Роза ветров - Александр Этерман

По словам Эко, "цитата взята из поэмы ''Де цонтемпту мундиюю - ''О презрении к миру'' - Бернарда Морланского (XII в.)". Ни за что не забудем, что сказал обо всем этом Воланд "...Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века. Так что требуется, чтобы я их разобрал. Я единственный в мире специалист." Кажется, уже не единственный. Но кто такой этот Бернард Аврилакский? И вообще, "Dе cоntеmpty mundi" - не о презрении ли это к непроницательному читателю?

Итак, "Имя розы" и "Роза при имени прежнем - с нагими мы все именами". То есть: роза останется розой (останется розой, останется розой...), даже когда от нас самих ничего не останется. А в середине - роман. Может быть даже, "роман останется романом"...

Однако, как мы сейчас увидим, вопрос о цветах и названиях еще не исчерпан, и вообще, подобия следует искать не в событийном, а в семиотическом слое, особенно когда перед нами такие прикидывающиеся изощренными писатели, как Булгаков и Эко. И вообще, нет ли тут коварного промежуточного цитирования? "М. Г.":

"Вынесенные на титульный лист, они (заглавия - А.Э.) как бы отделены от самих книг и относятся к книге не более, чем инвентарный номер к функции вещи, на которую он прибит ("137/13 - ''реактор ядерный'', "137/14 - ''бак мусорный'')... Но если заглавия не обусловлены содержанием, то чем-то они должны быть обусловлены!

Выставим в ряд: ''Повесть о Фроле Скобелеве'', ''Записки о Галльской войне'', ''Блеск и нищета куртизанок'', ''Белая береза'', ''Слово о полку Игореве'', ''Красное и черное'', ''Песня о моем Сиде'',''По ком звонит колокол'', ''Уже написан Вертер'' и так далее - принимаем любое. Потому любое, что по крайней мере одна безусловная закономерность нами уже открыта: чем дальше от нас во времени отстоит заглавие, тем оно простодушнее... ''Слово о полку Игореве'' сказано о полке Игоря и так далее, вплоть до самого нового времени. В новом-то времени и начинается неразбериха: ''Война и мир'' - что за война, с кем война? ''Красное и черное'' - что это? Революция и Реакция или ''руж е нуар'', то есть ''рулетка''?.. В чем же... причина древнего благочестия и нынешней порчи нравов?

А дело в том, что древние в заглавие выносили жанр: повесть, песнь, сказание, слово, комедия, ода. Жанр же, в свою очередь, задавал не только способ описания, но фабулу и сюжет. Заглавие - вот что регламентировало поведение героя, позицию автора и реакцию читателя: комедия - для смеха, трагедия- для слез, ода - для восхищения...

Новое время разделило жанр и заглавие - оно создало подзаголовок: ''Анна Каренина'' (роман), ''Мертвые души'' (поэма), ''Сага о Форсайтах'' (роман), вместо ''Повести о тарасе Бульбе'' - ''Тарас Бульба'' (повесть). Но, если оценка мира - жанр - перенесена в подзаголовок, то что же осталось в заголовке? В заголовке остался мир, разные заголовки - разные миры. Реальность нового времени, в отличие от реальности древних, перестала быть единой для всех. Древний читатель обладал столькими способами переживания единой реальности, сколько было жанров; новый - столькими реальностями, сколько есть авторов... Заголовок есть первая рецензия, написанная самим автором...

Пробежав мимо ''Идиота'' - романа о человеке редкого ума... путеводного романа ''Некуда'... уже смирившись с коварством заголовков... мы влетаем в новейшее время и недоуменно замираем ''Над пропастью во ржи'', бессильно пытаемся что-то различить ''Там за рекой, в тени деревьев'', догадаться ''По ком звонит колокол''. По сравнению с этими словесными выкрутасами названия XIX века поражают прямо-таки эпической прямолинейностью...

В XX веке ориентация на литературную реальность не просто усилилась, но изменилась до неузнаваемости, именно на узнавание рассчитанной. Современные названия строятся так, чтобы не оставалось ни малейшей иллюзии относительно их жанровой природы - они цитаты. Безусловная в приведенных примерах природа их не менее очевидна и в таких, отдающих прошлым веком, заглавиях, как ''Хождение по мукам'', ''Доктор Фаустус'', ''Мастер и Маргарита''.

Что же произошло? Произошло радикальное смещение литературы в филологию: литература XX века представляет себе действительность как форму отраженного литературного сознания, как текст в ряду других текстов, требующих для своего понимания филологического анализа, то есть сопоставления и соединения с уже написанными другими текстами. Какой именно текст избран для сравнения - указано в цитате, вынесенной в заглавие.

''Хождение по мукам'' - усеченное ''Хождение Богородицы по мукам'', ''Доктор Фаустус'' - растянутый на слог ''Фауст'', поставив между Маргаритой и романом эпиграф из Гете, к тому же ''Фаусту''со своей непреложностью отсылает нас Булгаков."

Конец цитаты.

Длинно? Длинно. Интересно? Необычайно. Кроме всего прочего, как "текст в ряду других текстов". Но и не только. И все-таки - неужели все это потребовалось уважаемым авторам только для того, чтобы обосновать ясную каждому школьнику кровную связь "М. и М." с "Фауста"? Из пушки по воробьям?

Едва ли. Вспомним, что, как уже было отмечено, "заголовок есть первая рецензия", а также и то, что начало русской литературе было положено двумя произведениями, написанными в более чем странных жанрах: романом в стихах "Евгений Онегин" и поэмой в прозе "Мертвые души", идею которой подбросил Гоголю Пушкин. И вообще, Эко, не довольствуясь этой "рецензией", присовокупил в послесловии к "Имени розы":

"Автор не должен интерпретировать свое произведение. Либо он не должен писать роман, который по опредеоению - машина-генератор интерпретаций. Этой установке, однако, противоречит тот факт, что роману требуется заглавие.

Заглавие, к сожалению, - уже ключ к интерпретации. Восприятие задается словами ''Красное и черное'' или ''Война и мир''. Самое тактичные, по отношению к читателю, заглавия - те, которые сведены к имени героя-эпонима. Например, ''Давид Копперфильд'' или ''Робинзон Крузо''. Но и отсылка к имени эпонима бывает вариантом навязывания авторской воли. Заглавие ''Отец Горио'' фокусирует внимание читателя на фигуре старика, хотя для романа не менее важны Растиньяк или Вотрен-Коллен. Наверное, лучше такая честная нечестность, как у Дюма. Там хотя бы ясно, что ''Три мушкетера'' - это на самом деле о четырех. Редкая роскошь. Авторы позволяют себе такое, кажется, только по ошибке.

У моей книги было другое рабочее название - ''Аббатство преступлений''. Я забраковал его. Оно настраивало читателей на детективный сюжет и сбило бы с толку тех, кого интересует только интрига. Эти люди купили бы роман и горько разочаровались. Мечтой моей было назвать роман ''Адсон из Мелька''. Самое нейтральное заглавие, поскольку Адсон как повествователь стоит особняком от других героев. Но в наших издательствах не любят имен собственных...

Заглавие ''Имя розы'' возникло почти случайно (это мы выделили, А.Э.) и подошло мне, потому что роза как символическая фигура до того насыщена смыслами, что смысла у нее почти нет: роза мистическая, и роза нежная жила не дольше розы, война Алой и Белой розы, роза есть роза есть роза есть роза, розенкрейцеры, роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет... Название, как и задумано, дезориентирует читателя... Даже если он доберется до подразумеваемых номиналистских толкований последней фразы, он все равно придет к этому в самом конце, успев сделать массу других предположений. Название должно запутывать мысли, а не дисциплинировать их."

Оба рассуждения о названиях выглядят, как бы это помягче, изрядно пересекающимися. И не только потому, что у Эко "Отец Горио", а в "М. Г." "Блеск и нищета куртизанок", "Красное и черное" и там, и там, а тремя мушкетерами в "М. Г." именуется "тройка адьютантов и сподвижников Воланда", причем четвертый, недостающий, "восстанавливается" в лице преобразившегося Фагота-Коровьева, а отсутствие "Королевы Марго" в обоих списках просто вопиет! Нет, не в этом дело. Дело в том, что оба рассуждения выдают трогательную заботу о том, чтобы роман был назван как следует, как подобает, что ему, вообще говоря, вовсе не гарантировано. Но какой роман?

То, что создателей "М. Г." заботит смысл названия булгаковского романа, понятно - они его-то и выводят на чистую воду. Но что тревожит Умберто Эко? Ведь он своему роману, в конце концов, хозяин. И если уж ему не дали назвать его "Адсон из Мелька" (Кто не дал? Пушкин? Ух, сомневаемся мы...), то почему не "Монастырский дуб" или "Львиный ров" - и сколько угодно средневековых цитат для обоснования выбора?

Начнем, все-таки, с "Мастера и Маргариты". Убедительнейшим образом продемонстрировав, что этим названием Булгаков недвусмысленно отсылает нас к "Фаусту", М.К. и З.Б.-С. на достигнутом не остановились. Доказав полное внутреннее тождество всех главных героев романа мужского пола, - Мастера, Иешуа и Воланда - они сделали поистине судьбоносный вывод: "Фауст" он и есть "Фауст", но не Гете, а Гуно. То есть: "литература есть знак неудачи", точнее - неразделенной любви Булгакова к театру, своего рода компенсация. И, хотя, как было установлено, сам роман представляет собой парад русской литературы от Пушкина до Чехова (почему и до какой степени так - см. ниже), название у него не литературное, а театральное - чуть только не "Театральный роман". Полностью разделяя этот последний вывод, спросим-таки, а почему это так важно? И вообще...