Эпицентр - Кирилл Партыка

— Я знаю. Сколько раз говорил, чтоб, если гоп-стопом промышляют, фильтровали, кого тормозить. Я вообще-то не в претензии.

— Ходят слухи, Комод на твое место метит. Правда, нет? — спросил я без обиняков.

Муштай огляделся по сторонам, будто опасался, что нас могут услышать. Но покой улицы не нарушали ни звук, ни движение.

— Комод много на себя тащит, — процедил он.

— Комод — отморозок, — сказал я. — Ты тоже не подарок, но с тобой жить можно. А вот если Комод тебя свалит…

— Борзой ты, — огрызнулся Муштай. — Лезешь не в свои огороды. Думай, с кем базаришь!

— Слушай, — сказал я. — Мы тут с глазу на глаз. Выеживаться не перед кем.

Ты над своими верховодишь, вот и верховодь. Мне дела нет, что ты со

Святошами грызешься, на Работяг наезжаешь и с Ментами заигрываешь. Я сам по себе. А если меня и зароют, то вместе с теми, кто наедет. Но я не хочу, чтобы окончательный беспредел наступил. Так что, считай, я на твоей стороне. А пальцы гнуть передо мной незачем.

— Странный ты тип, — задумчиво произнес Муштай. — Ездоки и кроме тебя есть.

Но ты будто нарочно по остряку ходишь. Думаешь, если тебе фартит, так это навсегда? Один, хоть ты и тот еще волчара, рано или поздно все равно нарвешься. При твоих наклонностях особенно. Иди ко мне, в обиде не останешься. Могу и работенку для начала предложить.

Мне не понравились его слова. То, что он думает, что я сам по себе, это нормально, так и должно быть. А вот что я кажусь ему странным — это плохо.

Странный, значит, подозрительный. А подозрения для меня — лишнее. Не нужно мне никаких подозрений. Я Ездок, и больше ничего. Мы, Ездоки, люди независимые, работаем на того, кто платит. И если он меня зовет в свои ряды, значит, где-то я перегнул.

— Что за работенка? — спросил я.

— Ну непростая, скажу тебе. Только если справишься, считай, ты в законном авторитете, я позабочусь.

— Ближе к теме, пожалуйста.

— А пожалуйста. Сам же говорил, что Комод на мое место метит. Думаешь, я не знаю, если даже тебе надуло? А кому это надо? Кроме Комода.

— Никому, — согласился я.

— Ну вот.

— То есть ты предлагаешь мне Комода убрать?

— Понятливый ты, — усмехнулся Муштай. — Повторяю, в обиде не останешься.

Главное — перед его пацанами не засветись. Говорят, ты ловко со снайперской винтовкой обходишься.

— Среди твоих тоже снайперы найдутся. Чего же их не пошлешь, если такой край?

— Своих нельзя. Ненадежно. Если просочится, такая разборка начнется. Мне войны не надо. А ты посторонний, у тебя среди пацанов завязок нет. На тебя никто и не подумает. Хвастаться, ясное дело, ты не станешь.

Покатаешься еще для отмазки месячишко-другой — и ко мне. Посидишь моим заместителем в офисе, потом получишь свое дело и ребят.

«Черт бы все побрал, — с тоской подумал я. — И у этих офисы. Помешались все на офисах, демпингах, шейпингах. И Чума их не отучила».

— Я подумаю, — пообещал я вслух.

— Ну думай. Но, сам понимаешь, базар чисто между нами. Иначе…

Я махнул рукой, изобразив досаду:

— Кончай порожняки толкать. Я тебе не фраер.

— Фраеру я бы такое не предложил. Но имей в виду, на всякий случай.

— Поимею.

На этом мы расстались. Он отправился к своему «лендкрузеру». Рулить теперь предстояло ему самому. Я повел джип вдоль улицы. В зеркале заднего вида отражалось пылающее Дерево.

Вот оно, значит, как. Комод формально, как и прежде, подчиняется Муштаю.

Но только формально. У него свои планы на будущее. И Муштай о них знает.

Или догадывается. В принципе, завалить Комода мне бы не составило труда.

И пошло бы всем только на пользу. Но делать этого я не стану. Во-первых, связываться с братвой мне незачем. Во-вторых, даже если бы я и использовал такой ход, где гарантия, что Муштай вместо обещанных благ не отправит меня вслед за Комодом? Ему такой свидетель ни к чему. Он правильно сказал: я чужой, из-за меня никаких проблем не будет. То есть он так думает, что не будет.

…С того раза мы с Муштаем больше не встречались. Он не искал меня, будто позабыв о разговоре. А мне искать его и подавно было незачем. Но какие-то виды он на меня, похоже, все-таки имел, раз запретил братве меня трогать.

В его искреннюю благодарность за счастливое избавление верилось с трудом.

ГЛАВА 2

Благополучно миновав заставу комодовцев, я направился к центру города, раскинувшемуся на холмах. Джип скатился с пригорка на бульвар, протянувшийся в низине между двумя главными улицами. Деревья и кустарники здесь так разрослись, что превратились в настоящий лесок. Справа над ним высилась коробка физкультурного вуза, вся в ржавых проплешинах, а слева за сплошной стеной зарослей вообще ничего было не видать.

Джип снова взбежал на горку, и я вырулил на местный Бродвей. Удивительно.

Отцы города еще не так давно вбухали в эту улицу огромные средства, ремонтируя фасады старинных зданий, мостя тротуары брусчаткой и нещадно вырубая деревья. Но от былой помпезности не осталось и следа. Суета властей предержащих за считанные годы обратилась в прах. Старые дома ветшали быстрее новых, и Бродвей ныне представлял собой печальное зрелище близко подступившей разрухи.

Я свернул в сторону площади, раскинувшейся на высоком речном берегу.

Здесь, между почерневшим старинным зданием научной библиотеки и многоэтажным железобетонным остовом некогда важного учреждения, высились странного вида православный храм и памятник красным партизанам, которые некогда разрушили прежний, нормальный храм, стоявший на этом месте.

Я затормозил у храмового крыльца, вышел из машины и задрал голову.

Неизвестный мне архитектор, проектировавший новый собор, почему-то совместил в нем черты православия и готического стиля. Неестественно вытянутое ввысь строение, некогда блиставшее белизной стен, лазурью кровли и золотом куполов, сейчас было серым и облупленным, голубизна и позолота потускнели и местами облезли. Зато новенькие стальные двери под крылечной аркой маслянисто поблескивали. Собор с его узкими бойницами окон давно превратился в неприступную цитадель.

С тяжелой сумкой через плечо я взбежал по ступенькам и постучал в дверь подвешенным на цепи железным молотком. Дверной металл отозвался звонким гулом, словно колокол. Долго никто не объявлялся. Я собрался возвестить о своем прибытии повторно и уже взялся за молоток. Но тут открылась смотровая щель, лязгнули могучие засовы, и тяжелые створки разошлись. Я шагнул через высокий порог.

В храме стоял полумрак, подсвеченный мерцанием керосиновых ламп и свечей

— у Святош электричества не было. Глаза быстро освоились, и я увидел впустившего меня человека в длинной черной рясе с накинутым на голову капюшоном. На православного священника он походил не больше моего. Не говоря ни слова, человек повел меня через храмовый зал к аналою, рядом с которым чернела приоткрытая дверь. Внутри стены собора были совершенно голыми: ни икон, ни росписи, ничего. Распятие над алтарем тоже отсутствовало. Это было довольно странное святилище. Впрочем, оказался я здесь не впервой и удивления не испытывал.

Через упомянутую дверь мы попали в совершенно темный коридор, поплутали по каким-то переходам и лестницам, потом впереди забрезжил свет. Мой проводник исчез также безмолвно, как и появился. А я вошел в просторную комнату с высоким узким окном, свет через которое почти не попадал внутрь.

Над большим письменным столом висели две керосиновые лампы, образуя под собой тусклое желтое пятно. Вдоль стен тянулись книжные стеллажи. В один из прошлых визитов мне удалось взглянуть, что за литература здесь хранилась. Скажу одно: духовных сочинений я не нашел.

Навстречу мне из-за стола поднялся человек в черном костюме. Был он среднего роста и среднего же возраста, с редкими белесыми волосами. Под пиджаком у него была черная водолазка с высоким воротом.

— Здравствуйте, Сергей, — приветствовал он меня, — присаживайтесь. — У него был мягкий и проникновенный голос проповедника.

Я водрузил свою сумку на стол и повалился в глубокое кресло.

— И вам привет, господин Пастор. Он поморщился.

— Я ведь вас просил: называйте меня просто Николаем.

Я чуть не брякнул: «Угодником?» Но вовремя прикусил язык.

— Вижу, вы не с пустыми руками, — сказал Пастор, глядя на сумку.

Я кивнул.

— Что удалось достать?

— Все.

— Все?

— Все. Теперь можно поговорить о цене.

Пастор осторожно расстегнул сумку, заглянул в нее.

— Как вы умудрились? Я пожал плечами.

— Это моя работа. С нее живу.

Он усмехнулся.

— Это вам кажется, что вы живете. Нам всем так кажется.

Я отмахнулся:

— Уважаемый Николай. Есть просьба: не начинать сначала.