Битте-дритте, фрау-мадам - Дия Гарина

— У всего есть цена. И у тебя тоже. Только не спрашивай меня о ней, — покачал головой Немов и, резко придвинувшись, схватил меня за плечи. — Конечно, я не Павел Челноков. У меня нет папаши-миллионера, который не моргнув глазом, обеспечил лучшему другу, то есть мне, пятнадцать лет строгого режима.

От возмущения я взвилась так, что едва не пробила головой верхнюю полку.

— Блин! — вырвалось у меня закономерное российское.

— Тихо, тихо, — он крепко обнял меня и начал бережно гладить место удара. — Я пошутил, Ника. Ты, наверное, действительно своего Пашеньку того… Либе. Хотя мне трудно в это поверить. Я скорее предположил бы, что ты на самого миллионера запала. Тебе же всегда мужики в возрасте нравились. Такие, как он. Как я…

— Когда следующая станция? — вместо ответа спросила я, выворачиваясь из объятий и с удивлением замечая, что мне почему-то не хочется этого делать.

— Сойдешь?

— А как же! Если только ты мне опять эту дрянь не вколешь. У меня от нее, между прочим, голова до сих пор болит.

— Выпьем, — подвел Немов черту, и потянулся за рюмками. Потом подумал и, взяв стоящие рядом стаканы в извечных металлических подстаканниках, наполнил их до середины. — Должно помочь.

Мы молча выпили. Он не стал закусывать. А я мрачно ковырялась в ланч-боксе, вылавливая кусочки жареной курицы под доносящуюся из динамиков на удивление знакомую мелодию. А… «Вечная любовь». Можно подумать, что такая бывает! Но почему тогда так ноет сердце, состязаясь в садизме с раскалывающейся от боли головой?

— Станция через полчаса, — Виталий уже не смотрел на меня. Больше всего его интересовал проносящийся за окном рассветный пейзаж. — Вот твоя сумочка. Документы. Денег на обратный билет я тебе добавлю.

Он так и не повернул головы. Мимо проносились розовые стволы сосен, запятнанные зеленью хвои лишь у самых верхушек.

— Прости меня, — это не он, это я сказала. Будь проклята эта бабская жалость! Ведь это он должен у меня в ногах валяться, вымаливая прощение за мою едва не погубленную жизнь. Что я, зря из-за него топиться ходила?

— Я Челнокова и правда люблю, — продолжала я нести несусветную чушь. — Так же как тебя. Тогда. Сильно. Наверное. Он мне жизнь спас. Три раза. Он меня любит.

Сухой смешок, сорвавшись с чужих губ, заметался по купе. И это меня взбесило.

— А на что ты надеялся?!

— На то, что ты меня еще любишь, — просто ответил Немов, отрываясь наконец от окна.

— Ложь, вздор и провокация! — заявила я недрогнувшим голосом, но глаза все-таки отвела. И напрасно. Потому как не сразу заметила, что нас с Виталием уже не разделяет маленький столик. И восемь прошедших лет тоже не разделяют. Это позавчера он сделал мне предложение. Это вчера мы ездили на шашлыки, и он обжегся, наступив босой ногой на уголек, далеко отлетевший от предоставленного самому себе костра. Это сегодня я призналась, что жить без него не могу. Это сейчас я, счастливо зажмурившись, погладила жесткий ежик коротко остриженных волос и, плавясь под ласками его сухих горячих губ, едва сдержала готовый вырваться стон, — вдруг услышат в соседнем купе. Купе?!!

«Что я наделала? Мама дорогая, что же я наделала?! — паниковал во мне внутренний голос, пока я безуспешно пыталась собрать остатки разума и одежду с пола. — Что же теперь будет?!» А ничего не будет! Я это теперь знала точно. И, вглядываясь в спокойное лицо сморенного сном Виталия, в сотый раз повторяла: «Ничего не будет».

Прости меня, настоящий полковник. Я не обещала ехать с тобой в Германию — тебе просто очень хотелось верить в сказку. И, видит бог, я этому сильно поспособствовала. Поэтому ты безмятежно спишь, а я сижу, вцепившись в сумочку занемевшими пальцами, и считаю минуты до следующей остановки. Ты не найдешь меня рядом, когда проснешься. И все поймешь правильно. Ты всегда меня понимал. А вот сама я себя не понимаю. И потому снова бегу. От тебя. От Павла. От выбора. Ни с одним из вас я не буду счастлива до тех пор, пока в сердце остается место для второго. И потому мне придется, согласно житейской мудрости «искать третьего».

Меня бросало то в жар, то в холод. И только когда поезд, устало вздохнув, остановился у аккуратного, окруженного клумбами вокзальчика, я поняла, что это включался и выключался кондиционер. Дверь тихо отъехала в сторону (не зря я приоткрыла ее заранее), и мне осталось только выскользнуть в коридор. Поезд тронулся едва, я соскочила со ступеньки на усыпанную крупным щебнем землю. Ну вот и все. Что я буду делать дальше, рисовалось весьма смутно. Но для начала, однозначно, уберусь отсюда подальше. На всякий пожарный случай.

И случай не замедлил представиться. Ярко красная машина с лестницей на крыше медленно отъезжала от вокзала с надписью «Анютино». Сумасшедшими прыжками я кинулась за ней и, размахивая сумочкой, как стягом, безусловно, сумела привлечь внимание водителя.

— Ты чё с ума сошла?! — рыкнул он на меня низким прокуренным голосом, который ну никак не вязался с его тщедушной комплекцией. Тощая загорелая шея торчала из засаленного воротника форменной рубашки. Так что вместо того, чтобы возмутиться грубостью огнеборца, я его искренне пожалела. Такая жара, а он в форме парится…

— До трассы довезете? — запыхавшись, прокричала я, состязаясь в громкости с проносившемся мимо поездом.

— Залезай.

Он безнадежно махнул рукой, как будто распахнувшая дверцу женщина с подозрительным блеском в глазах была послана ему в наказание за самовольную отлучку из части. Дважды я просить себя не заставила и буквально взлетела в кабину, удостоившись одобрительного хмыканья.

— Тебя бы в наш расчет. По крышам лазить.

— Да с удовольствием, — усмехнулась я, — А какая зарплата?

Прислушиваясь к многозначительному вздоху водителя, я поняла, что идти в пожарные мне не стоит. Не поняла только одного: что делать дальше, когда в кошельке моем шелестят всего две бумажки — желтоватая и голубенькая. Остальные (фиолетовые, зеленые и совсем новые красные) были благоразумно припрятаны в тумбочке у кровати, дабы не вводить меня в соблазн во время предсвадебного шопинга. Предсвадебного…

Я изо всех стиснула зубы. То ли для того, чтобы сохранить их в целости при подскоках на регулярно попадающихся колдобинах, то ли для того, чтобы не разреветься в голос. Ведь здесь нет того единственного плеча, уткнувшись в которое, я могла бы устроить маленький Ниагарский водопад. Прости меня, Пашенька. Очень тебя прошу. Наша чашка разбилась еще до того, как мы вдоволь напились из нее. Вернее, я сама ее разбила. Но, совершив одну ошибку, мне хватит ума не совершать вторую. Эта чашка так и останется несклеенной. Не могу я просто взять и вернуться, чтобы потом изворачиваться или резать правду матку на допросе, который обязательно устроишь мне ты. Поэтому я трясусь в пожарной машине по грунтовой проселочной дороге, даже не зная, где нахожусь. И это к лучшему.

— Тебе вообще-то куда? — как бы невзначай поинтересовался лейтенант, закладывая лихой вираж вокруг неожиданно возникшей на дороге ямины. Надо же, лейтенант! Я только сейчас различила на погонах запыленные звездочки. — А-то, может, прямо до дома тебя доброшу?

— Если только у вашей машины есть крылья, — усмехнулась я, будучи уверена, что Виталий вез меня в Германию отнюдь не через Сибирь. Похоже, блудной дочери пришло время возвращаться в отчий дом. Причем автостопом.

— Нету, — между тем сокрушенно покачал головой лейтенант.

— Чего нету? — я с титаническим усилием возвратилась к реальности.

— Крыльев, — терпеливо пояснил он, тыльной стороной руки вытирая лоб, обильно припорошенный пылью. — Крыльев нету. И кондиционера тоже. И личного состава не хватает. И хотя бы одного тропического ливня. С начала апреля ни одного приличного дождя так и не было. Горит все, что только может. Реки обмелели. Воды днем с огнем… Одну деревню вчера эвакуировали. Рвы копаем, как в Великую Отечественную. А у авиаторов денег на керосин тоже нету. Если только небесная канцелярия не сжалится, выгорит все в районе к чертовой матери!

— А в каком именно районе? — с невинным видом спросила я, решив все-таки определиться с географией.

— Ну, ты даешь! — огнеборец чуть руль не выпустил от удивления. — Не знаешь даже, где находишься?

Тут я не выдержала. Слезы полились сами, а вместе с ними слова. Не знаю, много ли он понял из моих малосвязных всхлипов, но машину остановил и даже предоставил мне свое пропахшее потом плечо.

— Ну и дура, — констатировал он, когда поток моей боли иссяк. — Такие деньги…

— Никакие не деньги! — возмутилась я. — Павел ни копейки у отца не возьмет. Он и работу уже нашел и квартиру для нас снял…

— Точно, дура, — не моргнул глазом лейтенант, — Такой мужик…

Несмотря на мои протесты, он все-таки довез меня до ближайшего городка и остановился на окраине возле придорожного кафе. По словам пожарного лейтенанта, здесь часто останавливались дальнобойщики, так что шансы подсесть к кому-нибудь были очень даже неплохие. Оккупировав столик возле окна, я приступила к детальному изучению посетителей кафе. Таковых в связи с неприлично ранним временем суток почти не было. Только одна гулящего вида девица, пристроившаяся возле окна, пыталась навести маникюр, а мужчина лет сорока за самым дальним столиком нетерпеливо пощелкивал пальцами по меню явно в ожидании заказа. И ни одного субъекта, хотя бы отдаленно напоминающего дальнобойщика на привале. На всякий случай я повнимательнее пригляделась к мужчине. И еще раз убедилась, что к так необходимым мне дальнобойщикам он не имеет никакого отношения. Его скорее можно было принять за бизнесмена средней руки или высшего менеджера. Светлый легкий костюм, в то время, как все вокруг щеголяют в шортах, говорил сам за себя. Так что особо я к нему не присматривалась, полагая, что он явно не мой клиент. И ошиблась.