Пагубная самонадеянность - Фридрих Август фон Хайек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя в данной книге исследуются некоторые сложные научные и философские вопросы, ее главная задача заключается в том, чтобы доказать: одно из самых влиятельных политических движений нашего времени, социализм, основано на явно ложных предпосылках. Да, это движение исходит из самых благих намерений и во главе его стоят умнейшие люди, однако социализм ставит под угрозу уровень жизни и саму жизнь значительной части человечества. Аргументы приводятся в главах 4–6, где я исследую и доказываю ложность социалистической идеи, идущей вразрез с законами развития и сохранения нашей цивилизации, изложенными в первых трех главах. В главе 7 я рассматриваю наше средство общения – язык, чтобы показать, как его искажает социализм и как осмотрительно нужно им пользоваться, чтобы не попасть в ловушку и не начать мыслить как социалисты. В главе 8 приводится разбор контраргумента, который могли бы выдвинуть и социалисты, и сторонники других теорий: что угроза демографического взрыва перечеркивает мои доводы. Наконец, в главе 9 содержится несколько кратких замечаний о роли религии в развитии наших моральных традиций.
Поскольку теория эволюции играет в этой книге очень важную роль, я должен отметить, что одним из перспективных достижений последних лет стало развитие эволюционной эпистемологии (Campbell, 1977, 1987; Radnitzky & Bartley, 1987). Эта наука позволяет понять, как функционирует и развивается знание (Popper, 1934/1959), а также сложные, спонтанно складывающиеся порядки (Hayek, 1964, 1973, 1976, 1979). Эволюционная эпистемология является разновидностью теории познания; разум и продукты его деятельности описываются в ней как результаты эволюционного развития. В этой книге я также исследую ряд связанных с этим проблем; несмотря на их важность, они практически не изучались.
Иначе говоря, я считаю, что нам нужна не только эволюционная эпистемология, но и эволюционная теория моральных традиций, в принципе отличная от той, что существует сейчас. Конечно, традиционные правила человеческого взаимодействия, вслед за языком, правом, рынками и деньгами, и были той сферой, где зародилось эволюционное мышление. Последняя опора человеческой гордыни – этика, и эта опора должна пасть, признав свое происхождение. Такая эволюционная теория морали и нравственных устоев действительно появляется. Ее суть заключается в том, что наша мораль является не порождением инстинкта или разума, а отдельной традицией, и находится «между инстинктом и разумом», на что указывает название первой главы. Эта традиция играет огромную роль, позволяя нам решать проблемы и проходить ситуации, где разум бессилен. Наши моральные традиции, как и многие другие аспекты человеческой культуры, развивались одновременно с разумом и вовсе не являлись его продуктом. Каким бы удивительным и парадоксальным ни показалось это утверждение, сила моральных традиций превосходит возможности разума.
Глава первая
Между инстинктом и разумом
Привычка – вторая натура.
Цицерон
Нравственные законы, о которых принято говорить, что они порождены самой природой, порождаются в действительности тем же обычаем.
М. Э. де Монтень
Но две души живут во мне,
И не в ладах они друг с другом.
И. В. фон Гёте
Биологическая и культурная эволюция
Древние мыслители не представляли существование упорядоченной человеческой деятельности вне упорядоченного ума. Даже Аристотель, философ относительно позднего времени, полагал, что порядок среди людей сохраняется лишь там, где слышен голос глашатая (Ethics, IX, X), а исходя из этого, не может быть и государства с населением в сто тысяч человек. Однако то, что Аристотель считал невозможным, уже существовало в то время, когда он писал эти слова. Ограничивая человеческий порядок пределами слышимости крика глашатая, Аристотель руководствовался инстинктами, а не наблюдениями или размышлениями, – при всех его заслугах как ученого.
Такие убеждения вполне понятны, поскольку человеческие инстинкты сформировались намного раньше и не соответствовали условиям жизни и численности населения эпохи Аристотеля. Они были нормой для небольших первобытных стад, кочующих групп – так род людской, предки современного человечества жили несколько миллионов лет, пока в процессе эволюции не появился биологический вид homo sapiens. Инстинкты передавались из поколения в поколение, с их помощью формировалось сотрудничество членов групп – конечно же, это было ограниченное взаимодействие соплеменников, живших бок о бок и доверявших друг другу. У первобытных людей были общие цели, одинаковое понятие об опасностях и возможностях добыть пищу или найти убежище в той среде, где они обитали. Они не просто могли слышать своего глашатая – они знали его в лицо.
Даже если старейшие члены группы были опытнее и, соответственно, авторитетнее, человеческая деятельность направлялась главным образом общими целями и одинаковым восприятием. Такая координация строилась прежде всего на инстинктах солидарности и альтруизма, проявляясь внутри группы и не распространяясь на «чужих». Малые группы могли вести только коллективный образ жизни: выжить одному было невозможно. Следовательно, первобытный индивидуализм Томаса Гоббса – не более чем миф. Дикари не живут в одиночку, их инстинкт – коллективизм. «Войны всех против всех» никогда не было.
Конечно, если бы мы не жили при том порядке, который есть сегодня, мы бы вряд ли поверили, что подобный уклад вообще возможен, и считали бы сказками любую информацию о нем – не бывает такого, вот и все. Такой уникальный порядок (благодаря которому и существует человечество в его нынешнем виде) складывался в основном под влиянием постепенно вырабатывавшихся правил человеческого поведения (особенно тех, что касаются частной собственности, – честность, конфиденциальность, договор, обмен, торговля, конкуренция, получение прибыли). Эти правила не имеют связи с инстинктом и передаются благодаря традициям, обучению и подражанию; они состоят большей частью из запретов (библейское «не возжелай…»), ограничивающих свободу поступков и решений. Человечество создало цивилизацию, выработав правила и научившись им следовать (сначала внутри племен, а затем и
