Сто процентов закона - Юрий Феофанов

Командировка в Ленинград. Анищенко находит калязинскую гостью. Та уже забыла точную дату поездки к родным, но помнит, что отправилась сразу после ночной смены и брала день за свой счет. Табель помогает установить точную дату, расписание поездов — точные часы ее прибытия в Калязин. Нет, в тот день Зарубин никак не мог очутиться в Иванькове и помогать Першакову «заметать следы». Так рассыпалось показание, которое положило начало версии.

Снова возвращается следователь к роковому дню. Показания пассажира весьма существенны. Он все видел и слышал. Его слова зафиксированы в протоколе. Новый допрос:

— Вы видели в машине старика и девушку, которых потом нашли мертвыми? В чем был одет старик?

— В легком пальто и кепке.

А родные бесспорно свидетельствуют, что покойный носил только шляпу.

— В каком платье была девушка? Какого цвета машина?

Ответы не сходятся.

— Вы четко слышали слова «товарищ Зарубин?»

— Вроде бы.

«Вроде бы!» А ведь это чуть не основная улика.

«Разговаривать» с глухонемым трудно. Да, он «признался» тогда. А теперь после второго допроса все отрицает. Эксперт-психиатр дает заключение: «Першаков довольно легко поддается внушению». Несчастный человек, сбитый с толку излишне напористым следователем, который искал не истину, а подтверждение своей версии, он очень легко оговорил себя, а заодно и Зарубина.

Итак, была уверенность в вине Зарубина и Першакова. Оставалось лишь убедиться в этом. Потом появились сомнения — нужно было их рассеять. Наконец, возникла уверенность в невиновности обвиняемых (как потом выяснилось, убийство мужчины и молодой девушки совершил человек, уже приговоренный к расстрелу за другие преступления).

Путь к истине сложный. Но на всех его извилинах и поворотах, кроме всего прочего, присутствовало одно — глубокое уважение к закону служителя правосудия. Истина, и только она, интересовала следователя. Для него не было мелочей, ибо их не может быть в работе юриста. Самое незначительное с виду обстоятельство, незаметный фактик, может сыграть роковую роль, когда человек обвиняется в преступлении. И Анищенко не оставил без внимания ни один. Убрал все лишнее, и обнаружилась истина…

— Ну что ж, — сказал я, когда мы закончили разговор об этой истории, — значит, педантизм вы считаете положительным качеством для следователя. Вы в чем-то меня убедили.

— Индийский мудрец учит: «Неистинное представляется истинным, а истинное — неистинным — таково многообразие бытия. Будьте же разумны!» — Быть разумным, непредвзято смотреть на улики, на людей, рассеивать мало-мальское сомнение — вот весь секрет детектива. Одно лишь должно непоколебимо быть в его сознании — закон. — Вадим Викторович собрал лоб в морщинки и распустил их: «Все очень просто, как видите».

Если бы я недостаточно хорошо познакомился со следователем, я бы уловил в его словах некую профессиональную рисовку. Этого, убежден, нет. Тем более, что говорили мы уже не о делах, проведенных Анищенко, а о работе милиции вообще. О том, в частности, почему иногда к тем, кто нас бережет, не всегда мы относимся с уважением и почтительностью.

— У меня позиции железные, — продолжает свою мысль Вадим Викторович, — любому служителю правосудия нужно одно — уважать закон, педантично следовать его буквочкам, никуда ни при каких обстоятельствах не сворачивать — и авторитет, и уважение тогда обеспечены. Потому что не уважать закон нельзя. Впрочем, — добавил Анищенко, — я повторяюсь. И потом похоже, что начинаю поучать…

Мне бы тоже не хотелось никого поучать, как было сказано вначале, но вести разговор лишь вокруг фактов и наблюдений. А эти наблюдения наводят на мысль о некой закономерности, которая кажется незначительной, однако, коль она, закономерность, заслуживает внимания.

Не раз приходилось мне знакомиться с историями раскрытия сложнейших преступлений, когда следователи решали уравнения со многими неизвестными, эксперты использовали новейшие достижения науки, оперативные работники вступали в смертельные схватки, судьи поражали мудростью своих решений, адвокаты блистали в защите. Эти истории были не только интересны, но общественно значимы, ибо при этом проявлялись высокое сознание долга советских юристов, их великая ответственность за судьбы людей.

И я замечал: когда ведутся такие дела, каждая буквочка закона соблюдается свято, любая процессуальная небрежность замечается и пресекается. И это обстоятельство способствует тому, что истина отыскивается, с невиновного спадают обвинения, хитроумного преступника настигает кара. Словом, справедливость торжествует, ибо все служители правосудия заинтересованы в ней.

Но вот следствие или суд сталкивается с делом несложным, малозначительным, «проходящим». Здесь иногда юридическая и процессуальная бдительность притупляется. Кое-какими деталями пренебрегают, о некоторых процессуальных нормах забывают или просто-напросто от них отмахиваются — мелочи, мол. Но в правосудии мелочей не бывает. Уж если правовая норма существует, она должна быть свята; если закон предписал именно такой порядок начала дела, прекращения его, вызова и допроса свидетелей, представления такой-то бумаги, записи по этой, а не по иной форме, — будьте добры, сделайте все точно, никуда не отступая. Процессуальные нормы, ритуал правосудия должны соблюдаться неукоснительно. И это не игра, не формалистика — это профилактика ошибок, гарантия установления истины, обеспечение прав граждан.

В августе 1967 года в магазине Ильинского сельпо Кинешемского района Ивановской области при ревизии была обнаружена недостача сахара — 20 мешков.

Продавщица Смирнова заявила:

— Никакой недостачи нет. Просто я не подшила накладную. Вот эту. На ней расписка мужа заведующей соседним магазином Русакова. А в самом магазине, кстати, излишки обнаружены.

— Верно, — сказал на это Русаков, — подпись на накладной моя. Но сахар я не получал. Тогда заносы были, к складу не подъехать…

— И насчет излишков поклеп, — поддерживает его завмаг Русакова. — Ревизия, верно, их обнаружила. Да только они ошиблись.

— Кто его знает, — говорит ревизор Тимошенков, — у Русаковой мы на 600 рублей излишки обнаружили. Но на другой день она принесла неучтенную накладную на масло, а еще сказала, что мы два ящика с водкой посчитали, а там пустые бутылки были.

— В недостаче сахара Смирнова виновата, — заявляет заместитель председателя райпотребсоюза.

— Ни в чем она не виновата, — возражают ему главный бухгалтер той же организации и ревизор облпотребсоюза…

Из приведенных заявлений, мне кажется, совершенно очевидно одно: ушли «налево» 20 мешков сахару на 1051 руб. А вот куда ушли? И кто виноват? Могли бы вы, читатель, прийти к какому-либо выводу на основании, как говорят, вышеизложенного? Я бы, например, не решился. Но… процитирую несколько документов.

Выписка из распоряжения № 50 от 30.XII.67 г.: «Освободить завмага Смирнову с 1.I.68 г. ввиду того, что при ревизии у нее обнаружена недостача. Председатель сельпо».

Из постановления о возбуждении уголовного дела: «По факту недостачи у продавца Смирновой Л. П. возбудить уголовное дело. Пом. прокурора Кинешемского района».

Из постановления о прекращении уголовного дела: «Продавец Смирнова халатно относилась к своим обязанностям, и в ее действиях содержатся признаки ст. 172 УК РСФСР. Однако, учитывая, что преступно-халатные действия Смирнова совершила с января по август 1967 года, к ней может быть применена амнистия… Следователь Кинешемской горпрокуратуры».

Выходит, что все же Смирнова виновата и ей остается лишь благодарить судьбу, ниспославшую амнистию? Вроде бы так. Обвинена Смирнова совершенно недвусмысленно. Правда, несколько, я бы сказал, своеобразно…

А своеобразие вот в чем. Против Смирновой уголовного дела не возбуждали, однако же уголовное дело против нее прекратили. Ее ни в чем не обвиняли и все же признали виновной. Установили пятидневный срок обжалования постановления следователя, но Смирновой об этом даже не сообщили. Одним словом, невеста ничего не знает, а свадьба уже сыграна — женский вариант известной поговорки: «Без меня меня женили».

Мы беседуем со следователем прокуратуры Юрием Николаевичем.

— Видите ли, — говорит он мне, — против Смирновой есть очень серьезные улики, — ну, скажем, мешки из-под сахара. У нее оказались лишние мешки. Значит, не отпускала она сахар. Логично?

— Вполне.

— Так как же получилось: сахар отпущен, а мешки лишние?

— Так как же это получилось?

Мы не находим ответа на заданные друг другу вопросы. Но у меня явное преимущество: я и не обязан знать, как получилось с мешками, это дело следователя. На него закон возлагает бремя доказательств вины подозреваемого человека.