Последний полицейский - Бен Уинтерс

– Обойдется, – говорю я Майкельсону. – В прошлом году часов на шесть или даже двенадцать закрыли бы все место преступления, а не только мужской сортир.

– Новые времена, – пожимает плечами Майкельсон.

Я, поморщившись, поворачиваюсь к хозяину спиной. Пусть себе кипятится. Это ведь даже не настоящий «Макдоналдс». Настоящая фирма схлопнулась в августе прошлого года, когда девяносто четыре процента ее капитала испарились за три недели рыночной паники. От нее остались сотни тысяч ярких витрин, и многие из них, вроде этого заведения на главной улице Конкорда, захватили пираты. Такие вот предприимчивые местные жители, срывающие куш на торговле съестным без утомительных выплат по франшизе.

Настоящих «Севен-Элевен» тоже не осталось, как и «Данкин Донатс». Булочные «Панера» кое-где еще существуют, хотя супружеская пара, которой принадлежала сеть, ударилась в духовные практики и сменила весь персонал на единоверцев, так что не стоит туда заходить, если вы не в настроении послушать Новое Евангелие.

Я даю отмашку Макконнелл, показывая ей и Майкельсону, что классифицирую дело как «при подозрительных», и получаю в ответ от Ричи саркастически поднятую бровь. А вот Макконнелл с благодарностью кивает в ответ и перелистывает страничку блокнота. Я раздаю работающим на месте преступления необходимые указания. Макконнелл – закончить с опросом свидетелей, а потом отыскать и уведомить родных потерпевшего. Майкельсону – дальше сторожить дверь, пока за трупом не приедут от Фентон.

– Разумно, – одобряет Макконнелл, закрывая блокнот.

– Делать тебе нечего, – ворчит Майкельсон.

– Брось, Ричи, – примирительно возражаю я, – человек умер.

– Да, Тянучка, – отвечает он, – ты это уже говорил.

Я салютую коллегам, киваю на прощание и вдруг замираю, едва приоткрыв ту дверь, что выходит из зала на парковку. Через площадку торопится к нам взволнованная женщина в красной зимней шапочке, но без пальто и без зонтика, защитившего бы от густого снегопада. Будто она только что выскочила откуда-то и вот скользит легкими прогулочными туфельками по слякоти. Она видит меня, встречает мой взгляд, и я улавливаю момент, когда она узнает во мне полицейского. Женщина озабоченно хмурится и тотчас разворачивается на каблуках, чтобы поспешить прочь.

Я еду на север от «Макдоналдса» по Драйв-стрит, мой служебный «Шевроле-импала» осторожно маневрирует по толстой наледи на дороге. Вдоль улицы выстроились машины – припаркованные и забытые, заваленные снегом по ветровое стекло. Проезжаю «Центр искусств», красивое здание из красного кирпича с большими окнами. Заглядываю мимоходом в набитую битком кофейню, открытую кем-то напротив. Перед магазином стройтоваров Кольера змеится очередь, должно быть, у них новые поставки. Лампочки, лопаты или гвозди. На стремянке стоит мальчишка-школьник, переправляет ценник на картонке и вписывает новые товары черным маркером.

«Сорок восемь часов», – думаю я. Большая часть дел об убийствах раскрывается или становится «висяком» в первые сорок восемь часов после преступления.

Моя машина – одна из немногих в городе, поэтому прохожие оборачиваются мне вслед. К забитой досками двери агентства недвижимости и закладных «Уайт-пик» привалился какой-то пьянчуга. У вестибюля с банкоматами болтается стайка подростков – передают по кругу косяк с марихуаной. Парнишка с дрянной козлиной бородкой лениво выдыхает дым в холодный воздух.

На стеклянной витрине бывшего офисного здания-двухэтажки на углу Стэйт и Блейк-стрит нацарапано граффити. Буквы высотой по шесть футов гласят: «ВРУТ ВРУТ ВСЕ ВРУТ».

Я жалею, что так набросился на Ричи Майкельсона. К тому времени, как я получил свою должность, жизнь у патрульных уже была несладкой, и прошедшие с тех пор четырнадцать недель ее не улучшили. Да, у копов сейчас самые надежные и оплачиваемые рабочие места в стране. И да, в сравнении с прошлым годом серьезного роста преступности в Конкорде по большинству категорий не отмечается, за несколькими заметными исключениями. Согласно «Акту о безопасности и стабильности» в Соединенных Штатах теперь запрещено производство, продажа и покупка всех видов огнестрельного оружия, но прививается этот закон туго, особенно в штате Нью-Гэмпшир.

Все же на улицах в настороженных глазах граждан постоянно ощущается возможность насилия, и это ощущение медленно перемалывает и выжигает изнутри сотрудников действующего патруля, как солдат на войне. На месте Ричи Майкельсона я бы тоже устал, перегорел и временами огрызался на людей.

На Уоррен-стрит работает светофор, и, хоть я и полицейский и один на всю улицу, все равно останавливаюсь на перекрестке и барабаню пальцами по баранке, дожидаясь зеленого. Смотрю в ветровое стекло и думаю о той женщине, что спешила куда-то без пальто.

– Новость все слышали? – спрашивает детектив Макгалли, большой и шумный парень. Вместо микрофона он сложил рупором ладони. – Насчет новой даты.

– Какая еще дата? – обалдело вопрошает детектив Андреас, вскочив с места. – Дата всем известна. Чтоб она провалилась, эта дата!

Известная всем дата – 3 октября, через шесть месяцев и одиннадцать суток от сего дня. Именно тогда в Землю врежется ком углерода и силикатов диаметром шесть с половиной километров.

– Речь не о том, когда приземлится эта большая котлета, – возражает Макгалли, размахивая номером «Конкордского наблюдателя». – Дата, когда наши гении скажут, где она упадет!

– Да видел, – кивает детектив Калверсон, читающий за своим столом «Нью-Йорк таймс». – Вроде бы 9 апреля.

Мой стол стоит в углу, рядом с мусорной корзиной и маленьким холодильником. Передо мной открытый блокнот. Освежаю в памяти осмотр места преступления. Собственно, это даже не блокнот, а тетрадка, в каких студенты пишут конспекты. Мой отец был профессором, и после его смерти на чердаке мы нашли двадцать пять коробок с такими вот тонкими зеленовато-голубыми тетрадками. Я до сих пор ими пользуюсь.

– 9 апреля? Очень уж скоро. – Андреас опускается на стул и хриплым шепотом повторяет. – Очень уж скоро…

Калверсон вздыхает и покачивает головой, а Макгалли фырчит себе под нос. Мы четверо – все, что осталось от следственного отдела по уголовным делам совершеннолетних конкордской полиции. С августа прошлого года трое преждевременно ушли в отставку, один внезапно и необъяснимо пропал, да еще детектив Гордон, сломав руку при аресте домашнего насильника, взял отпуск по состоянию здоровья да так и не вернулся из него. После волны сокращений в начале декабря одного патрульного повысили до детектива. Поэтому я – детектив Пэлас.