Север и Юг - Элизабет Гаскелл

– Ну, сами посмотрите! Я сделал неудачное замечание, и вы тут же отказались рассказать, как выглядит Хелстон. Мне очень хотелось услышать рассказ о вашем доме, но вы и словом о нем не обмолвились.

– Я действительно не смогу описать вам мой дом. И пока вы не увидите его, все, что я скажу, останется лишь пустыми фразами.

– Тогда мне придется…

Между ними повисло молчание.

– Ладно, – продолжил Генри Леннокс, – расскажите, что вы будете делать в своем милом Хелстоне? Здесь до середины дня вы читали книги, получали уроки и совершенствовали ваш ум другими способами. Затем были прогулки перед ланчем, вы проводили время с вашей тетей и вечерами занимались рукоделием. А что заполнит ваш день там? Вы будете скакать на лошади, кататься по лугам в коляске или гулять пешком?

– Конечно же, пешком! У нас нет лошади… даже для папы. Ему приходится ходить по узким тропинкам до самых дальних участков прихода. Но пешие прогулки так прекрасны! Я не променяла бы их на верховую езду и катание в коляске.

– Вы будете работать в саду? Мне говорили, что так поступают многие юные леди, живущие в сельской местности.

– Не знаю. Боюсь, мне не понравится такая грубая работа.

– Значит, вечеринки со стрельбой из лука, пикники, веселые игры в шары и охотничьи балы?

– О нет! – засмеявшись, ответила Маргарет. – Мои родители живут очень скромно. И даже если бы такие мероприятия проводились где-нибудь рядом с нами, я вряд ли ходила бы на них.

– У меня сложилось впечатление, что вам не очень-то хочется отвечать на мои вопросы. Вы говорите лишь о том, что не собираетесь делать того или этого. Перед окончанием отпуска мне придется нанести вам визит и посмотреть, какими делами вы будете там заниматься.

– Надеюсь, вы действительно приедете. Тогда вам станет ясно, насколько красив наш Хелстон. Извините, мне пора идти. Эдит собирается играть на фортепьяно, и я должна буду переворачивать страницы нот. Кроме того, если мы продолжим разговор во время музицирования, тете Шоу это не понравится.

Эдит играла великолепно. В середине произведения все услышали скрип двери, и Эдит увидела капитана Леннокса, нерешительно остановившегося на пороге гостиной. Девушка тут же перестала играть и бросилась к нему, предоставив право смущенной и покрасневшей Маргарет объяснить изумленным гостям причины столь стремительного бегства. Вероятно, капитан Леннокс приехал раньше, чем ожидалось. Или на самом деле было так поздно? Гости посмотрели на часы, удивились тому, как быстро пролетело время, и стали расходиться по домам.

Сияющая от удовольствия Эдит вернулась в гостиную, немного робко, но вместе с тем гордо ведя за собой высокого красивого капитана. Генри пожал ему руку, после чего миссис Шоу приветствовала жениха дочери в своей радушной манере, которая всегда сопровождалась неким заунывным оттенком, возникшим от долгой привычки считать себя жертвой неравного брака. Теперь, когда генерал умер, она была поставлена в тупик, поскольку ее прежняя показная печаль казалась уже бессмысленной. Поэтому миссис Шоу обеспокоилась своим здоровьем, которое стало источником ее плохих предчувствий. Как только она начинала думать о нем, у нее появлялся нервозный кашель. К счастью, какой-то любезный доктор предписал ей то, чего она так долго желала, – зимний отдых в Италии. У миссис Шоу, как и у других людей, имелось множество страстных желаний, но ей не нравилось делать что-то, руководствуясь простыми и открытыми мотивами собственной воли. Она предпочитала, чтобы ее вели к удовольствиям по принуждению, а вернее, по указанию или желанию какой-нибудь другой особы. Она убеждала себя, что подчинялась грубой внешней необходимости, и поэтому позже могла жаловаться на свою судьбу, хотя на самом деле все время делала лишь то, что ей нравилось.

Именно в такой манере она и начала рассказывать капитану Ленноксу о ее намечавшемся путешествии в Италию. Тот, связанный долгом и уважением, соглашался со всем, что говорила будущая теща, но его глаза постоянно искали Эдит, которая занималась подготовкой чайного столика и давала распоряжения служанкам насчет различных лакомств, хотя жених заверил ее, что два часа назад он пообедал в поезде.

Мистер Генри Леннокс стоял, прислонившись к каминной полке, и с улыбкой наблюдал за этой семейной сценой. Он был похож на своего красивого брата, но считался обладателем самой неброской внешности в их миловидной семье. Тем не менее его умное и подвижное лицо сияло интеллектом, и время от времени Маргарет гадала, о чем он думает, сохраняя молчание и с саркастическим интересом поглядывая то на Эдит, то на нее. Естественно, его сарказм был вызван беседой миссис Шоу с его братом, а интерес относился к совсем другой волнующей сцене. Ему нравилось наблюдать за двумя кузинами, занятыми сервировкой чайного столика.

Эдит решила взять все хлопоты на себя. Невеста была рада показать жениху, как хорошо она может справляться с обязанностями офицерской жены. Обнаружив, что вода для чая успела остыть, она велела принести большой кухонный чайник. В результате, когда Эдит встретила служанку в дверях и попыталась понести чайник к столу, он оказался несколько тяжелым для нее. Вновь отдав его служанке, она посмотрела на черное пятно сажи, появившееся на муслиновом платье, и отпечаток деревянной рукоятки на пухлой белой ладони, а затем, недовольно надув губы, словно поранившийся ребенок, она показала их капитану Ленноксу. И конечно, утешение для обоих случаев последовало незамедлительно. Спиртовая конфорка, быстро разожженная Маргарет, оказалась более эффективным средством, хотя она и не вполне отвечала идее о кочевом лагере, который Эдит в своих мыслях считала ближайшим подобием жизни в солдатских бараках. После этого вечера последовали новые спешные приготовления, в конце концов завершившиеся пышной свадьбой.

Глава 2

Розы и шипы

Сквозь мягкий зеленый свет на лесной прогалине,

По мшистым кочкам, где играло твое детство,

К высокому дереву у дома, через крону которого твои глаза

Впервые и с любовью посмотрели на летнее небо.

Маргарет, снова одетая в траурное платье, возвращалась в Хелстон вместе с отцом, который приезжал на свадьбу. Ее мать осталась дома по множеству мелких причин, ни одна из которых не была бы понята никем, кроме мистера Хейла. Дело в том, что все его аргументы в пользу серого атласного платья, застрявшего на полпути между новизной и старостью, оказались неприемлемыми. Миссис Хейл сказала ему, что раз у него не хватает денег на новую одежду для жены – причем от макушки до кончиков пальцев на ногах, – она не хочет появляться на свадьбе ребенка своей единственной сестры. Если бы миссис Шоу догадалась о реальной причине ее отсутствия на свадьбе, она осыпала бы миссис Хейл ворохом новейших нарядов. Но с тех пор, как миссис Шоу была бедной мисс Бересфорд, прошло почти двадцать лет и она успела забыть все прежние беды, кроме тех неприятностей, которые возникали от неравенства в возрасте при замужней жизни. О них она могла говорить через каждые полчаса. А ее дорогая сестра Мария вышла замуж за мужчину своего сердца, с добрейшим характером и иссиня-черными волосами, так редко встречавшимися в наши дни. И, главное, он был всего лишь на восемь лет старше ее!

Миссис Шоу считала мужа своей сестры одним из самых очаровательных служителей церкви, о которых она когда-либо слышала. Просто идеал приходского священника! Возможно, ей не хватало логики в своих умозаключениях, когда она думала об участи сестры, но для ее рассуждений были характерны следующие две фразы: «Дорогая Мария вышла замуж по любви. Что еще она может желать в этом мире?» Миссис Хейл, осмелься она сказать правду, могла бы ответить ей огромным списком, в который были бы включены серебристо-серый гладкий шелк, белая дамская шляпка, дюжины нарядов для свадьбы и сотни вещей для дома.

Маргарет сообщили, что ее мать не нашла удобным приехать в Лондон. Впрочем, она не жалела, что их встреча состоится в спокойной атмосфере хелстонского пастората, а не в той безумной суете, царившей два последних дня на Харли-стрит, где ее наделили ролью Фигаро и требовали везде в одно и то же время. За эти сорок восемь часов ей столько пришлось сделать и сказать, что теперь у нее все болело от усталости. Расставание и торопливое прощание с людьми, с которыми она так долго жила в одном доме, удручали ее, вызывая печаль и сожаление о временах, которых больше не будет. И не важно, какими были те времена. Они ушли и больше не вернутся. Сердце ныло сильнее, чем ожидалось, и, уезжая домой, Маргарет знала, что будет годами скучать по этому месту, по тем моментам, которые после долгой и острой тоски когда-нибудь растворятся до расплывчатых призрачных грез. Усилием воли она отбросила воспоминания о прошлом и перешла к спокойным размышлениям о желаемом будущем.