Подземное - Александр Грин

- Да, неприятное, - вздохнул Ганс. - Можно живота лишиться...

- И-и! Сколько хотите!.. Я вот, знаете ли, на днях: иду за одним эсэриком... да вы его знать должны, как же-с: еврейчик, часовщик, Трейгер фамилия...

- Как же, знаю! Ну, этот не опасен - мальчишка... Другие есть, настоящие...

- Конечно, - поспешил согласиться незнакомец. - Ах, простите, привстал он, - позвольте представиться: Николай Иванович Хвостов-с. Я недавно служу, а все же, конечно, приятно познакомиться. Да-с. Так вот, слежу я, изволите видеть... А он, жидюга, завернул за угол да оттуда обратно и выскакивает... А я разлетелся, да и сшибись с ним... Ка-ак он замахнется на меня набалдашником!.. Я уж тут отбежал... И грозит еще, представьте. "Не попадайся!" - кричит.

- Скоро мы им отшибем спеси, - сказал Ганс.

- Да-а... Больно ведь уж силу взяли, куда тебе! Так и плодятся, как саранча... Одних этих партий проклятых не пересчитаешь... да-с. Мы тогда же, как вашу телеграмму получили - подумали: ну, возьмутся умные люди, закрутят овечке хвост!..

- Да, я потому и послал телеграмму, что так было удобнее, - сказал наудачу Ганс.

Но Николай Иванович, очевидно, обрадовался возможности поговорить. Он подсел еще ближе и, оглядываясь, таинственно зашептал:

- Да-с: мы как ее расшифровали, господин Высоцкий, - так и подумали: тут дело не с бухты-барахты делается... Сообщает человек свой адрес, фамилию и когда увидеться. Сразу, с налету, так сказать, орлом! Налетел, расклевал, - ищи! Дело чисто сделано! Ха-ха!..

Ганс облегченно вздохнул, и рот его улыбнулся. Теперь все становилось ясно.

- Нельзя иначе, Николай Иванович, - сказал он. - Я сам - человек общительный, люблю общество умных людей... поговорить там, в картишки... А все же, знаете, нужно себя сохранить... Что же? Приехал я аккуратно, с паролем, виды видал, думаю - живо выведу всех на чистую воду, прихлопну и дальше... Надо себя сохранить...

- Это верно-с, верно! Что говорить! - подхватил Николай Иванович. - А то начнешь ходить в жандармское, полицию или так куда... не дай бог заметит кто из социалистов!.. А тут уж разговор короткий...

- Знаете, - перешел Ганс в деловой тон, - я, пожалуй, сегодня же вам все передам. Делать здесь больше нечего... Останется разве какая мелюзга на развод! - усмехнулся он.

- Да-а? - обрадовался Хвостов. - Вот молодец вы, право!.. В две недели!.. И уезжаете?

- Конечно... А скоро все это сделано потому, что я сразу вошел в комитет... Ну, - и актер я хороший...

- Да-с, да-с!.. По лицу даже заметно... Гениально, можно сказать! А я вам тут пакетец припас от полковника... Сведеньица тут и потом, знаете, кое-что насчет Екатеринослава... Может, там будете, так дела можете сделать...

У Ганса сделался нестерпимый зуд в ногах от этих слов. Всеми силами сдерживая охватившее его волнение, он немного помолчал и сказал небрежно:

- Ну, что ж... Давайте! Всякое лыко в строку...

Николай Иванович расстегнул пиджак и вытащил тяжелый, толстый пакет. Принимая его, Ганс испытывал ощущение стопудовой тяжести в руке, пока пакет не очутился в его кармане. Ему вдруг сделалось ужасно радостно и весело на душе. С веселым лицом он повернулся к Хвостову и, опустив руку в карман, где лежал револьвер, сказал изменившимся голосом, в упор глядя на сыщика:

- А что бы вы сказали, Николай Иванович, если бы вдруг узнали, что я... не Высоцкий, а... социалист-революционер?

- Что бы я сказал? - улыбнулся Хвостов. - Сказал бы, что вы гениальнейший артист! Гамлет-с, можно сказать!.. Талант! Хи-хи!

Ганс рассердился.

- А что бы вы сказали, - грозно произнес он, быстро вставая и приставляя браунинг к фетровой шляпе Хвостова, - что бы вы сказали, повторил он, и его резкое лицо вспыхнуло, - если бы я сообщил вам, что здесь восемь пуль и одной из них довольно, чтобы пробить ваш грязный мозжок? А?

Николай Иванович сидел, сложив руки на коленях, недоумевающе улыбался и вдруг побелел в темноте, как снег. Глаза его в ужасе, казалось, хотели выскочить из орбит. Он протянул руки перед собой, как бы отстраняя Ганса, и пролепетал:

- Хо-хо-роший револь-вер... У вас... ка-казенный?

- Не валяйте дурака! - начал Ганс. - Если вы...

- Ка...раул!.. - взвизгнул Хвостов, но вместо крика из его горла вырвался какой-то сип. Ганс быстро ударил его дулом в лоб. Сыщик пошатнулся и умолк.

- Если вы, - зашипел Ганс, - скажете хоть еще одно слово - застрелю... Сюда! - громко сказал он в сторону дров.

Дрова со стуком посыпались, и Костя бледный, держа за спиной револьвер, подбежал к воде.

- Товарищ! - взволнованно сказал Ганс, - вот этот человек - шпион... Я хочу, - произнес он, быстро переводя дыхание, - сплавить его на тот берег.

- Господа! Миленькие!.. - пискливо шепнул Хвостов. - Ей-богу!.. Если я!.. Простите! Будьте такие добрые! Ради Христа! Христос не велел...

- Садитесь в лодку! - приказал Ганс, не отводя дула от сыщика. Скорее! Я вам не сделаю ничего, увезу вас только на тот берег, чтобы вы не подняли гвалт... Костя, голубчик, обыщите его скорее...

Молодой человек торопливо выворотил карманы Николая Ивановича. Записная книжка и несколько фотографических карточек исчезли в брюках Ганса.

Хвостов стоял, дрожа всем телом. Он сразу как-то весь окис и опустился, молчал и только изредка всхлипывал. Ганс связал ему руки назади туго свернутым носовым платком и, втолкнув в лодку, схватил весла.

- Ганс! - сказал Костя, и в голосе его слышалась просьба. - Вы...

- Ничего я ему не сделаю, товарищ, - сурово ответил Ганс. - Пусть полежит с денек в лесу...

"Дедка" проснулся, вышел из шалаша и, вздыхая, посмотрел на небо. Кой-где блестели звезды, и бледные клочки начинающего светлеть неба тонули в тучах. Он зевнул и обернулся к темным фигурам, возившимся у воды. Уключины брякнули, и лодка, столкнутая Костей, заколыхалась на воде.

- Поехали, молодцы? - спросил "дедка". - Дай бог веселого пированья... Али вы рыбу ловить?

- Рыбу ловить, дедка! - крикнул Ганс, и Костя вздрогнул, не узнав его голоса в этом звонком, оборвавшемся выкрике. Вода зашумела под веслами, и лодка отделилась от берега, уходя в темноту. Минуты две еще было слышно, как брякали уключины в такт мерным, тяжелым всплескам. Затем все стихло.

Серый туман окутал реку, и с нее потянуло пронизывающей сыростью. Вода светлела у берегов, и стальные гладкие полосы отмелей серебрились, пронизанные черными отражениями судов, стоящих на якоре. Разноцветные точки фонарей дрожали в воде.

И вдруг в глубокой тишине уходящей ночи гулко и отчетливо прокатился выстрел, подхваченный эхом... Вверху на горе глухо залаяли разбуженные собаки... И снова все стихло. Река сонно шептала у берегов, как будто рассказывая тысячелетние были. Костя вздрогнул и опустил голову...

IV

Ганс причалил, молча снял весла и отнес их в сторожку. Затем встряхнулся, потянулся так, что затрещали суставы, и, не дожидаясь вопросов "дедки" о причинах скорого возвращения, схватил Костю под руку и быстро зашагал в гору. Выбравшись наверх, они остановились и перевели дух.

Костя поглядел на товарища. Лицо Ганса как-то посерело и осунулось, а серые, холодные глаза ушли внутрь. Он тяжело дышал. Так они стояли с минуту, глядя друг другу в глаза.

- Костя! - сказал наконец Ганс упавшим грудным голосом. - Вы знаете, кто такой... Валентин Осипович Высоцкий?

- Что за штуки, Ганс, - поморщился Костя. - Говорите прямо... если есть что.

- Петербургский провокатор! - выпалил Ганс. - Это тот самый, что провалил в прошлом году ростовских социал-демократов!..

Костя остолбенел, и крик изумления вырвался у него:

- Провока-тор! Ганс!! Не может быть!..

- А вы слушайте!.. - продолжал Ганс тихо. - И пойдемте... Тут стоять нельзя. Знаете - если бы мне три дня тому назад кто-нибудь сказал то, что я вам сейчас - я без дальних околичностей закатил бы ему пощечину... А теперь... "Всякое бывает" - сказал Бен-Акиба... Все вышло случайно... То есть поистине все вышло чудесно... Дело было так: два дня тому назад прихожу я к Высоцкому... У меня было дело, надо было посылать человека за границу... Пришел, а его дома нет... Ждал, ждал... Вдруг стучит кто-то... "Войдите"... Посыльный. - "Здесь живет такой-то?" - Здесь, мол... "Письмецо вам"... - Хорошо, - говорю... Ушел, письмо я сунул в карман, Высоцкого не дождался, про письмо забыл, прихожу домой, - тут мне почтальон приносит два письма... Но так как мне тут же надо было спешить на организационное собрание, то я их в тот же карман сунул, сел на конку и помчался... Дорогой вынимаю одно, читаю...

Ганс остановился и вытер вспотевший лоб. Товарищи шли быстрым, полным шагом... Бледный рассвет застыл над городом недвижной, мертвой улыбкой. Было тихо и пусто.

- И тут, - продолжал Ганс, - меня как будто целой крышей по голове хватили... Там было написано вот что... оно у меня огненными буквами в мозгу засело: - "Многоуважаемый г.Высоцкий! Настоящим имею честь уведомить вас, что, согласно просьбе вашей, выраженной в телеграмме, назначить свидание для переговоров о деле не раньше двух недель со дня приезда вашего - полагаю возможным назначить таковое в субботу, 29-го сего месяца. Место и час прихода вашего будьте любезны заблаговременно сообщить письмом в Управление, с указанием какого-либо отличительного знака, по коему наш агент мог бы вас узнать. По приходе он скажет вам следующее: "Барсов". Примите уверение в совершенном почтении, Барсов"... И вот, пока я читал, я еще думал, что эти карбонарские приемы относятся к какому-нибудь нашему делу, мало ли что может быть... А подпись жандармского ротмистра меня прямо к земле пригвоздила... Да еще в связи с канцелярским изложением... Я ночь не спал, все думал - как быть? Потом решил взять все на свой риск и написал Барсову письмо, что все, мол, прекрасно и в двенадцать часов ночи я приду туда, где мы сейчас с вами были... Я хотел таким образом попытаться узнать кое-что... И действительно... А сегодня, то есть вчера вечером, поправился Ганс, - у нас было очередное заседание... Высоцкий приходит и читает письмо, якобы от районного комитета; смысл письма таков, что к нам приехал провокатор и что провокатор этот - вы!..