Крестовый поход - Робин Янг

— Зачем такие неприятные речи, Венерио? — сказал Рено, насупившись. — Ясное дело, никто из нас этого не хочет.

— Но такое может случиться, Рено, если мы будем сидеть сложа руки. Почему сарацины до сих пор не нарушили мирный договор с нами? Мы все знаем причину — это монголы. Как только они покончат с монголами, то сразу же повернут на нас и быстро истребят. Я давно с ними имею дела и знаю, как они нас ненавидят, как мечтают изгнать с этих земель. А мы покорно ждем своей участи, ждем, когда наступит этот день, а я заверяю вас, он наступит. Так нужно сделать хотя бы что-то сообща, иначе потеряем все.

Конрадт потянулся к подносу, отщипнул горсть виноградин, одну отправил в рот.

— Твои слова, Венерио, меня смутили. Как ты намерен порушить мирный договор между нами и сарацинами? Войско христиан слабо и разделено. А тут еще эта возня вокруг иерусалимского трона. Ты предлагаешь двинуть войско на Египет и расшевелить сарацинов?

— Нет, — энергично возразил Венерио, — мое предложение стократ интереснее. В случае удачи мусульмане расшевелятся так, что их уже не остановишь. Они поднимутся против нас все. Для этого не надо нападать на их города. Даже армия не потребуется, лишь небольшой отряд воинов.

— И с какого дерева ты сорвешь этих воинов, Венерио? — язвительно спросил Гвидо.

— Нам помогут тамплиеры, — ответил Анджело. — Известно, что новый великий магистр имеет большой интерес в возврате земель, захваченных сарацинами. Известно также, что через год он намерен прибыть в Акру и занять свой пост. Думаю, нам удастся его уговорить, а он пожелает рискнуть.

Гвидо проворчал что-то неразборчивое и отвел глаза от пристального взгляда Анджело.

— Положим, нам удалось начать войну, — хмуро заметил Микель, — но она быстро закончится. Сарацины нас побьют.

— Если сарацины побьют наше войско, — ответил Венерио, — мы все равно внакладе не останемся. Нам даже выгодно изгнание всех выходцев с Запада отсюда. Тогда мы захватим всю торговлю между Востоком и нашими родными землями. И чтобы иметь доходы от торговли с сарацинами, нам не обязательно здесь жить. Они станут воевать дальше, обязательно станут, с теми же монголами. Значит, им потребуются снаряжение и воины. — Венерио замолк, чтобы дать гостям время усвоить сказанное. Микель и Конрадт сидели, глубоко задумавшись. — Поймите, для нас не важно, кто победит, христиане или сарацины. Все равно мы обогатимся.

— Однако что же нужно для этого делать, Венерио? — спросил Рено. — В чем состоит твой план?

Венерио улыбнулся. Они клюнули, это было видно по лицам, по тому, как звучали их голоса. Даже Гвидо теперь напряженно слушал.

Он поднял кубок.

— Достойные сеньоры, нам предстоит перевернуть мир.

2

Генуэзский квартал, Акра 13 января 1276 года от Р.Х.

— Марко, скажи, куда ты собрался?

— Отпусти меня, Лука, — пробормотал Марко, пытаясь вырваться.

— Скажи, Марко!

За ветхой мешковиной, закрывающей проход в соседнюю комнату, раздался глухой кашель. Затем дрожащий голос произнес:

— Марко, это ты?

— Да, мама, — крикнул Марко, продолжая вырываться.

— Где ты был?

— Работал, мама.

Из соседней комнаты донесся облеченный вздох.

— Ты хороший, Марко… — Мать не успела закончить фразу, сраженная приступом острого кашля.

Братья поморщились. Лука глянул на мешковину расширенными от страха карими глазами.

— Иди, дай ей воды, — шепотом приказал Марко.

Лука не успел никуда пойти, потому что кашель сменило ровное прерывистое дыхание. Он посмотрел на брата.

— Я скажу отцу.

Марко решительно вырвался из захвата мальчика и тихо произнес, прищурившись:

— Скажи. Только он всегда пьяный и слушать тебя не станет.

— Ты снова взялся служить Склаво, да? — прошептал Лука. — Но ведь ты обещал. Обещал.

— А что мне еще делать? — уныло отозвался Марко. — Генуэзцу. Ты же знаешь, как к нам относятся в этом городе. Здесь правят венецианцы и пизанцы. А мы никто. Склаво единственный, кто давал мне заработать.

— Отец сказал, что мы переедем в Тир. Он будет работать, и мы снова заживем хорошо.

— Он говорит так все время, — буркнул Марко. — Что толку.

— Может, толк и будет. Кто знает.

— Неужели ты ему все еще веришь? — Марко с трудом сдерживался, стараясь не повышать голос. — С тех пор как отец совсем разорился, ему на все наплевать.

— Но была война.

— Помалкивай, если не знаешь, — резко оборвал брата Марко. — Когда закончилась война за монастырь Святого Саввы, мне было шесть. Я все помню. Тогда многие уходили в Тир. Отец тоже мог бросить здесь свою пекарню и там завести дело. Но он остался. Не примирился, что венецианцы взяли верх. Слишком он у нас гордый и… упрямый. — Глаза Марко блеснули. — Я видел, как пустел квартал, и некому стало покупать у нас хлеб. Отец даже махнул рукой, когда растаскивали наше зерно.

— Может, теперь станет лучше, раз люди стали возвращаться? — робко проговорил Лука. Он впервые видел на лице брата такое страдание.

— Наверное, лет через пять они смогут восстановить то, что здесь имели. Но не отец. Его вообще дела больше не заботят. Только вино и шлюхи!

Лука зажал ладонями уши. Ему было невыносимо слушать такое. Марко схватил брата за руку и потащил к окну, подальше от комнаты, где спала их больная мать.

— Отец сдал почти весь наш дом в аренду. Куда, ты думаешь, уходят деньги? — Он требовательно посмотрел на брата. — На таверны! Так что нечего на него надеяться, Лука. Теперь только я могу позаботиться о тебе и матери.

— Склаво плохой человек, — всхлипнул мальчик. — Я помню, когда ты приходил от него, у тебя на одежде была кровь. И я вижу, как на тебя смотрят люди. Они тебя боятся. Говорят, что ты занимаешься плохими делами.

— А что мне еще делать, Лука? Кто накормит тебя и купит маме целебные снадобья? — Марко захватил ладонями подбородок брата, облизнул большой палец и вытер пятно с его щеки. — Но сейчас это будет в последний раз. Обещаю.

— Ты говорил так и раньше.

— На этот раз все будет по-другому. Склаво заплатит мне много денег, нам хватит их до конца года. А я поищу работу на верфях или еще где.

Лука посмотрел на тускло поблескивающий на столе кинжал брата.

— Склаво приказал тебе кого-то убить?

Лицо Марко напряглось.

— Если я не принесу в дом денег, мама не переживет зиму. Поэтому молчи, Лука. Никому ни слова. Ради мамы. Хорошо?

Лука слабо кивнул, и Марко заставил себя улыбнуться. Он подхватил заплечный мешок, сунул туда кинжал, между грубым одеялом и куском черствого хлеба.

— Ты надолго уходишь? — спросил Лука, наблюдая, как брат завязывает на мешке узел. За окном дул пахнущий дождем пронизывающий ветер. — А если маме станет хуже?

Марко быстро взглянул на брата:

— Я буду на пристани. Ждать, когда придет корабль. Не знаю сколько. Может, дня два-три, может, дольше. Было сказано, что он пристанет скоро.

— Чей корабль?

— Где стоит мамино целебное зелье, ты знаешь. Дашь ей, если станет хуже. — Марко подошел к брату. — Скажи, что я работаю. Отцу тоже, если спросит. — Он на короткое время прижал мальчика к себе, затем забросил мешок за спину и вышел.

Лука прокрался в комнату матери. Там на соломенном матраце она лежала, прикрытая до лица старым одеялом, хрупкая, похожая на раненую птицу. Он присел, потрогал лоб, который был не слишком горячий и не слишком холодный. Затем поцеловал мать в щеку, нежную как пергамент, и вышел из дома, тихо прикрыв за собой дверь.

Темпл, Акра 17 января 1276 года от Р.Х.

На скалы у основания соседней Казначейской башни, выступающей из куртины прицептория, с шумом бились волны. Уилл Кемпбелл смотрел на них в узкое сводчатое окно, положив руки на каменный подоконник. Ветер с моря был на удивление холодный, почти ледяной, и Уилл радовался, что поверх нижней рубахи и туники надел сегодня теплую толстую мантию, на ней в самом центре на белом фоне красовался алый крест тамплиеров. Он вспомнил зимы в Шотландии, в Лондоне и Париже, где вырос и провел отрочество и юность. Там климат был жестче, но Уилл провел на Святой земле уже восемь лет и привык к теплу.

Эта зима выдалась суровой, по словам старожилов, самой холодной за последние сорок лет. Неистовый ветер с моря гулял по каменному лабиринту церквей, дворцов, магазинов и мечетей столицы крестоносцев, поднимал в воздух мусор, сбрасывал капюшоны и срывал шапки с пеших и всадников, заставлял глаза слезиться. Драгоценный лед, который летом за большие деньги доставляли с горы Кармель местным богатеям, теперь уличные мальчишки задаром отдирали с оконных карнизов и дверных косяков и совали в рот. Пенистые волны яростно били в основание Башни Мух, сторожевой крепости, воздвигнутой на самом краю восточного мола. Непрерывно вздымались и опускались стоящие на якоре во внешней гавани галеры. Вот уже несколько недель ни один корабль не рисковал выйти из гавани и ни один не вошел. Рыцари-тамплиеры несли постоянную вахту на обращенных к морю стенах прицептория, проклиная погоду и пристально вглядываясь в затянутый темными грозовыми тучами горизонт, не появится ли там силуэт долгожданного судна с великим магистром на борту. Его избрали больше двух лет назад, и вот он наконец прибывал в Акру, чтобы занять свой пост. Сотни рыцарей, капелланов, сержантов и слуг Темпла жили в лихорадочном ожидании.