В ожидании мира - Мадина Амагова

На воротах была надпись «Здесь живут мирные люди». Подобные надписи были почти на всех домах. Их писали сердобольные соседи, оставшиеся в городе, чтобы военные не подожгли дом.

Двор был покрыт листвой, опавшей еще осенью, это придавало ему вид заброшенного. Я зашла в дом. В комнатах, сквозь разбитые окна, ветер колыхал посеревшие от пыли занавески, как будто это были паруса корабля потерпевшего крушение. На полу валялись книги, фотографии, документы, одежда. Мебель перевернута, обивка на диване и креслах вспорота, наверно искали деньги и драгоценности. В углу валялся телевизор с простреленным экраном.

В спальной комнате, как и везде все было перевернуто. На постельном белье огромные следы грязных солдатских сапог. Непонятно, зачем нужно было топтать белье. На диване в детской комнате лежал вспоротый плюшевый тигр, невинной игрушке тоже досталось. Я ходила из комнаты в комнату, не зная с чего начать.

Побродив еще немного по дому, я уселась среди фотографий и начала их перебирать. Разглядывая старые снимки, я на некоторое время окунулась в прошлое. Фотографий было очень много, потому что это было одним из увлечений нашего отца.

Мы со старшей сестрой всегда рвались в комнату, где папа проявлял фотографии. В комнате стояли ванночки с надписями «проявитель», «закрепитель». Сам процесс, когда на белой бумаге, благодаря какой-то жидкости появляется изображение, приводил нас в восторг.

Я нашла снимок, где мне было лет десять. Это были фотографии в новогодних костюмах. Прежде чем сделать снимок, папа переставлял нас из одного угла комнаты в другой, менял нас местами, потом целый час настраивал аппарат. За это время мы успели переругаться, подраться, поплакать. Когда снимок, наконец, был сделан, мы вышли на нем с вымученными улыбками и заплаканными глазами.

Как приятно разглядывать старые фотографии, ведь это было счастливое, беззаботное детство, где единственной существенной проблемой, была тройка по алгебре.

Но есть снимки, на которые мне тяжело смотреть и сейчас — это фотографии мамы.

Мне было 16 лет, когда она умерла. Ее смерть оказалась для нас шоком. Мама практически никогда не болела. О том, что у нее опухоль головного мозга, мы узнали, когда начались метастазы, и жить ей оставалось не больше месяца. Около трех недель мама пробыла в больнице, она перенесла две операции. Это было под Новый год. Мы так надеялись, что встретим этот год вместе, но маме не суждено было вернуться домой.

Словами трудно передать всю ту боль и горечь, что мы испытали, когда мамы не стало. Было безумно трудно жить без нее. Казалось, что она вот-вот должна прийти с работы, а, выходя на улицу, я искала ее глазами среди прохожих. Но ее не было нигде. Становилось страшно оттого, что никогда больше я не смогу увидеть самого родного человека на свете. А еще появилось какое-то безразличие к смерти, она больше не пугала. Наверное, это потому что думала, если я умру, я встречу там ее. Прошло уже больше десяти лет, но каждый день в моей жизни бывает несколько минут скорби по маме. Все, что связано с ней свято.

Ее фотографии и последнюю видеосъемку мы храним как реликвию.

Ощущение что с ее смертью у меня отняли кусочек сердца, чувство ранимости и незащищенности останется навсегда.

Как яркая бенгальская свечаИскрясь, ты очень быстро догорела.И много еще сделать бы сумела,Но жизнь, оставив, из нее ушла.Вопрос о смерти непоколебимНе остановишь время, я продолжаю житьИ успокаиваюсь я теперь одним,Что смерть твою мне большеНе придется пережить.

Глава 4

Май был по-летнему теплым, поэтому о наступлении лета свидетельствовала лишь смена даты на календаре.

Густая зелень деревьев прикрывала собой разрушенные здания, как будто стыдилась за пороки тех, кто превратил город в руины.

И все же на душе стало чуть теплее, от сознания того, что что-то может быть неподвластно военным законам.

Это природа. Она жила своей жизнью.

Почему нас так тянет к природе? Это вряд ли объяснимо. Наверно, эта тяга на уровне инстинкта заложена внутри человека. Общаясь с природой, человек спасается ото лжи, ведь природа никогда не обманывает нас, она такая, какая есть не хочет казаться хуже или лучше.

Капельки росы на траве; каждый листочек, букашка или плод, который мы срываем с дерева и сразу откусываем, не подумав о том, что его надо помыть. А зачем, ведь он же с дерева. А что может быть чище и благороднее плодоносящего дерева. С каким восхищением разглядываем узор на крыльях бабочки, пятнышки на спинке божьей коровки; паутину, сплетенную так, будто ее вязала лучшая мастерица на свете; усердие с каким маленький муравей тащит превышающую в несколько раз его собственный размер, ношу в свой муравейник. Какая гармония. Как порой жестоко нарушает эту гармонию человек. Почему? Потому что он способен думать? Думать так, что это приводит к войнам. Может, Создатель зря наделил нас такой способностью? Нет не зря. Несомненно, люди должны думать, учиться, познавать, изобретать, мечтать, но только не воевать. Вы думаете, я романтик? Совсем нет, скорее прагматик. И часто подавляю в себе романтические настроения, но они все равно рвутся наружу и душа живет своей, отдельной от разума жизнью, подчиняясь законам природы. Яркое солнце, трава, цветы, пение птиц по утрам, стрекотание сверчка на закате и даже кваканье лягушек, — все это вселяет надежду и убеждает в том, что есть высшая сила, которую никто и ничто не может остановить.

Вопрос как жить дальше, теперь задаю себе реже. Просто живу одним днем. Цивилизация от нас очень далеко. Нет ни воды, ни электричества, ни тем более, телефонной связи.

Каждый день похож на другой. Только трудностей и опасности может быть немного больше или меньше.

Взяв ведра, я отправилась на другой конец улицы, чтобы принести воды. Здесь как всегда много народу. Поздоровавшись, заняла очередь. Поболтав с соседями о том — о сем, стала разглядывать присутствующих. Зная с детства, что неприлично разглядывать в упор людей, ничего не могла с собой поделать. Мне кажется, глядя долго на человека, можно многое понять о нем. Всегда интересно пытаться определить, что главное в жизни того или иного человека или представить себя на его месте.

В данный момент объектом моего внимания стала женщина неопределенного возраста. Ей могло быть, как и тридцать, так и пятьдесят. Длинный халат балахоном висел на ней, платок съехал на бок, обнажая голову с проседью, калоши надеты на босую ногу.

На лице женщины не было косметики. Глаза карие, в уголках которых лучами собирались морщинки, губы обветренны. На лице ее отражалась какая-то глубокая печаль и усталость. Если женщине и было немного лет, то в душе ей наверно было лет сто. Единственное, что свидетельствовало о ее молодости — это белые ровные зубы. У нее была красивая улыбка и очень приятный голос. Свободная одежда нелепо висела на женщине и скрывала ее фигуру, разглядеть ее телосложение мне не удалось.

Мысленно я преобразила женщину. Сделала прическу, макияж, одела в элегантный костюм, обула в туфли на высоком каблуке. Получилось очень даже ничего. Но нарисованная мной женщина выглядела бы здесь нелепо, а реальная никак не отличалась от остальных и вполне гармонично вливалась в эту обстановку.

Закончив экспериментировать с ее внешностью, я подумала, интересно, о чем она мечтает.

Женщина несколько раз посмотрела в мою сторону, видимо, заметила мой изучающий взгляд, мне стало неловко, и я отвела глаза.

Пока я размышляла о ее мечте, женщина уже набрала воды и проворно толкала тачку с флягой. Прощаясь со своей собеседницей, она пожаловалась, что ее пятимесячный ребенок заболел и совсем не спит ночами, а ее единственное желание на сегодняшний день — выспаться. Все оказалось куда проще, чем я думала.

Рассуждая о чужих мечтах, я поняла одну очень важную вещь: мы, люди, живущие на войне, уже не о чем не мечтаем. Да, да, мы просто забыли, а может, боимся мечтать. Просто живем одним днем, в котором так много проблем, что не остается места для мечты. У нас нет желаний, фантазий, их откладывают на то время, когда кончится война. Есть только инстинкты, главный из которых — выжить.

От горя голова твоя седа,Под стать одежда пыльная стара.Сухие руки в трещинах, мозолях.Давно уже не чувствуешь ты боли.От слез мутны, когда- то карие глаза.Ты так пристанище искать устала.И если бы могла, и жить бы перестала.Но это грех, что совершить нельзя.Бредешь, молитву про себя читая.Одну мольбу как клятву повторяя:Чтоб дал терпенья, хоть еще немного.Ждет впереди нелегкая дорога.Глотаешь слезы, что застряли комом,Увидев то, что раньше было домом.И лучше этого не видеть и не знать,Но знаешь ты, что некуда бежать.Взор грустный застилает пелена.Безмолвствуешь и смотришь в никуда.Глаза что были карими мутны,А имя твое — женщина войны.

Женщина ушла, оставляя за собой запах кислого молока и хлеба.