Повесть о настоящем Шарике - Ринат Валиуллин

– Люди – это конченные психотики, они хотят, они требуют, чтобы их любили: рвали для них букетами звёзды, глотали золотые шпаги соборов, застилали постелей пляжи с одеялами моря, признаниями набивали тумбочки, – обошёл меня в красноречии Том и добавил: – Только не надо путать людей и кошек.

– А у кошек разве не так?

– Да, по-другому. Бескорыстно!

– Ладно, успокойся Том, если тебе моей любви мало, город ждёт тебя, здесь есть кого полюбить, есть кого сделать поклонницей. Главное – чувствовать себя явлением, даже среди запаха плесени, октября, холода, дрожи, холерики, надо только набраться смелости.

– Так это на улице! Ты же меня туда не пускаешь.

– Тебе нельзя на улицу – пропадёшь. В смысле, засосёт красивая жизнь. Потом будешь приходить пьяный от счастья, только по утрам, только пожрать, не один.

– Спасибо Муха, накормила от пуза. Может, пойдём на асфальте полежим, вроде прогрелся уже, помечтаем.

– А тебе разве на работу не надо?

– Нет, я уволился. Надоела мне эта жизнь бродячая, да и дрессировщик тоже. Шарика за сахар не купишь, пусть поищет себе другого дурака! В общем, откусил я ему эту руку, которая меня кормила, так и бежал потом без оглядки: в зубах рука, в руке сахар?

– Отчаянный ты, Шарик, хотя правильно, пусть люди работают, им за это платят.

– Вот ты мне объясни, Муха, – завёлся Шарик. – Неужели так трудно научиться доставать из кармана сахар.

– Конечно, Шарик. Это же его сахар.

– Знаешь в чём его ошибка, да и других тоже: им кажется, что это они нас дрессируют. На самом-то деле это мне приходится выполнять кульбиты, чтобы он просто протянул руку с куском рафинада.

Муха зашуршала в углу конуры и достала из тайника кусок сахара:

– На, Шарик, успокойся.

– Спасибо, добрая душа.

– Скажи ещё, что я лучше поддаюсь дрессировке, чем люди, – рассмеялась весёлым лаем Муха. – Пойдём лучше в парк. День обещает быть жарким, а там тенёк.

– С тобой хоть на край света, – проглотил рафинад Шарик. – Но, по-моему, там ремонт, – включил заднюю правую и почесал свои худые рёбра.

– Тем лучше, народу меньше.

– Тогда догоняй, – рванул пёс из конуры на волю.

– С тобой бежать одно удовольствие, – трусила рядом с Шариком Муха по направлению к парку.

– А лежать – другое?

– Ой, и не говори.

– Сколько же здесь столбов, этак у меня на все не хватит.

– Ладно, тебе ли жаловаться. Куда думаешь теперь податься?

– Собираюсь на границу пойти служить, если пройду медкомиссию.

– Может, лучше сразу за?

– А там видно будет.

– Ты, кстати, слышал, тут конкурс объявили в отряды космонавтов.

– Нет ещё, а где это?

– Здесь рядом, в клубе «Собака вдруг человека» кастинг проводят.

– Ты уже сбегала?

– Завтра собираюсь. Хочешь, побежим вместе?

– Не знаю, в космос меня что-то не тянет, темно там и скучно. Кроме звёзд, ни одной живой души. А мне же общение нужно, – прошмыгнул сквозь прутья железной ограды Шарик и затем галантно помог это сделать Мухе.

На парке не было лица… Он действительно стоял на ремонте. Его причёска взъерошеная рытвинами и канавами, лишний раз напоминала о беспорядке внутри. Людей почти не было, только вороньё кружилось вверху, покашливая. Оно уже вывело птенцов и теперь учило их летать. Шарик с Мухой припарковались рядом, молодые, счастливые: его мужество отливало сиренью, её женственность отсвечивала одуванчиками.

– Шарик, у меня к тебе только один вопрос – что в отношениях, на твой взгляд, является главным?

– Нежность, – перевернулся на спину Шарик и закрыл глаза солнцу.

– Да, – согласилась Муха, погладив себя лапой по пузу, – это, пожалуй, самое важное, больше всего не люблю, когда грубо и сразу в душу. Чёрт! Вот, что я говорила, – начала стряхивать с себя что-то Муха. – Отложила мне прямо на голову, все норовят засрать мой мозг.

«Если бы не его отсутствие», – подумал про себя Шарик и добавил вслух:

– Хорошо, что ты оставила его дома.

– Смешно тебе, – тёрлась об траву пузом Муха.

– Вообще, это считается хорошей приметой.

– Да, но вряд ли ты бы хотел оказаться на моём месте, – все ещё избавлялась от следов чужих эскрементов Муха. – Отомстил бы за даму, – досталось и Шарику за равнодушие.

Шарик лениво встал на лапы и так же лениво кинулся лаять на ворону, которая спустилась с небес, и посмеиваясь, вышагивала рядом. Как только Шарик пересёк воображаемую границу безопасности, она вспорхнула и крикнула ему что-то сверху.

Вскоре парочка забыла об инциденте, продолжая валяться в тени жарких лучей солнца. Не обращая внимания, что кусок природы был на ремонте. Деревья выражали чувства, шелестя листвой. Недалеко от них за решёткой сидел Чернышевский, грустный, с вечным вопросом: «Что делать?». Он ещё не знал, что ему дали пожизненное. Но, несмотря на это, ему крупно повезло – некоторые отбывают срок стоя. Редкие прохожие не обращали на это внимания, как и на Муху с Шариком. Кто-то шёл по своим делам, иные убивали безделье. Шарик наблюдал за молодым человеком, который чудом здесь встретил старого приятеля, изо рта у обоих воняло лестью: они обменялись ею по поводу внешнего вида.

– Какие любезные, – восхищалась Муха.

– Плевал я на любезность. Даже парк пытается меняться, а люди нет, и в жару ходят в масках, – прокомментировал Шарик.

– Успокойся, – жмурилась от удовольствия Муха. – Внешний мир настолько разнообразен, насколько ограничен внутренний.

– Ты за этим в космос собираешься?

– Да, я всё время мысленно общаюсь со звёздами по ночам. Посылаю им сигналы, только отсюда их не достать.

– Зачем тебе звёзды? Они же тупые, у них в голове, кроме света, ничего не осталось. «Как я выгляжу в свете? Как бы мне ещё засветиться?»

– А я бы хотела к ним поближе. Только конкурс, говорят, сложный. По подиуму надо пройтись. Сколько не пробовала, всё на бег перехожу.

– У тебя фигура хорошая, должны взять. Твой-то как, отпустит тебя в космос?

– Ты про Бобика? Прогнала я его, свободная теперь сука. Как он меня достал! Ни денег, ни внимания, собачились постоянно.

– Вот как? А кем он работал?

– В метро стоял с одним хмырём. Точка у них там, частное предприятие «Пятая нога». Может, видел, они с табличками и с вёдрами в зубах на жалость давят.

– Вроде денежное место, метро. Но там тоже конкуренция, каждый со своим отверстием для денег.

– Да, если бы не поезда… Он, как поезд увидит, так и срывается. Издержки воспитания, у него же родители всю жизнь на цепи просидели. Уволили как профнепригодного.

– Тяжело расходились?

– Я до сих пор не знаю, что со мной происходит в этой жизни, я не нахожу себе места.

– Да, место – это важно. Говорил тебе – ищи мужика с квартирой. Так ты теперь одна живёшь?

– С сыном.

– Не скучно?

– Некогда, щенок весь в папашу, тоже всё на приключения тянет.

– А как зовут?

– Ру.

– Хорошее имя для собаки.

– Хорошее, если бы не связался с каким-то ультраправым движением, вот и митингуют у НИИ им. Павлова за свободу условных рефлексов. Боюсь я, как бы его туда не забрали. Может, ты с ним поговоришь, Шарик?

– Посмотрим. Посмотрим что-нибудь вечером?

– Вечером у меня курсы. Я же на английский записалась.

– Зачем тебе английский?

– С инопланетянами общаться.

– Думаешь, они знают этот масонский язык? Лучше научись показывать зубы, сейчас это важнее. Фрейда читала?

– Нет, а кто это?

– Был такой учёный, типа Павлова. Только второй был практиком и всё больше с собачками, а этот – теоретик, и с людьми. Так вот он до того сублимировал человеческое бытие, что свёл его к трём желаниям: секс, еда и сон.

– Умный ты, Шарик, трудно с тобой.

– С умными – трудно, с глупыми – скучно. С кем же ты хочешь быть, женщина?

– С Фрейдом, наверное, хотела бы. Вон как он всё упростил: еда, секс, сон – вот оно, счастье, зачем его усложнять.

– Секса у нас уже не будет, потому что мы теперь друзья, еды нет. Поспим? – логически заключил Шарик.

Солнцем выбило окна, орали, как сумасшедшие, птицы. Я на кухне, в руках у меня бутерброд: жую то, что ещё беспокоит, проглатываю то, что уже случилось. Входит кот, неразговорчивый, мартовский. Ему не до смеха: кошек нет, мыши оптические, только еда мышиного цвета, а хотелось, возможно, в горошек или хотя бы в клетку. Мы молча завтракаем, аромат одиночества.

– Чего ты такой недовольный? Может, соли в еде не хватает?

– Не соли. Жертвы, вот чего не хватает в жизни, если ты хищник. А я в душе своей хищник, – начал вылизывать шерсть на груди Том.

– А я, по-твоему, жертва?

– Да, тебе не хватает хищницы.

– Так всегда – разведёшься, а потом скучаешь, места себе не находишь. Ты-то откуда узнал, что я скучаю? – посмотрел я испытующе на кота.

– Ты с утра наступил мне на хвост.

– Что же ты промолчал?

– Из чувства такта. А ты чего улыбался?

– Из чувства юмора. Извини, вышло случайно. Но в целом ты прав.