Паломничество на Синай - Валерия Алфеева

Приимите, ядите, Cue есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов… Пиите от нея ecu, сия есть Кровь Моя Нового Завета, яже за вы и за многие изливаемая во оставление грехов.

Это нас, уставших, изверившихся, больных, злых и добрых, забывших о своем царственном достоинстве, созывает Господь на царский пир. Базилика — царский дом; и в этом доме Твоем, в храме Твоем все говорит о Твоей славе…

Главный неф отделяют от боковых два ряда стасидий, поставленных вдоль колонн. Хорошо стоять внутри этого высокого кресла с откидным сидением, опираясь на спинку с точеными столбиками и отполированные временем подлокотниками с шариками на концах. И как всегда, сразу же обретя равновесие, почувствовав себя защищенной, отъединенной для молитвы, будто в тесной и в то же время открытой храму келлейке, я с сожалением думаю о том, почему нет стасидий в русских храмах? Может быть, афонские старцы потому и выдерживают уставные действительно всенощные бдения, что есть десятки способов обрести равновесие внутри стасидии и — стоя, сидя или полусидя, опершись спиной, облокотившись — отдохнуть. Ибо лучше сидя думать о Боге, чем стоя — о ногах, как говорил святой Феофан Затворник. Или мне возразят, что это особый, национальный вид подвижничества? Или у русских измученных бытом женщин больше сил, чем у православных греков? Нет этому оправдания, кроме, разве, той же всеобщей нашей неустроенности, привычной и потому возведенной в традицию. Даже теперь, когда уцелевшие после долгого нашествия неверных храмы возвращают народу, их мало, и мало в них места не только для стасидии, но и для стойких прихожан. И доживем ли мы до времени, когда в России места у Бога всем хватит?

Монах зажигает свечи на высоких подсвечниках перед царскими вратами: каждый подсвечник приподнят и утвержден на спинах трех медных львов, обративших головы кверху, к венцам из свечей. Их огни оживляют позолоту резного кипарисового иконостаса критского письма с небольшим рядом праздников верхнего яруса и огромным Распятием над ним.

Справа у колон возвышается трон архиепископа Синая, с великолепной резьбой по ореховому дереву и коленопреклоненными ангелами, поднимающими балдахин с куполком. Орел с раскрытыми крыльями поддерживает аналой, инкрустированный в восточном стиле…

Два монаха в рясах, склонив головы, стоят в стасидиях напротив меня. Третий у аналоя начал вечерню на недоступном мне греческом языке. Остальные стасидии, как и место игумена под навесом, пустуют. Но огромный храм заполнен этим негромким чтением, мерцающими огнями и отражениями, светлым сумраком, запахом росного ладана. Как разлитый вечереющий свет здесь явно Твое таинственное присутствие, и благодатная сень покрывает иконы и аналои, огни, отражения, тени и все сливает в глубоком покое.

После вечерни мне хотелось обойти храм, рассмотреть иконы и, может быть, увидеть мозаику под сводом алтаря. Но уже закрывали двери, монах прошел с длинной палкой, и медным колпачком, поднятым на ее конце, потушил лампады. Погасли свечи, один за другим ушли монахи, а ощущение благодатной наполненности храма осталось…

Встретив эконома, я попросила разрешения подняться на колокольню. Выстроенная на двенадцать веков позже собора, трехъярусная, увенчанная куполом с крестом, она высоко возносится над острым коньком крыши храма. Из проемов сдвоенных арок, огражденных только сквозным барьером, открывается широкая панорама всех сторон света.

И монастырь лежит, как на огромном макете. Глубоко внизу чернеют плиты мощеного двора, появляются черные фигуры монахов и цветные — арабов, работающих в монастыре. Пестреют черепичные крыши хозяйственных построек. Стиснутый со всех сторон крепостными стенами, монастырь разрастался внутрь самыми причудливыми формами и лабиринтами, так что плоские крыши нижних зданий служат двориками для верхних.

Тремя уступами ниспадает крыша базилики, выстеленная листовым свинцом: под самой высокой частью легко угадываются формы среднего нефа, обведенного колоннами; гораздо ниже — скат крыши над боковыми нефами; еще ниже — крыша над приделами, идущими вдоль стен.

Сразу за храмом посреди двора стоит дом с вынесенной наружу лесенкой и крылечком перед приемной Владыки на втором этаже. Вдоль всей западной стены по третьему этажу тянется галерея с деревянными столбиками и перилами, на которую выходят двери келлий для приезжего духовенства и гостей монастыря. Еще выше, во всю длину южной стены поднимается новый каменный корпус с арками широкой крытой галереи, монашескими келлиями, библиотекой и госпиталем. Все эти старые и новые сооружения, принадлежащие разным стилям и тысячелетиям — с разницей между базиликой и новым корпусом в четырнадцать веков, — столпившиеся в ограде, объединяются ею в некую целостность, как мозаика из разных материалов.

А в нескольких шагах от основания колокольни, под аркой — колодец Моисея. Бежав из Египта и проделав в одиночку тот путь, по которому он потом поведет народ израильский, он пришел в землю Мадиамскую и сел у колодца, потому что в пустыне колодец это то место, где можно встретить людей. И Господь выслал ему навстречу семерых дочерей священника Мадиамского, пришедших напоить овец. Колодец еще тысячелетия на два древнее храма, и его глубинные подземные воды по трубам поступают в монастырь, напояя его, орошая и омывая, как ветхозаветные глубины питают тексты и образы Нового Завета.

За крепостными стенами на юге полого нисходит в долину растрескавшийся склон Хорива, покрытый густой лиловой тенью. От восточной стены по склонам гор поднимается дорога на Хорив-Синай. С севера заслоняет небо Джебель-Деир — Монастырская гора или гора Святой Епистимии с еще озаренными гребнями и крутыми обрывами, — скалы ополчились окрест, защищая от пустыни оазис жизни преизбыточествующей.

Пока я поднималась по лестнице на верхний ярус, что-то знакомое удавливалось боковым зрением, и переведя взгляд из горной дали на ближайший предмет, я обнаружила старинный русский шрифт по краю колокола: «…усердием Павлы Ивановны». Обойдя по кругу огромный бронзовый позеленевший колокол, прочитала и всю строку: «Вылит сей колокол в Москве на заводе Димитрия Самгина. Весу 24 пуда». И ниже, помельче: «1870 года июня 27 дня в Синайскую обитель ко храму Св. Великомученицы Екатерины усердием Павлы Ивановны Моисеевой». Другой колокол, весом в 12 пудов, отлит на том же заводе «старанием Стефана».

Кругами обошла я девять больших и малых колоколов, и совсем нечаянную радость доставила мне — встреча с «почетным гражданином Иваном Ивановичем Рыжовым» из Харькова, бесфамильными Даниилом, Михаилом и Феодосией, Агнией и Марией, купно помянутыми за здравие и за упокой.

Русские колокола, иногда доставленные волоком, на руках усердных богомольцев, озвучивают благовестом Святую землю. Но трудно представить, как эти двадцатипудовые колокола прибыли за тысячи верст на Синай, как везли их по железной дороге, потом на пароходе… А дальше, от Эль-Тора, последнего порта на Суэцком канале, по песчаной пустыне, по горным ущельям…

Помяни Ты Сам, Господи, названных и безымянных, почетных и бесфамильных соотечественников моих, прошедших под зноем аравийского солнца, с опасностями от сарацинов, с запасом черных сухарей, с жаждой приблизиться к Тебе этим путем, узким и каменистым, с радостью о благовесте Твоем в дальней чужой земле…

Сделай так, чтобы теперь они снова услышали его на всей своей земле.

Неопалимая купина

После литургии отец Михаил, секретарь монастыря, проводит меня по безмолвному и погасшему храму.

План базилики был бы вполне традиционным: прямоугольник с выступом алтарной апсиды и пятью изолированными приделами вдоль каждой стены. Но два из них — святого Иакова, брата Господня, и Сорока синайских и раифских мучеников — выдвинуты на восток дальше, чем главный алтарь, и соединены полукруглым выступом еще одной апсиды. Из придела Сорока мучеников мы подходим к этому внутреннему алтарю за главным алтарем, сокровенному, как Святое святых древнего Иерусалимского храма, куда только раз в год входил первосвященник.

Страшно переступить порог и войти в соприкосновение с одним из событий, определивших священную историю человечества.

На иконе над входом Моисей снимает сандалии перед Неопалимой Купиной.

Однажды провел он стадо далеко в пустыню, и пришел к горе Божией Хориву.

И явился ему Ангел Господень в пламени огня из среды, тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает.

Моисей сказал: пойду и посмотрю на cue великое явление, отчего куст не сгорает.

Явлением вечности разрывается медленнотекущий поток времени — Бог рассекает его жезлом Своим, чтобы направить в новое русло. Но пока это скрыто от Моисея, он хочет только рассмотреть таинственное явление.