Уплыть за закат. Жизнь и любови Морин Джонсон. Мемуары одной беспутной леди - Роберт Хайнлайн

– Вы хотите его вскрыть для того, чтобы это выяснить, или для того, чтобы он уже наверняка не ожил?

– Что-то здесь шумно. Оформляйте передачу тела, и я отправлю его в морг.

– Давайте форму девятьсот четыре, я заполню. Главное, не показывайте эту дохлятину гостям. В гранд-отеле «Август» никто не умирает.

– Доктор Ридпат, я умел улаживать подобные дела, когда вы еще корпели над своим дипломом.

– Уверен, что умели, Адольф. Сыграем после в лаунбол?

– Хорошо, Эрик, спасибо.

– А потом пообедаем. Зенобия будет вас ждать. Я заеду за вами в морг.

– Извините, не могу. Иду со своим ассистентом на оргию к мэру.

– Ничего страшного. Зенобия тоже не пропустит большую вечеринку фиесты – пойдем все вместе. Так что приводите и ее.

– Не «ее», а «его».

– Простите, был немного удивлен; я думал, вы с этим завязали. Что ж, приведите его.

– Эрик, вас не угнетает собственный цинизм? Он сатир, а не гусыня.

– Тем лучше. Когда на закате начнется фиеста, Зенобия оценит любую галантную фривольность с его стороны – лишь бы кости ей не переломал.

Из их дурацкой болтовни я уяснила одно: это не Нью-Ливерпуль. В Нью-Ливерпуле не празднуют никакой фиесты – а в местном фестивале, похоже, сочетаются мюнхенский Fasching[6] и карнавал в Рио с легкой примесью тюремного бунта. Итак, это не Нью-Ливерпуль. Остается определить, что это за город, что за планета, что за год и что за вселенная. А там надо подумать и о себе. Одежда. Деньги. Социальное положение. И как попасть домой. Но я не волновалась. Пока плоть еще не остыла и кишечник работает регулярно, все проблемы второстепенны и преходящи.

Двое докторов продолжали вышучивать друг друга, и я вдруг осознала, что еще ни слова не слышала на галакте. И даже на испанге[7]. Они говорили на английском с резким выговором моего детства, а их словарь и идиомы тоже напомнили мне родной Миссури.

Морин, не смеши людей.

Пока лакеи готовились вынести тело (теперь это было просто нечто, завернутое в пыльные покрывала), судебный медик (или коронер?) взял сопроводительную карту, подписанную гостиничным врачом, и они оба собрались уходить. Я остановила местного доктора:

– Доктор Ридпат?

– Да? В чем дело, мисс?

– Меня зовут Морин Джонсон Лонг. Вы служите в этом отеле, не так ли?

– В некотором роде. У меня здесь кабинет, и я лечу гостей отеля, когда необходимо. Вам нужно на прием? Я тороплюсь.

– Только один вопрос, доктор. Как в этом отеле можно связаться с кем-нибудь из плоти и крови? Мне отвечают одни только болваны-роботы, а я тут застряла без одежды и без денег.

Доктор пожал плечами:

– Кто-нибудь непременно явится, как только я доложу о смерти судьи Хардэйкера. Беспокоитесь о своем гонораре? Почему бы вам не позвонить в агентство, которое вас к нему отправило? У судьи там, я думаю, открыт текущий счет.

– О! Но, доктор, я не проститутка – хотя этот вывод, наверное, напрашивается сам собой.

Он так высоко вздернул правую бровь, что зачес надо лбом дрогнул, и заговорил о другом:

– У тебя красивая киска.

Я не сразу поняла, что это относится к моему четвероногому спутнику. Котик он, безусловно, красивый – огненно-рыжий котище (под цвет моих волос) в яркую тигровую полоску. Им восхищаются в нескольких вселенных.

– Спасибо, сэр. Его зовут Пиксель, он кот-путешественник. Пиксель, это доктор Ридпат.

Доктор поднес палец к розовому кошачьему носику:

– Здорово, Пиксель.

Пиксель проявил понимание (он не всегда проявляет его, будучи котом с твердыми убеждениями). Но тут он обнюхал протянутый палец и лизнул его.

Доктор расплылся в улыбке, а когда Пиксель счел, что ритуальный поцелуй длится достаточно долго, убрал свой палец.

– Чудный мальчик. Где вы его взяли?

– На Терциусе.

– Где этот Натерцус? В Канаде? Мм… Вы говорили, что у вас проблемы с деньгами… Сколько вы возьмете за Пикселя? Наличными? Моя девчушка прямо влюбится в него.

(Я не стала мошенничать. Могла бы, но не стала. Пикселя нельзя продать – он не останется у нового хозяина, потому что этого кота и запереть невозможно. Каменные стены для него не тюрьма[8].)

– Прошу прощения, но я не могу его продать – это не мой кот. Он из семьи моего внука – одного из моих внуков – и его жены. А Колин и Хейзел никогда бы не продали его, да и не смогли бы – Пиксель им тоже не принадлежит. Он никому не принадлежит. Пиксель – свободный гражданин.

– Вот как? А может, я сумею его подкупить? Что скажешь, Пиксель? Много конской печенки, свежая рыба, кошачьи консервы – все, что захочешь. Вокруг полно сговорчивых кошечек, а твои запальные свечи мы трогать не станем. Ну как?

Пиксель беспокойно дернулся, что означало «пусти меня», и я послушалась. Он обнюхал докторские ноги, потерся о них и недоверчиво спросил:

– Да нну-у?

– Соглашайтесь, – сказал мне доктор. – Кажется, я его завоевал.

– Не ручаюсь, доктор. Пиксель любит путешествовать, но всегда возвращается к моему внуку – полковнику Колину Кэмпбеллу – и к его жене Хейзел.

Доктор в первый раз посмотрел на меня как следует:

– Внук-полковник? Мисс, да у вас галлюцинации.

(Я вдруг увидела себя его глазами. На Терциусе перед отъездом Иштар подвергла меня усиленной терапии – мне тогда было пятьдесят два, – а Галахад перестарался с косметическим освежением. Он предпочитает видеть женщин юными, особенно рыжих. И моих дочерей-близняшек постоянно держит в подростковом возрасте. Теперь мы с ними выглядим как тройняшки. Галахад – безобразник. Он самый любимый мой муж после Теодора, но об этом никто не знает.)

– Галлюцинации? Возможно, – согласилась я. – Я не знаю, где нахожусь, не знаю, какой сегодня день, не знаю, куда делись мои вещи и кошелек, не знаю, как здесь оказалась, – знаю только, что ехала на иррелевантобусе в Нью-Ливерпуль и с нами произошла какая-то авария. Не будь со мной Пикселя, я бы сомневалась, что я – это я.

Доктор Ридпат нагнулся к Пикселю, и тот позволил взять себя на руки.

– На чем, говорите, вы ехали?

– На межвселенском транспорте Берроуза, из Бундока[9] на Теллус-Терциус, временная линия Два, две тысячи сто сорок девятый год по галактическому летоисчислению или четыре тысячи триста шестьдесят восьмой по григорианскому, если вам так проще. Направлялась я в Нью-Ливерпуль, тоже на временную линию Два, где у меня было задание. Но что-то не сработало.

– Так-так. И у вас есть внук-полковник?

– Да, сэр.

– Сколько же вам лет?

– Смотря как считать, доктор. Родилась я на Земле, на временную линию Два, четвертого июля тысяча восемьсот восемьдесят второго года. Я жила там до тысяча девятьсот восемьдесят второго, сто лет без двух недель, а потом перебралась на Терциус, где меня омолодили. Было это пятьдесят два года назад по моему личному времени,