из неопределенности, если буду позволять лишнее. Опиум это для слабых, таких как Евграфий, а я сильный, поэтому его ко мне и приставили, чтобы влиял на него, направлял его в нужную сторону. Работа наша состоит в том, чтобы спасать людей. Хотя конечно иногда нам самим спасение требуется. И это не физическое. Частенько даже какого-нибудь знака достаточно, чтобы человека из ямы вытащить, в которой он волею обстоятельств оказался. Это все очень тонкая психология – такому на факультетах психиатрии не обучают. Я этому лет триста обучался на разных личностях. Например, лет сто назад была у меня на моем попечении одна проститутка. Я был преставлен к ней, когда она была молоденькой и красивой, отчим развратил ее и родная мать отправила на панель, семейство у них было многочисленное, надо было всех кормить, она и пожертвовала собой добрая душа – стала содержанкой с волчьим билетом, но годы шли, мать ее давно уж была в могиле, отчим спился, тоска все чаще брала за горло, а занятие это становилось все менее доходным, так как с возрастом появились морщины и лишний вес, и стала моя подопечная задумываться о самоубийстве, даже револьвер раздобыла, в шкатулке в комоде лежал наготове, все плакала по ночам, и мысль о смерти стала постоянным ее спутником. Однажды, когда она прогуливалась по Тверской со своим богатым почитателем – купцом Рукавишниковым, тратившим на ее наряды каждый месяц кругленькую сумму денег, а девица им вертела как хотела – то капризы, то ласки, то издевки. Он после такого отношения – сначала в воду, потом в огонь, стал подумывать о женитьбе, чтобы наконец возле семейного очага усмирить строптивую девицу, но мать его не давала своего благословения на брак с гулящей девкой, да и ему самому, не смотря на страсть, боязно было так общественное мнение попирать. Так вот, увидала моя подопечная в небе над Храмом Николая Чудотворца у Тверской заставы – его только построили в том году, будто бы облако похожее на ангела, опустила голову и увидала сестру милосердия с мальчиком лет десяти, собиравшую деньги на сиротский приют, и все у нее в душе