Берлинская рулетка - Тамоников Александр

– Товарищ майор, вы чего это тут затеяли? – Он закашлялся, глотнув прогорклого дыма.

Огонь они открыли дружно, били в проем из «ТТ». Нагорный бросился на штурм, перескочил порожек, умчался в дым. За ним летели все остальные в порядке живой очереди.

Злость кружила голову майора. Всего этого могло не быть! Второй гранаты у противника не было, имелись лишь пистолеты с ограниченным запасом патронов.

– Сдавайтесь! – прохрипел Градов, перебегая за внушительный шкаф. – Поубиваем же к чертовой матери!

У чужаков имелись причины не сдаваться, им проще было погибнуть. Из проема высунулась фигура, чтобы открыть огонь. Нагорный сработал с упреждением, прогремел выстрел, мужчину отбросило к косяку, хрустнул затылок, протаранивший деревянную конструкцию. Грамарь отпихнул ногой туловище, перекрывшее проход, влетел в большую комнату.

– Не стреляйте, я сдаюсь! – жалобно выкрикнул уцелевший злоумышленник.

Подобное решение можно было только приветствовать. В комнате валялись обломки кирпичей. Бранился Грамарь, поранивший ногу об острый огрызок. Плавали клубы дыма. Оперативники проникли внутрь и рассредоточились.

В дыму проявился мужчина с искаженным лицом. Он сидел, привалившись к стене, раздвинул ноги. Левая голень была сломана, причем крайне неудачно. Обломок кости вылез наружу, кровь хлестала на пол.

– Сдаюсь, берите меня, – пробормотал он и попытался поднять ослабевшие руки.

В правой руке клиент держал пистолет. Конечность тряслась, палец срывался со спускового крючка.

– Выбрось, сука, пистолет! – истошно выкрикнул Нагорный.

Тот словно не понимал, что от него требуют. Человек помирал от боли, глаза его помутнели. На губах внезапно зацвела страшноватая улыбка. Он словно очнулся, ожили мышцы лица. Оно перекосилось теперь уже на другую сторону.

Оперативники подходили, держа его на мушке. Любое неверное движение, и…

Мужчина быстро сунул ствол себе в рот, пропихнул аж до гланд, видимо, для надежности, и надавил на спуск. Он повалился, забрызгал стену своими выделениями, однако на губах его продолжала цвести страшноватая улыбка.

– Се ля ви, как говорят французы, – сказал Нагорный и сокрушенно вздохнул, пряча пистолет в кобуру. – Здесь мы бессильны. Как-то не подумали, товарищ майор. Нужно было руку ему прострелить.

– Мы о многом сегодня не подумали, – проворчал Влад, присаживаясь на корточки.

Его утешало лишь одно обстоятельство. Столько шума и без потерь. Убеждая себя в том, что ничего ужасного не произошло, он обшарил внутренние карманы трупа, извлек офицерскую книжку на имя Родиона Михайловича Пузырева, заместителя начальника инженерного отдела Семьдесят первого стрелкового корпуса. Документы были явно липовые. Майор подошел к окну, внимательно рассмотрел их. Подобные подделки раньше в абвере штамповали тысячами. Данный продукт был из той же области. Не пропадать же добру. Немцы исправили лишь номер части, причем весьма старательно. Но специалисты нашли бы шероховатости даже невооруженным глазом.

– Романчук Денис Валерьевич, – сказал из проема Романовский, осматривавший первый труп. – Целый майор. Топографический отдел. Непонятно, почему в штатском пришли.

– Чтобы глаза не мозолить, – заявил Влад. – Народ сейчас тысячами из зоны в зону кочует, порядка нет. Англичане даже документы проверять не будут, наши тоже через одного осматривают. Пробрался переулками да руинами. За всеми не уследишь. При нужде они могли переодеться, думаю, знали, где найти обмундирование.

– Это так, бардак, – вздохнул Нагорный. – Пора пресекать подобные безобразия. Мы даже не знаем, что происходит в других зонах. Обидно, командир. Почему так вышло? Берлин брала Красная армия, другие дальше Эльбы нос не совали. Тьму народа положили. С какого перепуга мы им должны полгорода на блюдечке выложить? А они теперь там свои порядки наводят.

– Так было договорено в феврале на Ялтинской конференции. Не нам обсуждать решения высшего руководства, Юрий Иванович. Но досадно, ты прав. Это еще ладно, скоро они всю победу себе припишут. Прошли от Нормандии триста верст с горем пополам, бил их вермахт за милую душу, а потом мы узнаем, что это именно они сломали хребет фашизму.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В квартиру влетел ошарашенный лейтенант Балабанов, запнулся о мертвеца, разлегшегося на пороге, резко затормозил перед вторым, заморгал.

– Товарищ майор, это что же такое?

– А это своим тетерям спасибо скажи, – процедил сквозь зубы Градов. – Ты где таких кретинов добыл, Балабанов? Бегут, как в атаку на пулеметы! Ты готов под трибунал идти за действия своих подчиненных?

– Никак нет, товарищ майор. – Лейтенант вытянулся по швам, побледнел, в глазах у него зажегся тоскливый огонек. – Мы же не знали, не думали, поздно сообразили.

– Сгинь, чтобы духа твоего тут не осталось! – взревел майор.

Лейтенант дернулся, запнулся о перевернутый стул.

– Стоять, Балабанов! Отвечать за халатность будешь по полной строгости, если я не передумаю. Оцепление оставить, проверять всех, кто сюда приходит. Если местные, пусть идут домой. Остальных в комендатуру, потом доложишь. Посторонних на место происшествия не пускать, патрули разворачивать. Выполнять, Балабанов, и чтобы глаза мои тебя больше не видели!

– Слушаюсь, товарищ майор! – Перепуганный лейтенант вытянулся по швам и умчался из комнаты.

– А вы чего уставились? – Майор исподлобья обозрел оробевших оперативников. – Сами не лучше. Да и я вместе с вами. И что прикажете делать? «Крот» сюда не придет, если он не больной на голову. Поздравляю, товарищи офицеры, начинаем все заново. Представляю, как обрадуется полковник Троицкий.

Ужасающая груда мусора, которую представлял собой послевоенный Берлин, простиралась на многие версты. Гарь и сладкая вонь впитались в воздух, истребить их не могли ни время, ни ветер.

За «газиком», все это время отдыхавшим на углу Вильгельмштрассе и Унтер-ден-Линден, присмотрели бойцы патруля. Оперативники возвращались на базу злые, раздраженные. За спиной остались Бранденбургские ворота, за ними здание МВД, рейхстаг, Шпрее. Бульвар Унтер-ден-Линден тянулся с запада на восток через добрую половину города, пересекал несколько округов. Штаб стрелкового корпуса размещался в районе Кенигштадт у Александерплац, в двух километрах к востоку от Бранденбургских ворот.

Когда-то на бульваре высаживали липы. За этим еще в восемнадцатом веке следил Фридрих Вильгельм Первый. В тридцать третьем году фюрер приказал срубить все посадки. Ему требовался простор для проведения многолюдных маршей, поэтому растительности на бульваре почти не осталось.

Грамарь вертел баранку, объезжал груды мусора. Уцелевших зданий практически не было, высились лишь остовы строений, когда-то помпезных. На углу бульвара и Фридрихштрассе стояла стена, унизанная балконами и украшенная лепниной. За ней громоздилась гора мусора. Стена смотрелась абсурдно и по какой-то причине не падала. Люди обходили ее стороной. Она могла рухнуть в любой момент или не сделать этого никогда.

На бульваре было многолюдно. Берлинцы выстраивались в очереди к советским полевым кухням. Бродили худые собаки, какие-то неприкаянные люди. Разрушенный город переходил к мирной жизни. Выстрелы звучали все реже, но иногда вспыхивала спорадическая пальба вроде сегодняшней, грохотавшей на Беренштрассе. Кое-где занимались пожары.

Уже проводились работы по расчистке города. На руинах копошились горожане, чистили проезжую часть пленные солдаты вермахта и ополченцы из фольксштурма. Но краше город пока не стал. Кругом валялись горы мусора – железный лом, кирпичное крошево, щебень, фрагменты мебели.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Трупы с городских улиц были убраны быстро, чтобы не допустить распространения эпидемий, но под развалинами оставались тела, в основном мирных горожан. Их выкладывали вдоль обочин, укрывали брезентом. Бились в припадках берлинцы, нашедшие своих родных. Иногда подходили машины, мрачные люди в штатских комбинезонах грузили тела в кузова, куда-то увозили.