Астра - Валентин Мельников

Покидая пределы Ала-Тоо, молодые люди остановились на предгорном изломе, за которым начинается пологий спуск в долину. Ранние сумерки размыли резкие краски дня, принарядив в ласковые пастельные тона исполинские пики в снежных шапках, которые величаво и равнодушно возвышались над копошащимся по всей долине человеческим муравейником с его бесконечными заботами о хлебе насущном.

Обнявшись в последний раз перед въездом в город, Сергей и Астра вместе вспоминали все свои встречи, особенно ту, первую иссыккульскую, когда они постучали в маленькую дверь, за которой открылся беспредельный, как Вселенная, очарованный мир грез и любви.

Никому не дано заглянуть в Книгу судеб, и они не ведали, сколько им суждено идти вместе, ждут ли их впереди разочарования, но как и все дети Земли жили надеждой и верой в свое счастливое Провидение. И пока совсем не замечали коварства быстротекущего времени, так как были в той поре, когда ничего еще не поздно.

* * *

Прошло жаркое бишкекское лето, наступил благодатный сентябрь, а с ним приближался срок долгой разлуки. Сергею предстояла учеба в аспирантуре Московского архивно-исторического института. Он списался с двоюродной сестрой, у которой был свой домик на окраине Рязани, и попросил на время приютить его, так как устроиться с жильем в Москве пока не было возможности.

После возвращения с Иссык-Куля Астра несколько раз была в гостях у Сергея, познакомилась с его родителями и, кажется, понравилась им. Зато знакомство Сергея с Каныбеком - старшим братом Астры, в семье которого она жила, оставило в душе девушки беспокойное, тревожное чувство. Преуспевающий бизнесмен, Каныбек присмотрел, как ему казалось, более выгодную, чем Сергей, партию для сестры и не одобрял ее выбора. Это обстоятельство Астра тщательно скрывала от Сергея, но показное радушие хозяев не ускользнуло от его внимания.

Хотя у Астры, работавшей в редакции одной из городских газет, и у Сергея в институте, где он преподавал историю, работы было невпроворот, они решили еще раз побывать на Иссык-Куле в начале октября перед отъездом Сергея в Москву.

И вот это время пришло. Северцев все на тех же отцовских "Жигулях" за четыре часа домчал до места.

Октябрь на Иссык-Куле - пора яблок и груш. Сельчане тоннами отправляют их в Ананьево оптовым скупщикам. Штабеля ящиков с фруктами подготовил на продажу и Шайлоо. Восхитительный аромат их витал во всех комнатах. Сергей и Астра любовались наваленными горкой на столе красивыми, окрашенными в пурпур, багрянец и шафран, крупными плодами и с наслаждением вонзали зубы в их хрусткую мякоть.

Чтобы не обидеть родителей Астры, они только к вечеру отправились на озеро, свидание с которым стало их заветным желанием.

Сергей подъехал к полянке на берегу залива, укрытой с трех сторон кустами и камышом. Здесь, сидя на перевернутой дырявой плоскодонке, они встретили свою самую романтическую ночь.

Осеннее солнце рано спряталось за горами, но вечер был по-летнему теплый. Подсвеченное ущербной луной небо прозрачно синело над зубчатыми вершинами Кунгея. А на воде ночное светило расстелило себе длинную серебряную дорожку.

В этот вечер короткого бабьего лета природа щедро тешилась на своем последнем пиру. Мелкие волны лизали песок и причмокивали, захлебываясь в береговых вымоинках; на нерестовом мелководье с плеском выпрыгивали сиги; крякали утки, гоготали и хлопали крыльями гуси; едва различимым светлым облачком на дальней темной воде угадывалась стая прилетевших сюда на зимовку лебедей.

Окажись одна на этом, как ей казалось, диком берегу, Астра, наверное, умерла бы от страха. А сейчас, рядом с Сергеем, она ничего не боялась.

Они говорили милую бессвязную чепуху, но каждый звук голоса был исполнен особым смыслом и складывался в стройную симфонию любви, а бережная нежность сплетенных рук дополняла ее и побуждала к новым ласкам. На губах и языке Астры Сергей чувствовал сладкий вкус и запах съеденных ими яблок и, задыхаясь, вбирал в себя, втягивал ее ответно открытые губы.

Не выпив не капли вина, они испытывали такой восторг опьянения, какой бывает только от хорошего шампанского. Порой Астре казалось, что мощные упругие волны поднимают, несут и кружат ее высоко над землей. И вполне может быть, что в те часы, казавшиеся им одним мгновением, из своих космических чертогов на них ласково смотрел сам Всевышний и благославлял и наполнял их трепещущие души божественной гармонией.

Время ушло за полночь. От озера повеяло зябкой сыростью, с дальних снежных круч Кунгея запоздало подул злой горняк - ночной бриз. В похолодевшем воздухе звезды, став ярче и крупнее, льдисто светили в запрокинутое лицо Астры, грели свои дрожащие лучики в теплой влаге ее черных зрачков и отражались искрами, а Сергей ловил и ловил их губами.

... Крепчающий бриз наконец загнал их в машину. В проулке у дома Шайлоо было теплее, и они снова задержались, не в силах расстаться. С веранды послышался голос матери:

- Болду, кызым, бар ?йг, - сказала она по-киргизски, обращаясь только к дочери, чтобы не обидеть ее спутника своим повелительным вмешательством.

* * *

Для Северцева началась новая жизнь. Каждый день приходилось вставать ни свет ни заря и четыре часа трястись до Москвы в холодной электричке, добирая недоспанные часы. Короткие дни с пронзительным ветром и сыростью угнетали его. Сергей отчаянно скучал по Астре и вспоминал каждый миг их последней иссык-кульской ночи. Они регулярно переписывались, но письма шли неделями и доносили лишь эхо бушевавших в них чувств. В доме у сестры не было телефона, и это сильно осложняло его жизнь, так как приходилось терять много времени на ожидание в переговорных пунктах, а свободного времени у Северцева почти не оставалось. Он прочитывал горы книг в московских библиотеках, накапливая библиографию и научный материал для диссертации, а по вечерам обрабатывал и систематизировал их. Сухие факты истории Центральной Азии, по которой специализировался Северцев, оживали, когда он вспоминал свое первое знакомство с древним Ошом и его главной достопримечательностью - священной горой, где жил пророк Сулейман на склоне которой построил свой уединенный домик известный на средневековом Востоке писатель и государственный деятель Бабур.

Воспоминания уносили молодого ученого и в Самарканд, где ему довелось увидеть потрясающее великолепие бирюзово-ребристого купола усыпальницы Тимуридов Гур-эмир, кружевное плетение сочных цветных узоров настенных изразцов мечети Биби-ханым, строгую торжественность триады медресе Улугбека, Ширдор и Тилля-Кари на площади Регистан...

Эти памятники духовной культуры навевали мысли о нетленности и величии творений рук Мастеров обширного Мавераннахра. И, может быть, именно в Самарканде родилось это четверостишие великого Омара Хайяма, жившего здесь некоторое время:

"Возлюбленная, да будет жизнь твоя дольше моей печали!

Сегодня милость явила мне, как прежде, когда-то вначале.

Бросила взгляд на меня и ушла, как будто сказать хотела:

"Сделай добро и брось в поток, чтобы людям волны умчали".

Смысл этого четверостишия, подобно текстам Библии и Корана, постигается не сразу. Лишь после прочтения всего Хайяма и долгих размышлений над прочитанным, Сергею открылось ключевое значение слов: "...да будет жизнь твоя дольше моей печали!" Безмерная и смиренная печаль поэта и мыслителя сопутствовала ему всюду и причина ее в том, что он как никто другой до него осознал одновременно и величие духа, и необыкновенное совершенство человека, и обреченность его жизни. Но печаль Хайяма светла: он опять-таки как никто другой знал, что в краткой жизни Человека есть две величайшие ценности - Красота и Любовь. Красота женщины, Любовь мужчины и женщины. Они - единственное оправдание человеческой жизни и источник ее вечного возобновления.

И никакие мутации сознания и духа человека, одолеваемого жаждой богатства, власти, почестей и славы, никогда не затмят животворящей силы любви, ее бескорыстной способности приносить добро. И не в этом ли смысл хайямовской аллегории: "Сделай добро и брось в поток, чтобы людям волны умчали"?

Но со времен Хайяма многое изменилось. И не зайдут ли слишком далеко, спрашивал себя Северцев, человеческие пороки в теперешнем мире, где самому существованию рода человеческого угрожают страшные болезни и разрушение среды его обитания? Где приходит в упадок культура, рвутся все связи, в домах пустеют почтовые ящики? Где усиливающаяся нищета постыдно измельчает души и поступки людей, где любовь становится добычей нравственной коррозии и все чаще предметом торга?

Ему припомнился недавний странный случай.

У сестры был день рождения, с поздравлениями пришло несколько женщин. Одна из них, Галина, явно выделяла Сергея из числа присутствующих. Танцуя с ним, лукаво постреливала глазами, прижималась высокой грудью, а уходя попросила проводить до дома. Опираясь на его руку, Галина без умолку говорила, он же больше молчал и не очень внимательно слушал.