Творения, том 12, книга 2 - Иоанн Златоуст

Я знаю человека, который, прося святых мужей за друга, увещевал сначала молиться о нем, а затем уже о себе самом. Знаю и Павла, который готов был даже без просьбы отдать душу свою и впасть в геенну за любимых им. Пламенеющее сердце должно любить так, чтобы казалось, что не любимый тобою должник твой, а сам ты должник ему за то, что имеешь его должником. Любящий хочет не только повелевать, но чтобы и им повелевали; он радуется более получая повеления, чем повелевая сам. Любящий хочет лучше давать, чем принимать, желает лучше иметь друга должником, чем сам быть должным ему. Любящий и хочет оказывать благодеяния любимому, и не хочет показаться благодетельствующим, хочет быть виновником благодеяния, и в то же время не хочет показаться виновником благодеяния. Не разумейте здесь, прошу вас, просто друзей, соучастников в трапезах, считающихся друзьями по одному лишь имени; кто имеет друга, о котором я говорю, тот поймет мои слова. Друг сладостнее настоящей жизни. Вот почему многие после кончины друзей не желали даже и жить более. Подлинно, друг вожделеннее самого света. Лучше для нас, чтобы погасло солнце, чем лишиться друзей. Многие, хотя и видят солнце, пребывают во мраке; а кто имеет в избытке друзей, тот не может потерпеть никакой скорби. Но если чья-нибудь дружба вредит тебе - отвергни ее от себя. Если мы часто отсекаем те или другие из наших членов, когда они бывают неисцелимо больны и вредят другим, то тем более то же нужно делать в отношении души. Ничто так не вредно, как дурное сообщество. То, чего не в состоянии сделать необходимость, часто может сделать дружба как во вред, так и на пользу. Кто ведет дружбу с врагами царя, тот не может быть другом царя. Ненависть ради Христа гораздо лучше дружбы ради Него. Когда нас любят ради Бога, мы оказываемся должниками Ему за честь; когда же нас ненавидят, Он сам является должным нам честью. Итак, все мы, не презирающие даже и денег ради Христа, а лучше сказать, ради себя самих, вострепещем, представляя в уме своем любовь ко Христу Павла. Он любил Христа не ради благ, даруемых Христом, а эти последние ради Него, и одного только боялся, именно - не отпасть от любви к Нему. Это было для него страшнее даже геенны, равно как пребывание в этой любви вожделеннее самого царства. Итак, когда он ради любви к Богу готов был и в геенну впасть, и царства лишиться, если бы предстояло это, а мы не презираем даже и настоящей жизни, то достойны ли мы даже подошв его, будучи столь далеки от величия души его? Потому и Христос говорил: "потерявший душу свою ради Меня сбережет ее" (Мф. 10:39), и: "всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным" (Мф. 10:32). Подлинно, велик труд этого подвига; он почти превосходит самую природу. И это хорошо знают те, которые удостоились указанных венцов. Никакое слово не в состоянии изобразить этот подвиг: столь мужественной требует он души и до такой степени достоин удивления. И, однако, этот дивный подвиг, по словам Павла, не приносит никакой пользы при отсутствии любви, хотя бы он соединен был с нестяжанием. Почему (Павел) сказал так, я попытаюсь теперь показать это, прежде всего решив вопрос, каким образом человек, раздавший все свое имущество нуждающимся, может не иметь любви. Чтобы человек, готовый предать себя на сожжение и имеющий духовные дарования, не любил, это, может быть, и допустимо; но тот, кто не только отдает имущество, но и употребляет его на пропитание других, как может не любить? Итак, что же можно сказать? Или то, что он представил несуществующее как существующее, что он любит и всегда делать, когда хочет представить чрезмерность чего-нибудь. Так, например, в послании к Галатам он говорит: "если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что" вы приняли "благовествовали вам, да будет анафема" (Гал. 1:8); хотя ни сам он, ни ангел не имели делать этого, но чтобы показать дело в преувеличенном виде, он указал на то, что совсем не имело совершиться. Равным образом, когда в послании к Римлянам говорит: "ни Ангелы, ни Начала, ни Силы" не возмогут "отлучить нас от любви" Христовой (Рим. 8:38); хотя ангелы не имели делать этого, однако и здесь апостол предполагает несуществующее, равно как и в дальнейших словах: "ни другая какая тварь", хотя, конечно, и нет другой твари; назвав все горнее и дольнее, он обнял всю тварь, но, чтобы показать чрезмерность своей любви, предполагает тем не менее и здесь несуществующее. То же самое делает он и здесь, говоря, что хотя бы кто-нибудь отдал все, а любви не имеет, не получает никакой пользы (1 Кор. 13:3). Итак, или это нужно сказать, или то, что апостол хочет, чтобы дающие были в единении с получающими и давали не просто, без сочувствия, а жалея нуждающихся, склоняясь и трогаясь их нуждой, сострадая им. Для того ведь и милостыня установлена Богом. Пропитать бедных Бог мог и без этого; но чтобы связать нас в содружество любви, и чтобы мы пламенели друг к другу любовью, Он повелел им получать пропитание от нас. Вот почему в одном месте говорится: "слово" благое "лучше, нежели даяние", и "не выше ли доброго даяния слово?" (Сир. 18:16-17). И сам (Бог) говорит: "милости хочу, а не жертвы" (Ос. 6:6; Мф. 9:13). Так как мы обычно любим тех, кому оказываем благодеяния, а получающие благодеяние бывают дружественнее расположены к благодетелям, то, устрояя союз дружбы, Бог и постановил такой закон. И чтобы вам знать, сколь велика и важна эта добродетель, изобразим ее словом, так как не видим, чтобы она проявлялась где-нибудь на деле, и помыслим, какие бы произошли блага, если бы она всюду была в изобилии. Ведь тогда не было бы нужды ни в законах, ни в судилищах, ни в наказаниях, ни в казнях, ни в чем другом подобном. В самом деле, если бы все любили и были любимы, то никто ничем не обидел бы другого; убийства, брани, войны, возмущения, хищения, корысти, и все пороки совершенно исчезли бы, и зло было бы известно только по имени. Этого не могут сделать и чудеса; напротив, людей неосторожных они приводят даже к тщеславно и высокомерию. И вот что удивительно в любви: тогда как все другие блага имеют сопряженное с ними какое-нибудь зло, - например, нестяжатель часто гордится ввиду своей бедности, искусный в слове недугует славолюбием, смиренный часто по этому самому превозносится в глубине души, - любовь свободна от всякой такой пагубы, потому что никто никогда не возгордится над любимым. И предположи, что любит не один, а все одинаково, - тогда увидишь силу любви. Впрочем, если угодно, сначала предположи одного любимого и одного любящего, любящего именно так, как должно любить. Такой человек будет обитать на земле как бы на небе, всюду наслаждаясь спокойствием и сплетая себе бесчисленные венцы. Такой человек будет соблюдать душу свою чистой и от зависти, и от гнева, и от клеветы, и от гордости, и от тщеславия, и от худого пожелания, и от всякой непристойной любви, и от всякого порока. Подобно тому, как себе никто не сделает никакого зла, так и этот человек - своему ближнему. А будучи таковым, он, шествуя на земле, станет с самим Гавриилом. Вот каков тот, кто имеет любовь. Тот же, кто творит знамения и имеет совершенное знание, но лишен любви, хотя бы воскресил тысячи мертвецов, не принесет никакой великой пользы, будучи в разрыве со всеми и не перенося соединения с кем-либо из сорабов. Потому-то и Христос сказал, что признаком искренней любви к Нему служит любовь к ближнему. Если, - говорит, - любишь Меня, Петр, "больше, нежели они", "паси овец Моих" (Ин. 21:15,17). Видишь ли, как и здесь опять Он дал понять, что любовь больше мученичества? Если бы кто имел возлюбленного сына, за которого отдал бы даже душу, а кто-нибудь любил бы отца, на сына же не обращал совсем никакого внимания, то он сильно бы огорчил отца, так что последний не заметил бы любви к себе, вследствие презрения к сыну. Если же так бывает в отношении к отцу и сыну, то тем более в отношении к Богу и людям, потому что Бог любвеобильнее всех отцов. Вот почему, сказав: "первая и" великая "заповедь": "возлюби Господа Бога твоего", присовокупил: "вторая же", - и не умолчал, а присоединил подобную ей: "возлюби ближнего твоего, как самого себя" (Мф. 22:37-39). И смотри, как Он почти в такой же высшей степени требует исполнения и этой заповеди. О Боге он говорит: "всем сердцем твоим", а о ближнем твоем: "как самого себя", каковые слова равны выражению: "всем сердцем твоим". Если бы это наблюдалось с точностью, не было бы ни раба, ни свободного, ни начальника, ни подчиненного, ни богатого, ни бедного, ни малого, ни великого; не был бы никогда ведом даже и диавол, - не говорю, этот, но если бы был и другой такой же, или даже если бы диаволов было бесчисленное множество, они не имели бы никакой силы при господстве любви. Подлинно, легче сено выдержит силу огня, чем диавол пламень любви. Она крепче стены, она тверже стали, и хотя бы ты указал другое более крепкое вещество, твердость любви далеко превосходит все. Ее не победит ни богатство, ни бедность; лучше же сказать, не было бы ни бедности, ни излишнего богатства, если бы была любовь, а только происходящие от того и другого блага, потому что мы приобрели бы от последнего изобилие, а от первой безмятежность, и не подвергались бы ни заботам богатства, ни нуждам бедности. Но что я говорю о выгодах любви? Подумай, какое великое благо любовь сама по себе, какую доставляет она радость, какую благодать сообщает она душе. В этом-то и состоит особенно преимущество любви. Все прочие добродетели имеют сопряженное с ними скорбное состояние, как, например, пост, целомудрие, бдение - зависть, похоть, гордость; а любовь, кроме пользы, имеет и великое удовольствие, а скорби никакой; и, как добрая пчела, она, отовсюду собирая блага, слагает их в душу любящего. Находится ли кто в рабстве, она представляет рабство приятнее свободы, потому что любящий не так радуется, когда повелевает, как тогда, когда подчиняется. Конечно, повелевать приятно. Но любовь изменяет природу вещей и является на помощь со всеми благами в руках, приветливее всякой матери, богаче всякой царицы, и трудное делает легким и удобным, представляя нам добродетель привлекательной, а порок крайне противным. Смотри: тратить имущество кажется делом прискорбным, - а она делает его приятным; брать чужое представляется приятным, - а она не позволяет этому казаться приятным, но заставляет избегать как низкого дела. Опять, злословие всем кажется делом любезным, - а она делает его противным, похвалу же приятной, потому что для нас ничто так не приятно, как хвалить любимого. Равным образом, гнев имеет некоторую приятность; но при любви этого уже нет, все нервы его убиты; и если любимый опечалит любящего, гнев ни в чем не проявляется, а бывают слезы, увещания и просьбы: так далек любящий от раздражения. Если он видит согрешающего, то скорбит и болеет; но и самая эта скорбь приносит удовольствие, потому что и слезы, и печаль любви приятнее всякого смеха и радости. Поистине не так услаждаются смеющиеся, как плачущие о друзьях; а если не веришь, прегради им слезы, и увидишь, что они так мрачно настроены, как будто потерпели непоправимое бедствие. Но любовь, скажешь, имеет нечистое удовольствие. Перестань, не злословь, человек: нет ничего настолько чистого от этой страсти, как истинная любовь. Не говори мне о той низкой и площадной любви, которая скорее есть болезнь, чем любовь, а о той, которой требует Павел, о любви, ищущей пользы любимых, и увидишь, что имеющие такую любовь любят нежнее отцов. И как пристрастные к деньгам не решаются издерживать их, а согласны лучше терпеть стеснения, чем видеть их уменьшение, так и тот, кто питает к другому любовь, согласится лучше потерпеть тысячу бедствий, нежели видеть, что любимый им потерпел вред. Что же, скажешь, неужели не должно ненавидеть даже врагов и язычников? Должно ненавидеть, но не их, а учение их, не человека, а порочную деятельность и развращенную волю. Человек - дело Божие, а заблуждение - дело диавола. Ведь если должно ненавидеть врагов Божиих, то должно ненавидеть не только нечестивых, но и грешников; а в таком случае мы будем хуже зверей, отвращаясь от всех и надмеваясь гордостью, подобно фарисею. Но не так заповедал Павел, - а как? "Вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы ко всем" (1 Фес. 5:14). Но, скажешь, что же тогда значат его слова: "если же кто не послушает слова нашего в сем послании, того имейте на замечании и не сообщайтесь с ним" (2 Фес. 3:14)? Правда, что сказано о братиях; но и в этом случае не просто, а тоже с кротостью. Не отделяй от этих слов последующих, прибавь же то, что сказано далее. А именно, сказав: "не сообщайтесь", он присовокупил: "но не считайте его за врага, а вразумляйте, как брата" (2 Фес. 3:15). Видишь ли, как он повелел ненавидеть худое дело, а не человека? Дело диавола - отторгать нас друг от друга; он сильно старается истребить любовь, чтобы пресечь путь к исправлению и удержать его в заблуждении, а тебя в неверии и вражде, надеясь таким образом заградить ему путь ко спасению. Если врач будет ненавидеть и убегать больного, а больной отвращаться от врача, то может ли больной выздороветь, когда он не будет призывать врача, и врач не будет приходить к нему? Почему же ты отвращаешься и убегаешь от него? Потому ли, что он нечестив? Но потому-то и надо приходить и врачевать, чтобы восстановить больного. Хотя бы он страдал неисцелимой болезнью, тебе повелено делать свое дело. Иуда также одержим был неисцелимой болезнью, но Бог не переставал врачевать его. Поэтому и ты не ослабевай. Хотя бы при всем старании ты не мог освободить его от нечестия, все же ты получишь награду, как бы освободил его, и заставишь его удивляться твоей кротости, и таким образом всячески прославится Бог. Хотя бы ты творил чудеса, хотя бы воскрешал мертвых, хотя бы делал что-нибудь другое подобное, язычники никогда не будут удивляться тебе в такой мере, как видя тебя кротким, добрым и обходительным. А и это не маловажное дело, потому что многие таким образом могут наконец отстать от порока. Ничто не может привлекать так, как любовь. Из-за другого, то есть знамений и чудес, могут и завидовать тебе, а из-за этого (любви) станут и удивляться, и любить, а любя примут мало-помалу и истину. Впрочем, если язычник и не скоро сделается верующим, не удивляйся, не спеши, не требуй всего вдруг, но пусть он пока хвалит, любит, и мало-помалу он дойдет и до этого. Итак, если любовь есть виновница добродетели, то будем со всяким тщанием насаждать ее в своих душах, чтобы она принесла нам многие блага, и чтобы нам постоянно собирать обильные плоды ее, всегда цветущие и никогда не увядающие. Таким образом мы достигнем и вечных благ, которых да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со святым и благим Духом слава во веки веков. Аминь.