Полый человек - Дэн Симмонс

– …Он дает нам столько сил, сколько нужно, и тогда, когда нужно, – говорила Саттон. – Даже когда мы не в состоянии понять такие вещи, у них есть причина. У всего есть причина. Милосердный Господь призвал к себе Гейл по какой-то причине, которую откроет, когда придет время.

Джереми рассеянно кивнул и встал. Удивленные, его гости тоже поднялись со своих мест. Он проводил их до двери.

– Если мы что-то можем для вас… – начал Боб.

– Да, пожалуйста, – сказал Бремен. – Не могли бы вы позаботиться о Джернисавьен – меня какое-то время не будет.

Барбара улыбнулась и нахмурилась одновременно.

– О кошечке? Да, конечно… Джерни дружит с моими двумя сиамскими… Мы с радостью… Но как долго вы рассчитываете…

Джереми попытался улыбнуться.

– Недолго. Просто нужно кое с чем разобраться. Мне будет спокойнее, если Джернисавьен останется с вами, а не в ветеринарной клинике или приюте для кошек на Конестога-роуд. Если не возражаете, я завезу ее утром.

– Конечно, – сказал Боб и снова пожал соседу руку. Осталось пять минут до предматчевого шоу.

Бремен помахал им с Барбарой рукой, наблюдая, как их «Хонда» разворачивается и исчезает за поворотом гравийной дорожки, а потом вернулся в дом и принялся медленно обходить все комнаты.

Джернисавьен спала на синем одеяле в ногах кровати. Трехцветная голова кошки дернулась, когда ее хозяин вошел в спальню, желтые глаза осуждающе сощурились – он ее разбудил. Бремен коснулся шеи кошки, подошел к шкафу, достал одну из блузок Гейл, прижал ее на секунду к щеке и зарылся в нее лицом, глубоко дыша. Потом вышел из спальни и зашагал по коридору к своему кабинету. Стопка брошюр с тестами для студентов лежала на том же месте, где он бросил ее месяцем раньше. На доске остались уравнения Фурье, наспех нацарапанные мелом во время двух утренних вспышек вдохновения за неделю до того, как Гейл поставили страшный диагноз. Везде горы рукописей и непрочитанных журналов.

Бремен какое-то время стоял посреди комнаты и тер виски. Даже здесь, в полумиле от ближайшего соседа и в девяти милях от города или автострады, его голова гудела и потрескивала от чужих мыслей. Как будто он всю жизнь слушал радио, тихо бормочущее в соседней комнате, а потом кто-то вставил приемник ему в голову и выкрутил громкость на максимум. В то утро, когда умерла Гейл.

Шум стал не только громче, но и мрачнее. Джереми понимал, что теперь он исходит из более глубокого, скрытого источника – это уже не случайные мысли и эмоции, которые он слышал с тех пор, как ему исполнилось тринадцать. Словно почти симбиотические взаимоотношения с Гейл служили щитом, буфером между его сознанием и острыми, как бритва, осколками миллионов беспорядочных мыслей. До прошлой пятницы ему требовалось сосредоточиться, чтобы уловить смесь образов, чувств и неоконченных фраз, из которых состояли мысли Фрэнка, Дороти, Боба или Барбары. А теперь ему нечем было защититься от агрессии. То, что они с Гейл называли ментальным щитом, – простой барьер, позволявший заглушить фоновое шипение и треск чужих мыслей, – теперь просто исчезло.

Бремен взял губку и прикоснулся ею к доске, собираясь стереть уравнения, но затем передумал и спустился на первый этаж. Вскоре Джернисавьен пришла к нему на кухню и потерлась о его ноги. Мужчина понял, что, пока он сидел за столом, на улице уже стемнело, но свет зажигать на стал, а просто открыл банку кошачьих консервов и покормил трехцветную кошку. Джернисавьен с укором посмотрела на него, как будто осуждала за то, что он не ест вместе с ней или не включает свет.

Потом, когда Бремен лег на диван в гостиной и стал ждать рассвета, кошка устроилась у него на груди и замурлыкала.

Джереми обнаружил, что когда закрывает глаза, то чувствует головокружение и нарастающее ощущение ужаса… Ему казалось, что Гейл где-то здесь, в соседней комнате или на лужайке возле дома, и что она зовет его. Он как будто слышал ее голос. Бремен не сомневался, что если заснет, то пропустит тот момент, когда ее голос достигнет его ушей. Он лежал без сна и ждал, а дом стонал и потрескивал, тоже не находя себе места, пока шестая бессонная ночь не превратилось в серое и холодное утро – седьмое утро без Гейл.

В семь часов Джереми встал, снова покормил кошку, включил на полную громкость радио на кухне, побрился, принял душ и выпил три чашки кофе, после чего позвонил в службу такси и договорился, чтобы через сорок пять минут машина забрала его из автомастерской на Конестога-роуд. Затем посадил Джернисавьен в переноску – кошка недовольно била хвостом, потому что после катастрофического путешествия в Калифорнию к сестре Гейл клетка использовалась только для визитов к ветеринару – и отнес ее на пассажирское сиденье «Триумфа».

В понедельник, перед похоронами, Бремен купил восемь канистр керосина. Теперь он поставил четыре канистры на заднее крыльцо и открутил крышки. В холодном утреннем воздухе разнесся резкий запах. Судя по небу, к вечеру пойдет дождь.

Джереми начал со второго этажа – полил керосином кровать, одеяло, шкафы для одежды вместе с содержимым и кедровый комод, а затем снова кровать. В кабинете темнела и съеживалась от пахучей жидкости из второй канистры белая бумага. Потом он полил керосином ступени лестницы и темные балясины перил, которые они с Гейл пять лет назад с таким трудом очистили от старой краски и обновили.

Оставшиеся две канистры Бремен разлил внизу, ничего не пощадив, – даже рабочую куртку жены, все еще висевшую на крючке у двери, – а с пятой канистрой обошел вокруг дома, поливая переднее и заднее крыльцо, садовые стулья, дверные косяки и сетки от комаров. Последние три канистры пошли на дворовые постройки. «Вольво» Гейл стоял в амбаре, который они приспособили под гараж.

Отъехав по дорожке ярдов на пятьдесят, Бремен остановил «Триумф», вылез и вернулся к дому. Он забыл спички, и пришлось идти на кухню и рыться в ящике стола, забитом всяким хламом. От паров керосина по его щекам бежали слезы и все вокруг немного расплывалось, словно кухонный стол, пластиковая стойка и высокий старый холодильник были чем-то нематериальным, просто миражом в жаркой пустыне.

А потом, когда в забитом всякой всячиной ящике обнаружились два коробка спичек, Джереми вдруг озарило: он понял, что должен делать.

Стой тут. Зажги их. Ложись на диван.

Он уже достал две спички и собирался чиркнуть ими о коробок, но у него закружилась голова. Остановил его не голос Гейл – это была сама Гейл. Словно пальцы отчаянно царапали плексигласовую пластину, которая их разделяла. Пальцы царапали крышку гроба из красного дерева.

Ты не в гробу, малыш. Тебя кремировали – как ты просила три года назад, на Рождество, когда мы напились и сокрушались по поводу смертности человека.

Бремен подошел к столу и поднес две спички к крышке коробка. Головокружение усилилось.

Кремация. Это правильно. Мы оба станем пеплом. Твой я рассыпал в саду за амбаром… Может быть, ветер принесет туда немного моего.

Джереми принялся чиркать спичками о коробок, но царапанье усилилось, проникая в его череп и превращаясь в сильнейшую мигрень, от которой картинка перед глазами рассыпалась на тысячи светлых и темных точек, а слух наполнился шорохом крысиных лапок, скребущих по линолеуму.

Открыв глаза, Бремен увидел, что стоит снаружи, а пламя уже бушует на кухне, освещая окна на фасаде дома. Он постоял немного, ощущая пульсирующую в такт с ударами сердца головную боль и размышляя, не вернуться ли в дом, но когда пламя показалось в окнах второго этажа, а дым повалил из противомоскитной сетки на заднем крыльце, повернулся и направился к надворным постройкам. Гараж вспыхнул с приглушенным хлопком, опалив его брови, и он пошел к машине мимо пылающего дома.

Стая ворон, громко крича и бранясь, поднялась с садовых деревьев в небо. Джереми запрыгнул в «Триумф», дотронулся до клетки, словно успокаивая встревоженную кошку, и поспешно уехал.

Глаза Барбары Саттон, которой он отдал кошку, были красными от слез. Деревья заслоняли столб дыма из долины, откуда он только что уехал. Джернисавьен съежилась в своей переносной клетке, настороженная и не отрывавшая взгляда от Бремена. Он не поддержал попыток Барбары завязать светскую беседу, сказав, что у него встреча, и поехал в автомастерскую на Конестога-роуд, где продал «Триумф» своему бывшему механику по заранее оговоренной цене, после чего сел в такси и поехал в аэропорт. Когда машина выехала на шоссе, ведущее в Филадельфию, навстречу промчались пожарные машины. Джереми отставал от графика всего на пять минут.

В аэропорту Бремен подошел к стойке «Юнайтед эйрлайнз» и купил билет на ближайший рейс. Когда «Боинг-727» оторвался от земли, Джереми немного расслабился, откинул спинку кресла и почувствовал, что может позволить себе заснуть. И случившееся навалилось на него всей своей тяжестью.