Орхидея съела их всех - Скарлетт Томас

– И все-таки?

– Ну ладно. В общем, рассказываю: только закончилась тренировка и тут подходит автобус. Ну и – не смотри на меня так! – знаю, это недобро с моей стороны, но я был совершенно не в настроении ехать в одном автобусе с двадцатью – да, двадцатью!.. нет, я не собираюсь называть их дебилами или уродами, ясно?.. с двадцатью ребятами с “затруднениями в развитии”. Понятное дело, я всех их считаю прекрасными и замечательными, и я бы просто сдох, окажись я в их шкуре, но, послушай, за ними нужно лучше ухаживать! К этим типам приставлены воспитатели, но они не моют их перед тем, как запустить в бассейн. А он и без того мерзкий, ты сама знаешь. Например, тот пучок волос до сих пор там болтается. Уже целый ГОД! Да не смотри на меня так! И постарайся, пожалуйста, не перерезать себе вены этой штуковиной. Думаешь, я сгущаю краски? Ладно. Хорошо. Сегодня среди них была настоящая горбатая женщина – И Я НИЧЕГО НЕ ИМЕЮ ПРОТИВ ЭТОГО, ЗАМЕТЬ! – но она, помимо всего прочего, была волосатая, вся, с ног до головы! Реально, просто йети! Горбатая женщина-йети – в одном бассейне со мной. Они все наверняка милейшие люди, но вот лично мне было бы намного приятнее, если бы они мылись, прежде чем нырять в мой бассейн. А один из них не только не моется, но еще и плавает в таких широченных замшевых шортах, и у него в карманах, скорее всего, лежит куча вещей – например, грязные носовые платки, если он, конечно, когда-нибудь пользовался носовыми платками. И он все время торчит у глубокого конца бассейна и просто болтается там, как поплавок, и ковыряется в носу, пока я пытаюсь плавать. И есть там еще один – огромный и черный – ДА, Я ЗНАЮ, ЧТО ЦВЕТ КОЖИ НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ, Я ПРОСТО ПЫТАЮСЬ СОЗДАТЬ ТЕБЕ ВИЗУАЛЬНЫЙ ОБРАЗ! – так вот, он плавает кролем с бешеной скоростью, да к тому же все время держит глаза закрытыми, а голову – опущенной в воду, и по пути подрезает детей и старушек, а женщина-йети стоит на своем мелком краю бассейна и мычит от ужаса. Нет, ну слушай, им что, трудно ее побрить?!

– Достань, пожалуйста, форму для пирога, ту, “Крёзе”.

Олли идет не к тому шкафчику и достает не ту форму.

– Нет, я просто понять не могу: это что, неэтично – побрить женщину-йети, если тебе поручили о ней заботиться?

– Я не буду отвечать на такие вопросы, – говорит Клем и ловит себя на том, что почти улыбается. – Ты ведь не бреешься перед тем, как нырнуть в бассейн.

– Ха! Ты все-таки ответила! У нее ведь…

– А у тебя, между прочим, волосатая спина. Я просила другую форму.

– Ну, не такая уж и волосатая. И потом, я мужчина. Какую – другую?

– “Крёзе”.

– Я и слов таких не знаю.

– Знаешь.

– Нет. В отличие от тебя, я не держу в голове полный перечень всех наших буржуазных кухонных принадлежностей. Что это вообще значит – “Крёзе”?

– Слушай, не зли меня. Я имею в виду ту, с ручками.

– А, так бы и сказала, что имеешь в виду ту, которая раскаляется, как головешка.

Клем вздыхает. Олли достает нужную форму. И банку пива.

– Могли бы сделать ей эпиляцию. Не такая уж и серьезная травма для психики. Отвели бы ее в “Фам Натюрель”.

Так называется салон красоты, который открылся совсем недавно недалеко от их дома в Кентербери. Когда у Клем хорошее настроение, она иногда шутит, что зайдет туда и сделает себе бразильскую или даже голливудскую эпиляцию. Конечно, волосы у нее на лобке и без того безупречной формы – небольшой черный треугольник, по густоте напоминающий искусственный газон “астроторф” или… На “астроторфе” Олли спотыкается и решает больше не развивать эту мысль.

– “Йети Натюрель”, – говорит он.

– Фу, было уже почти смешно, а ты все испортил.

Дома Эш сразу устраивается на веранде с книгой о природе. Холли садится за свободный ноутбук и загружает в него диск – какой-то фильм с пометкой „15+” о стервозных школьницах, подарок дяди Чарли на прошлое Рождество. Бриония еще в машине подбросила ей эту идею – в основном для того, чтобы Холли перестала указывать ей на всех искусственных птиц, которые попадались им по пути. Дома, как обычно, пахнет выпекающимся хлебом, а еще – шоколадом. Видимо, Джеймс испек торт. Так много пирожных и тортов за один день.

– Это еще что такое? – возмущается Джеймс, который только что вошел в дом из сада.

– Мам! – кричит Холли с веранды. – Скажи ему, что ты разрешила!

– Я разрешила.

Бриония целует Джеймса.

– Как ты? – спрашивает она.

– Прекрасно. Пеку.

– Это я поняла, пахнет вкусно. Чем-то таким, чего мне лучше бы не есть.

– Брауни со свеклой. Свекла – наша, из огорода!

Бриония не спрашивает, обязаны ли они этими брауни журналистскому заданию Джеймса. Он все время печет: хлеб – каждый день и что-нибудь сладкое два раза в неделю. Однажды испек “самый калорийный торт в Британии” по рецепту из какой-то бульварной газеты – с надеждой написать остроумную заметку о том, что его органические эко-дети не стали есть эту пакость, но они умяли торт за милую душу. Правда, Холли потом стошнило: вся комната была в коричнево-розовой рвоте. Бриония теперь уже не помнит, что было розовым в том торте. Вряд ли свекла. Наверное, варенье. Зачем же он извел свежую молодую свеклу на брауни? Можно ведь было просто ее запечь. Все любят печеную свеклу, и она так быстро запекается, пока молодая. Или хорошо было положить ее в салат.

– Да, детям полезно есть побольше овощей, – произносит Бриония вслух.

– Вот и я так подумал. И ты ведь тоже сможешь попробовать, правда?

Она подходит к холодильнику и достает бутылку белого совиньона “Вилла Мария”, которую открыла накануне вечером. Осталось не больше трети, поэтому она достает еще одну бутылку и на всякий случай кладет в морозилку. Идет в другой конец кухни и выбирает себе в буфете бокал “Дартингтон кристл” без щербинок. На часах три минуты седьмого. Но утром время перевели на зимнее, так что в каком-то смысле сейчас только три минуты шестого.

– Тебе достать? – спрашивает она Джеймса.

– Нет, спасибо.

Он смотрит на часы.

– Как прошел день?

– Нормально. Эш так и не подходит к глубокому краю, когда включают волны, – с тех пор как на прошлой неделе что-то там произошло. На вечеринке было скучновато. Бедняга Флёр расклеилась, но не подает виду. А, и еще потом, на обратном пути от Флёр, Холли вспомнила, что забыла голубой шарф, и пришлось тащиться обратно в Дил. В общем, много мотались сегодня, ну и к тому же она переела сладкого. Естественно, торт на вечеринке и какие-то сладкие сэндвичи, отвратительные на вид, да еще пирожное у Флёр… Ну, хотя бы голодной не осталась. Правда, теперь вон чешется.

– Ага, и ты решила подсунуть ей дурацкий фильм в качестве лекарства?

А брауни со свеклой – лекарство? Но вслух Бриония этого не говорит.

– По крайней мере, так она некоторое время помолчит.

Бриония наливает себе вина. Когда делаешь первый глоток кисловатого белого совиньона в прохладный день робкого начала весны – словно пробуешь на вкус поле студеных и трепетных цветов.

– Значит, говоришь, Флёр не очень?

– Ну, она, как обычно, ничего не говорит о том, что у нее на душе. Жаль, что она совсем одна в этом огромном доме. Наверное, ужасно тяжело – вдруг оказаться в ответе за весь “Дом Намасте”, за всю терапию, йогу и что там у них еще. И все эти знаменитости, которые вечно там толкутся… Впрочем, я подозреваю, теперь все это хозяйство легко продать, только вот непонятно, что она тогда будет делать… Она больше ни в чем не смыслит. Коттедж, конечно, принадлежит Флёр, но тот, к кому перейдет главный дом, наверняка захочет договориться с ней, чтобы продавать дом вместе с коттеджем как один большой объект…

– Когда похороны?

– В следующий четверг. Пока она всех оповестит… Возможно, приедут люди из Индии, Пакистана, Америки…

Бриония идет к буфету и выбирает бутылку красного вина к ужину. Может, открыть сразу две? Нет, хватит одной. Но тогда, пожалуй, лучше подойдет темпранильо 15,5 %. Неделя предстоит непростая, не помешает подзарядиться чем-нибудь насыщенным и согревающим. Она принимается за поиски штопора, который никогда не оказывается там, где она видела его в последний раз. Отец много чему научил Брионию – например, тому, что бутылку красного следует открывать за час до употребления, а если вину больше пяти лет, тогда даже раньше, чем за час. У Брионии остались смутные воспоминания о вечерах, когда отец открывал по две бутылки за раз, и одну из них мать выпивала сама еще до ужина, и вид у нее при этом бывал какой-то вампирический, и в эти минуты казалось, будто она ждет чего-то, сама не зная чего. После ужина отец курил гашиш, а мать опорожняла вторую бутылку, и они говорили о том, не поехать ли снова на острова Тихого океана, чтобы продолжить исследование Затерянного племени, а Бриония тем временем читала Джейн Остин и мечтала, чтобы зазвонил телефон.

– Показать тебе одну штуку? – спрашивает Джеймс.

– Какую?