Револьвер для адвоката - Майкл Коннелли

– Я тоже так думал. Но все меняется.

– И куда теперь?

– Сначала заскочим в «Филипп».

– Без проблем.

После короткой остановки у закусочной на Аламеда-стрит я попросил Эрла повернуть на запад. Затем мы остановились у Менора-мэнор, что возле парка Ла-Брея в районе Фэрфакс. Я сказал, что вернусь примерно через час, взял портфель и вышел. Свежую рубашку я заправил, но галстук пристегивать не стал. Он был без надобности.

Менора-мэнор – пятиэтажный дом для престарелых в западной части Фэрфакса на улице Уиллоуби. Отметившись в регистратуре, я поднялся на лифте на четвертый этаж, сообщил женщине за стойкой, что у меня юридическая консультация с клиентом Дэвидом Зигелем, и попросил нас не беспокоить. Эта приятная женщина привыкла к моим частым визитам. Она кивнула в знак одобрения, и я прошел по коридору к комнате 334.

Войдя, я закрыл дверь, предварительно повесив на ручку знак «Не беспокоить». Дэвид Зигель, по прозвищу Законник, или попросту Зак, лежал на кровати, вперив взгляд в экран привинченного к дальней стене напротив кровати телевизора, из которого доносились приглушенные звуки. Тонкие бледные руки покоились поверх одеяла. Из трубки, подающей кислород к его носу, слышалось тихое шипение. Увидев меня, он улыбнулся:

– Микки.

– Зак. Как ты себя чувствуешь?

– Как и вчера. Ты что-нибудь принес?

Отодвинув от стены кресло для посетителя, я сел в поле зрения собеседника. В восемьдесят один год подвижностью он не отличался. Я открыл на кровати портфель и развернул его, чтобы Зигель мог достать то, что внутри.

– Французский дип-сандвич из «Филиппа». Пойдет?

– Ну и ну, – отреагировал он.

Менора-мэнор было безупречным заведением, и под предлогом юридической консультации я немного обходил правила. Зак скучал по тем местам, где он едал за пятьдесят лет работы адвокатом в центральной части города. И я был рад доставить кулинарное наслаждение бывшему партнеру моего отца. Зигель был стратегом, тогда как отец был солистом, исполнителем, воплощал эти самые стратегии в суде. Отец умер, когда мне было пять. И Зак остался со мной. Он ходил со мной, мальчишкой, на футбол, а когда я стал постарше, отправил на юридический факультет.

Год назад, проиграв на выборах окружного прокурора, погрязнув в скандалах и практически уничтожив самого себя, я пришел к нему. Я хотел понять, что делать со своей жизнью, и Зак оказался рядом. Наши встречи действительно были законными консультациями между адвокатом и клиентом, только сотрудники регистратуры не понимали, что клиент – я.

Я помог ему развернуть сандвич и открыл пластиковый контейнер с соусом. Еще нам завернули в фольгу нарезанный ломтиками соленый огурец.

Откусив первый кусочек, Зак улыбнулся и сделал жест своей тощей рукой, словно одержал великую победу. А я расплылся в улыбке. Мне нравилось приносить ему вкусности. У Зигеля было два сына и куча внуков, но они заходили только по праздникам.

Как говаривал Зак:

– Ты им нужен, пока они не нужны тебе.

При встречах мы в основном обсуждали дела. Зак бесподобно предсказывал планы стороны обвинения. И хотя в этом столетии он ни разу не заходил в зал суда, а Уголовный кодекс со времен его практики уже переписали, это не имело значения. Базовый опыт у него имелся, а искусством игры он владел всегда. Свои приемы он называл ходами: двойной слепой ход, ход с мантией судьи и так далее.

Я пришел к нему в тяжелое время, после поражения на выборах. Хотел поговорить об отце, понять, как он справлялся с жизненными неприятностями. Но в результате многое понял про закон, понял, насколько он был сродни мягкому свинцу. Как его можно прогнуть и что вылепить.

– Закон – штука гибкая, – объяснял Зак, – пластичная.

Я считал его частью своей команды, что позволяло обсуждать дела. А он по ходу беседы высказывал мысли и предлагал ходы. Часто я принимал их к сведению, и они срабатывали.

Ел Зак медленно. Я давно понял, что сандвич он мог жевать целый час, откусывая по крохотному кусочку. Ничто не пропадало зря. Он съедал все, что я ему приносил.

– Вчера ночью умерла соседка из триста тридцатой, – сказал он, прожевав очередной кусочек. – Досада.

– Очень жаль. А сколько ей было?

– Молодая. Только перевалило за семьдесят. Умерла во сне. Ее вывезли на тележке сегодня утром.

Я кивнул, не зная, что сказать. Зак откусил еще кусочек и потянулся в портфель за салфеткой.

– Зак, ты забыл про соус. Макай. Он бесподобен.

– Спасибо. Ты воспользовался фишкой с кровавым флагом? Как все прошло?

Зак вытащил салфетку и заметил еще одну капсулу с кровью в закрытом пакете «зиплок». Я ее взял на случай, если первую по ошибке проглочу.

– Просто волшебно, – ответил я.

– Судебный процесс аннулировали?

– О да. Кстати, не против, если я воспользуюсь твоей ванной?

Я полез в портфель и достал еще один пакет, с зубной щеткой. Прошел в ванную и почистил зубы. Красная краска сначала выкрасила щетку в розовый, но вскоре все стекло в канализацию.

Вернувшись, я заметил, что Зигель доел только половину сандвича. Оставшаяся часть уже, должно быть, остыла, но вынести ее в комнату отдыха и разогреть в микроволновке не представлялось возможным. Впрочем, старик все равно казался счастливым.

– Подробности, – потребовал он.

– Итак, я постарался опровергнуть показания свидетельницы, но она держалась. Прямо кремень. Тогда я вернулся на место, подал клиенту сигнал, и он сыграл свою роль. Хотя и ударил немного сильнее, чем я ожидал… А самое лучшее, мне не пришлось даже пальцем шевелить, чтобы судебный процесс признали недействительным. Судья пришел к такому выводу самостоятельно.

– Несмотря на протест стороны обвинения?

– Именно.

– Ну и отлично. Так им и надо.

Законник Зигель был адвокатом до мозга костей. Он верил, что его долг – выстроить для своего клиента лучшую линию защиты. И этой мыслью перекрывалась любая нравственная проблема или неоднозначная ситуация. Если в решающий момент необходимо склонить судью к аннулированию процесса, что ж, так тому и быть.

– И теперь возникает вопрос: пойдет ли он на сделку?

– На самом деле обвинитель в этом деле – «она», и, думаю, пойдет. Надо было видеть свидетельницу после такой потасовки. Дико испугалась. Вряд ли она захочет принять участие в новом процессе. Подожду с недельку, а потом попрошу Дженнифер связаться с обвинителем. Подозреваю, она созреет для сотрудничества.

Говоря про Дженнифер, я имел в виду своего компаньона Дженнифер Аронсон. Придется ей взять Леонарда Уоттса на себя. Если останусь я, все будет похоже на подставу, на что в зале суда намекнула Кристина Медина.

Леонард Уоттс не сдал сообщника, парня за рулем машины, которая врезалась в автомобили жертв. Медина отказалась обсуждать условия сделки между сторонами о признании подсудимым вины до заседания. Уоттс не стал стучать, поэтому Медина не пошла на сделку. Через неделю все изменится, полагаю, по нескольким причинам: линия обвинения по большей части разбилась на первом же заседании, основная свидетельница напугана тем, что сегодня произошло прямо перед ней в суде, а доводить дело до второго заседания было бы напрасной тратой денег налогоплательщиков. Вдобавок к этому я на мгновение дал Медине понять, что может произойти, если она доведет дело до присяжных: мое намерение проанализировать с помощью свидетелей-экспертов подводные камни, на которые можно наткнуться при межрасовом опознавании. С этим не захочет связываться ни один прокурор.

– Черт возьми, – воскликнул я, – возможно, она даже позвонит мне сама. Первая.

Конечно, я принимал желаемое за действительное, но хотелось, чтобы Зак обрадовался. Пока выдалась возможность, я достал из портфеля запасную капсулу с кровью и выбросил ее в ведро для опасных отходов. Нужды в ней больше не было, к тому же она могла лопнуть и испортить документы.

Зажужжал телефон, и я вытащил его из кармана. Звонила Лорна Тейлор – мой координатор, но я решил, пусть наговорит сообщение. Перезвоню позже, после того как пообщаюсь с Заком.

– Что еще в планах? – спросил он.

– Ну, суд откладывается, – развел я руками, – и думаю, остаток недели будет свободный. Могу сходить завтра на официальное предъявление обвинения, вдруг подцеплю клиента или даже двух. Надо крутиться.

Дело не только в деньгах. Работа занимала меня и не давала времени думать о том, что в моей жизни шло не так. Поэтому закон стал для меня больше чем просто ремеслом и призванием. Он позволял сохранять рассудок.

Зарегистрировавшись в 130-м департаменте, где в центральном здании Уголовного суда официально предъявляют обвинения, я попытаюсь отыскать клиентов, которых из-за конфликта интересов не взял государственный защитник. Каждый раз, когда окружной прокурор регистрировал дело с несколькими ответчиками, государственный защитник мог взять только одного, а остальные оказывались в зоне конфликта интересов. Если у оставшихся обвиняемых не было частного адвоката, судья его им назначал. Если я послоняюсь там, бездельничая, то очень даже могу получить дело. Оплата, конечно, по гостарифу, но это лучше, чем сидеть без работы и без денег.