Мир больного воображения - Алексей Черных

        сосредоточен.

Глаза Его

       стекленели,

Губы Его

      дрожали,

Руки

  деревенели,

Крепко эфес

         держали.

Серые расступались,

Словно

     пред пулеметом.

Они Его очень

           боялись —

А вдруг мечом

           рубанет Он.

А меч

     из дамасской стали,

Эфес позолочен

            нежно.

Вы бы такой

         держали

Крепко в руках,

            конечно.

Вы бы таким

         рядили

Миром без

       сожаленья.

Вы бы таким

         рубили

Головы без

        сомненья.

Этот тем более

           будет

Рубить

    и забудет жалость.

Серые,

    лысые

       люди,

Недолго вам здесь

               осталось!

Он даже одет

          так странно:

В этих нелепых

           гетрах,

В шортах

      широкоштанных

(Как Он в них ходит

                 до ветра?!)

Таким только дай

              добраться

К мечу и порубят

              сразу.

Их стоит, конечно,

               бояться,

От них так разит

              заразой.

А Он оказался

           умнее,

Хоть мысли Его –

             ничтожны:

Откинул Он меч,

            не жалея,

И сбросил и гетры

              и ножны.

          * * *

Однажды в безумном кошмаре

Я видел чарующий танец:

Сошлись в удивительной паре

Сноб ангел и бес оборванец.

Был ангел чрезмерно прекрасен,

Жгла взор белизна его крыльев,

А бес был как смерть безобразен

И пах кислым потом и пылью.

Смешались различные стили

В коктейль танцевальных движений,

Их сложность и вычурность были

Достойны прекрасных суждений.

На лица танцоров румянец

Лег пленкой блестящего жира...

     Сквозь их обжигающий танец

     Открылась мне двойственность мира.

          * * *

Во влажном бедламе из простынь,

    Подушек и одеял

Измятый, как поздняя осень,

    Один человек лежал.

В нем прочно царила унылость,

    Ни мысли в нем, ни огня,

Его окрутила постылость

    Ненужности бытия.

Он был изначально аморфный,

    Ни злобный и ни благой,

Сухой, апатичный, бескровный,

    Практически никакой.

Он даже в мечтах, как Обломов,

    Энергией не обладал,

А просто почти невесомо

    Во влажной постели лежал.

В ночь полной и яркой луны

На башне старинного храма,

Совсем не боясь высоты,

Живет необычная дама

Вдали от мирской суеты.

Она там живет постоянно

Уж тридцать четыре весны

На башне цвета тумана

В ночь полной и яркой луны.

Ей не интересны событья,

Которыми мир кипит,

Несчастья, кровопролитья,

Весь наш техногенный быт.

Она не выносит обмана

И не принимает войны

На башне цвета тумана

В ночь полной и яркой луны.

И мир ее очень прозрачен,

Таков, что не нужен другой,

Тем более наш, что невзрачен

И обременен суетой.

Она не под властью дурмана,

В ней чувства не извращены

На башне цвета тумана

В ночь полной и яркой луны.

Фланируя в праздничном платье

Вдоль стен парапетов глухих,

Она пребывает в объятье

Чудесных иллюзий своих.

И мысли ее неустанно

Порхают, как фазаны,

На башне цвета тумана

В ночь полной и яркой луны.

Вуаль ее сказочной шляпки

Легко ветерок теребит,

А ей ни прохладно, ни зябко,

Она ведь живет, словно спит.

И сны ее радостью пряны

И чувственностью полны

На башне цвета тумана

В ночь полной и яркой луны.

Она благодушна, беспечна,

Свежа, хороша и юна,

И видимо будет навечно

Такой же прекрасной она,

Живя, не рисуя планы,

Которые ей не нужны

На башне цвета тумана

В ночь полной и яркой луны.

          * * *

Закат был игриво красен,

Предчувствуя ветреный день.

На обветшалой террасе

Царила спокойная лень.

Заждавшись вечернего гонга,

Что к ужину всех созовет,

В объятьях провисших шезлонгов

Затих терпеливый народ.

Обычная, едкая скука,

Как жгучий сигарный дым, —

Домотдыховского досуга

Быт вязок, неколебим.

Статичная, сонная сцена,

Застывший не к месту бетон,

Как будто весь мир вдохновенный

Был в Лота жену превращен.

Увязнув в портовых блокгаузах,

Застыл края солнца венец...

  Наверно, на кнопку "Пауза"

  Нажал недовольный Творец.

Под "Москву златоглавую"

Ой, ты, Русь молодецкая

С края до конца!

Дочь купца с Павелецкого,

Глазки в пол-лица.

Щечки пухлые розовы,

Не боишься мороза ты,

Ты красавица русская

С крепкой длинной косой.

Мужики опьяневшие,

От вина одуревшие,

Вереницею длинною

Тянутся за тобой.

По завьюженной улочке

На свиданье спешу,

На углу возле булочной

Я тебя подожду.

Ты такая потешная

Прибежишь покрасневшая,

Словно пламенем губками

Ты меня обожжешь.

Мои руки опущены,

Ты смеешься распущено,

Побежишь по тропиночке,

За собой позовешь.

Солнце к вечеру склонится

Над морозной Москвой.

Заведешь меня в горницу

И поманишь рукой.

До того не целованный,

Я тобой очарованный,

В голове опьянение

От безумной любви.

Поцелуями жгучими

Твои губы замучаю

И усну успокоенный

У тебя на груди.

          * * *

Я выбираю песню, что ясно поется,

Я называю имя, ответа не слыша.

Ветром хмельным в наш город туча ворвется,

Грязным дождем описает грязные крыши.

Мне ничего не значат звуки тамтама,

В каждом движении я ощущаю условность.

Мне не понятна печальная Гамлета драма

В мире, где дико и грязно, где царствует злобность.

Туча уйдет и оставит описанным город,

Город все это оставит помимо вниманья.

Льется вода в оттопыренный шеею ворот.

Эта условность и есть мой предел пониманья.

          * * *

Мальчик стоит у стенки,

Задумчивый, как философ,

В котором две сотни вопросов

Решения ждут и оценки.

Он пальцем с обкусанным ногтем

Скребет со стены штукатурку.

Одет в доходную тужурку

С изрядно разорванным локтем;

Штаны его на коленях

Топорщатся одутловато;

И весь он какой-то помятый,

Как в тире под вечер мишени.

Задумчивый мальчик, сокрыты

В тебе бесконечные бездны

Порывов прекрасных, прелестных

Напевов для нежной сюиты.

Когда-нибудь ты взорвешься

Фонтаном поэзии жаркой,

Как Данте, Шекспир и Петрарка...

     А может, ты просто сопьешься.

          * * *

Не может быть чудесной воли

Еще на свете бестолковом.

Людское наше невезенье,

Лихое, гадкое и злое,

Идиотичное до боли,

Катастрофически не ново —

И потому мои сомненья

Решительно владеют мною.

Иудино глухое счастье,

Лишенное блаженства лета,

Лишенное всего земного,

Отчаявшись, во мне живет.

Вошедшие в меня ненастья

Найдут там, верю, капли света,

Еще не данные от Бога...

       Вот!

          * * *

...Если же выйдет река из крутых берегов,

Если же вспыхнет земля у нас под ногами,

Станем прекрасными птицами и без оков

В небо взлетим — там наше место, под небесами.

Будем с тобою мы выше всех глупых обид,

Будем с тобою мы выше корыстных стремлений.

И ни к чему здесь с тобою нам делать вид,

Будто в нас умер народом не признанный гений.

Нам ни к чему здесь казаться такими, как все,

И потому мы здесь будем такие, как есть.

Нам здесь понятней слова о любви и красе

И не понятны стенанья про долг и про честь.

В чем этот долг пресловутый? Кому мы должны?

Разве все те, кто внизу, видят дальше своих сапог?

Мы над землей вознеслись, и нам здесь нужны:

Мне — только ты, тебе — только я, и нам — только Бог...

          * * *