Амплуа Нефертити - Сергей Пилипенко

– О, Боги, я могу говорить, – сказал я и даже услышал свой голос, который

прогремел, как гром среди тихого дня.

– Тише, успокойся, – сказала Нефертити, – не говори так громко. Можно испугать тех, кто там остался за стеною, – она указала рукой куда-то вглубь

темных коридоров.

– И ты завтра вновь повстречаешь кого-то другого и будешь отдавать ему свое тепло? – с некоторой ревностью и жаждой одинокой принадлежности спросил я.

– Да, – мягко улыбнулась царица, – это мой долг отдавать свое тепло.

– Но, если ты всем его будешь отдавать, то с чем останешься сама?

– С ним же. Оно неисчерпаемо. Я беру его отовсюду, – ответила мне фея любви и обвела рукой ложе.

– Что? Только здесь и только отсюда?

– Нет, – покачала она головой, – я беру его отовсюду.

– Со всей земли?

– Да, почти так. Но, давай, все же приступим к самой любви, ведь время уходит и дальше наступит ночь. А ночь – это холод. И тепла в ней мало.

– Да, – согласился я, и вмиг какой-то огненный поцелуй обжег мои губы, а сам я на время забыл вообще, что существую.

– Это было прекрасно, – сквозь губы проговорил я, лишь только очнувшись от той самой большой любви.

– Не прерывайся, – мягко сказала она, и вновь мы слились в едином порыве, словно навеки.

– Да, – только и успел сказать я пред тем, как мы снова погрузились в какой-то сладкий сон.

Я сказал сон?

Но это не так. Это была явь и кому, как не мне, понимать это более.

Мне – прошедшему сколько пути, мне – прождавшему сколько времени, мне – одичавшему и обезумевшему от желания постичь то, чего я толком не знаю.

Да. Это творила явь, и яркие краски играли надо мною и менялись так часто, что казалось я сам превращусь скоро в них и растворюсь в небесах. Лишь на миг Нефертити оторвала себя, и я вновь очутился на Земле.

Но дальше снова продолжил полет, увлекаясь все тем же и предаваясь чудесам самой божественной, что ни на есть, любви.

И так длилось долго. И еще, и еще я улетал куда-то далеко за пределы самой Земли и носился там в дивном саду цветущих радуг и умоляющих сладостей плодов, словно просящих – сорви меня и наслади моей мякотью свою огненную плоть или возымей меня и ты узнаешь весь вкус от самого начала и до конца.

Только тогда я «просыпался» и оглядывался по сторонам.

Нет. Она не уходила. Она все еще была со мной рядом. Ее тревожные губы продолжали нежно шептать ласкающие душу слова.

– Мой милый, небольшой человечек, – так говорила она и полыхала от жара тепла, невесть откуда прибывающего к нам и заполняющего до отказа комнату любви.

Я сказал комнату?

Но это не так. Вся земля наполнялась ею, и я страдал от этого так, как никогда не страдал более. Это ее тепло распространялось вокруг. И я уже видел сквозь полузакрытые веки какие-то странные огненные лучи то там, то там пронзающие, словно холодный меч, живое тепло той любви.

Вскоре моя голова вновь очутилась среди огня красок. И теперь они были повсюду. Вся комната играла ими.

А еще через совсем немного, все они обратились в меня самого. И я вдруг увидел себя совсем в стороне.

И надо признаться вам честно, я испугался.

Да, это был я. Точнее, моя светлая тень или мой призрак среди огромного количества сказочных красок.

Я ошеломленно посмотрел на богиню любви и обнаружил, что я действительно смотрю воочию и это мне не снится и даже не кажется.

– Это ты, – словно угадав мои мысли, тихо шепнула царица, – а это я, – и она ткнула пальцем куда-то в сторону от себя.

И тут я увидел нечто для себя странное и совсем выводящее меня из нетерпения знания всякого чуда. И здесь я просто спросил, узрев ее со стороны:

– Ты кто, жрица любви? Богиня счастья земного?

– Я любовь, – просто сказала она и провела пальцами по моим губам, отчего я сразу онемел и уже мог говорить только мыслью.

– Смотри и видь все, – произнесла она и той же ладонью словно открыла мне глаза.

Но они и так были открыты. Это я знаю точно. Я даже подергал веко на всякий случай, чтобы убедиться в этом дополнительно.

И тогда я увидел нечто. Нет, не пугающее или отталкивающее, не соблазняющее и приближающее к развязке внезапно охватившей страсти.

Я увидел то, чего не видел никогда боле и вряд ли увижу еще, если не останусь тут навеки или снова не стану в ту самую очередь, что привела меня сюда.

– Смотри и помни. Обозри все и запамятуй себе вот что. Ты никогда и нигде больше не увидишь того, что предложу я сейчас. Это будет твоим небольшим учением и облачением в наши ряды, – она взмахнула рукой, и ее тень стала приближаться к моей.

Я уставился на это чудо и обозревал обоими глазами.

Я даже смотрел телом, так как оно у меня все напряглось и, казалось на время застыло. Но это уже было потом.

А вначале я расскажу о том, что видел.

Это не была она. И даже была мало похожа, хотя внешне различие не состояло.

Я пытался понять, что здесь другое и, наконец, до меня дошло. Ее тень была другой. Не такой, как у меня.

Она была очень светлой или, я бы сказал, какой-то святящейся и искристой, так как в сторону от нее то и дело отлетали небольшие огоньки тех самых искр. И еще я увидел, что она была слишком красива.

Слишком красива для меня и для других, что я даже боялся к ней сам прикоснуться.

Всю ее светлую тень окружало сияние.

Что это было – я не знаю. Или это

краски составляли его или это золотой прилив создавал свой оттенок. Но я так запомнил все то.

Это золотая фигура Нефертити в проблесках светло искрящейся и полыхающей таким же огнем зари. Да. Именно так я тогда запомнил ее и потому повторяю то сейчас. И до сих пор мне почему-то становится жарко от того огня, и по сей день я умоляю себя вновь посмотреть на то чудо со стороны.

Время шло, и наши тени сближались. Вскоре они совсем сошлись и вмиг растворились в одной пелене.

«Это соединение душ», – так произнесла царица и окутала меня новым жаром любви уже совсем по земному, прибегая к моим губам. Я ответил ей тем же, и время понесло нас на своих крыльях дальше вглубь той самой непонятной для меня любви и самой изысканной из всей, которую я знал прежде и которую я могу знать сейчас.

Не буду вдаваться в подробности беспокоящей наступающей ночи и ограничусь лишь кратко.

То была настоящая любовь и ее краткое

воспламенение зажгло во мне изнутри что-то такое, о котором я не могу сказать вслух и тем паче хоть как-то изложить по-другому. И это что-то было настоящим чувством привязанности к чему-то, и оно же слыло реально видимой любовью со стороны, если посмотреть на все это более рассудительно.

Мы очнулись. Говорю за обоих, так как царица также пребывала несколько минут в том же состоянии.

– Это было прекрасно, – тихо сказала она и поцеловала меня в лоб.

– Почему в лоб? – так же тихо спросил я, и мои губы едва-едва пошевелились. – Ты прощаешься со мною? – как-то жалко выдавил я из себя.

– Hет, мой дорогой человечек. Я не прощаюсь. Наоборот, я даю тебе возможность быть со мною рядом. Так велено Богами и так сотворю я это сейчас.

Она поднялась и произнесла то, что я до сих пор не могу понять или разобрать. И лишь примерно я могу отобразить то сейчас.

И звучало все так:

– Cante odore. Transvestivale do terminale. Aries montes. Dies tu mino. Casies runo. Transvestenale.., – и много еще слов, подобных этому слетело с ее уст.

Но я не запомнил их. И память запечатлела только немногое. Но я полагаю, что и этого достаточно, чтобы унять какой-то смысл и определить сказанное.

Затем она повернулась ко мне и, протянув руки в мою же сторону прямо к моему лицу, сказала так:

– Ты выйдешь отсюда и станешь царем. И имя ты получишь свое, и новое. Звать тебя будут Аменхотеп. И жить, и править тут будешь рядом. Я же – великая жрица любви, буду здесь и буду делать то же, что и ранее до тебя. Так повелел мне Бог и так говорю сейчас я.

– Что за имя ты мне дала? – как-то сонно спросил я и посмотрел ей в глаза.

– Имя простое. Аменхотеп. И я знаю, что оно значит.

– И, что же? – с нетерпением спросил я, вглядываясь в те же глаза, которые излучали яркое тепло.

– Пока оставлю это в великом секрете, – так сказала она, и ее тень или она сама, я не знаю, растворилась предо мной.

Когда же я открыл глаза, то стояло уже утро.

Царицы-жрицы нигде не было.

Я был горько покинут и к тому же находился где-то совсем в другом помещении.

Жрец, который проводил меня к царице, теперь сидел в стороне и молчал.

Я окликнул его, и он тут же повернул голову. И словно встрепенулся.

– Что желаешь, царь? – так молвил он, мигом подходя ближе, склоняя предо мной колено, голову и протягивая руку, вторую же прижимая к сердцу, к груди

– Царь?! – удивленно воскликнул я и осмотрелся по сторонам, – я думал то все сон, – и вопросительно взглянул на жреца.