5-я волна - Рик Янси

Рука с пистолетом дрогнула. Мои глаза уже привыкли к полумраку, и я заметила, как по стволу катится капелька крови. Значит, он опустился.

А потом парень уронил пистолет.

Тот с резким лязгом упал между его ног. Парень поднял открытую ладонь над плечом.

– Ладно, – растянул он губы в кровавой улыбке, – твоя очередь.

Я снова покачала головой и сказала:

– Вторую руку.

Я надеялась, что в голосе будет уверенность, которой я не ощущала. У меня задрожали колени, затекли руки и закружилась голова. И еще я боролась с позывами рвоты. – Никогда не знаешь, сможешь или нет, пока не сделаешь.

– Не могу, – сказал он.

– Вторую руку.

– Боюсь, если я ее уберу, у меня вывалятся кишки.

Я прижала к плечу приклад. Я вспотела, меня трясло, и я пыталась принять решение.

«Или – или, Кэсси. Что ты собираешься делать? Или одно, или другое».

– Я умираю, – без эмоций сказал он, и на расстоянии двадцати футов его глаза были похожи на блестящие булавочные головки. – Так что у тебя два варианта: или прикончить меня, или помочь. Я знаю, что ты человек…

– Откуда такие сведения? – поспешила я спросить, пока он не умер.

Если он настоящий солдат, то может знать, как определить разницу. Это была бы чрезвычайно важная для меня информация.

– Не будь ты человеком, уже прикончила бы меня.

Он снова улыбнулся, и на щеках появились ямочки. Вот тут-то я и поняла, какой он на самом деле молодой. Всего года на два старше меня.

– Видишь? – спокойно сказал он. – Ты догадалась, так же как и я.

– О чем я догадалась?

У меня навернулись слезы. Его беспомощно привалившееся к стене тело пошло рябью, как в кривом зеркале, но я не рискнула опустить винтовку, чтобы вытереть глаза.

– Что я человек. Не был бы человеком, сразу бы тебя пристрелил.

Это логично. Или это логично, потому что я хочу, чтобы это было логично? Может, он бросил пистолет, чтобы я последовала его примеру и рассталась с винтовкой? Тогда он выхватит из-под одежды второй пистолет и продырявит мне голову.

Вот что сделали с нами иные. Нельзя идти в бой, если не доверяешь товарищу. А без доверия нет и надежды.

Как вытравить всех людей на Земле? Надо вытравить из них все человеческое.

– Я должна видеть твою вторую руку.

– Говорю же…

– Я должна видеть твою вторую руку! – Тут, как я ни старалась держать себя в руках, сорвался голос.

Он этого не заметил.

– Тогда лучше просто убить меня, сука! Пристрели, и дело с концом!

Его голова откинулась к стене, открылся рот, жуткий злобный вой заполнил всю комнату, от стены до стены, от пола до потолка, и ударил мне по барабанным перепонкам. Я не знала, от боли воет солдат или от того, что понял: его не собираются спасать. Он потерял надежду, а это убивает задолго до наступления смерти.

– Если покажу, – спросил он, задыхаясь и раскачиваясь взад-вперед на окровавленном бетонном полу, – если я тебе покажу, ты поможешь?

Я не отвечала, потому что у меня не было ответа. Счет шел на секунды.

Он принял решение за меня. Теперь я думаю, что он не собирался отдавать победу иным. Он не собирался терять надежду. Он по крайней мере сохранил в себе какую-то крупицу человеческого.

Скривившись от боли, парень медленно протянул вперед левую руку. К этому моменту в комнате было уже почти темно, и весь свет, который там оставался, казалось, исходил от него, пронизывая меня и устремляясь дальше, в полуоткрытую дверь.

Его рука была покрыта запекшейся кровью, словно на ней надета темно-красная перчатка.

Слабый свет коснулся окровавленной руки и пробежал по какому-то металлическому предмету, тонкому и длинному. И мой палец нажал на спуск. Приклад сильно бил в плечо, а ствол подскакивал, пока я опустошала обойму. Откуда-то издалека доносился крик. Но крик был не его. Это кричала я и все, кто остался на Земле, если кто-то остался. Мы, беспомощные дураки, потерявшие надежду, вопили, потому что всё поняли неправильно. Мы чудовищно заблуждались. Не было никаких орд, явившихся к нам из космоса на летающих тарелках, не было металлических роботов, как в «Звездных войнах», или маленьких сморщенных инопланетян, которые хотели всего лишь сорвать пару листиков, пожевать «рисес писес» и улететь домой. Так что это еще не конец.

Конец, он совсем не такой.

Конец, это когда на закате летнего дня мы убиваем друг друга, прячась за холодильниками для пива.

Я подошла к нему, прежде чем исчез последний луч света. Подошла не для того, чтобы убедиться в его смерти. – Я знала: он мертв. Я подошла, чтобы взглянуть на то, что он продолжал держать в окровавленной руке.

Это было распятие.

5

После него я никого не видела.

Теперь листва почти опала, ночи все холоднее. Я не могу оставаться в этом лесу. Голые деревья не скроют меня от дронов, разжигать костер слишком рискованно. Надо уходить.

Я знаю, куда идти. Знаю уже давно. Я дала обещание. Такое обещание нельзя нарушить, если его нарушишь – потеряешь часть себя, возможно самую важную часть.

Но находятся отговорки. Например: «Сначала надо набраться сил. Необходимо разработать план, нельзя входить в пещеру льва без плана». Или: «Ничего уже не сделать, все потеряло смысл. Ты прождала слишком долго».

Какой бы ни была причина, которая удерживала меня в лесу, я должна была уйти в ту ночь, когда убила солдата. Не знаю, какими были его ранения, я не осмотрела труп, а стоило бы, хоть нервы у меня тогда и сдали. Возможно, он пострадал в результате несчастного случая, но скорее всего, его подстрелил человек или нечеловек. А если это так, значит этот кто-то или это что-то все еще там… если только солдат с распятием не уничтожил его (ее, их, это). Или он был одним из иных, а распятие – уловка…

Вот еще один способ поддерживать сумятицу в наших умах: мучить неизвестностью. Мы знаем, что конец неминуем, но каким он будет, остается только гадать. Возможно, Пятая волна – это атака изнутри, превращение наших мозгов в оружие против нас самих.

Возможно, последний человек на Земле умрет не от голода, не от того, что ему больше негде будет прятаться, и его не сожрут дикие звери.

Возможно, последнего выжившего убьет последний выживший.

«Ладно, Кэсси, это не то место, куда ты хочешь отправиться».

Честно говоря, даже притом, что оставаться здесь равносильно самоубийству и надо сдержать обещание, которое я дала, уходить не хочется. Этот лес долгое время служил мне убежищем. Я знаю здесь каждую тропинку, каждое дерево, каждый куст. Все свои шестнадцать лет я прожила на одном месте, но не скажу, что точно знаю, как выглядел наш задний двор. Зато я способна описать каждый лист и каждую ветку на этой территории. Понятия не имею, что находится за лесом и двумя милями федеральной автострады, по которой я еженедельно хожу за припасами. Наверное, все то же: брошенные города, вонь нечистот, выгоревшие дома, одичавшие собаки и кошки, разбитые машины по всей трассе. И разложившиеся трупы. Много-много трупов.

Я собираюсь в дорогу. Эта палатка долгое время была моим домом, но она слишком громоздкая, а путешествовать надо налегке. Беру только самое необходимое, плюс «люгер», винтовка М-16, патроны и верный охотничий нож. Спальный мешок, аптечка, пять бутылок воды, три упаковки «Слим Джимс» и несколько банок с сардинами. До Прибытия я ненавидела консервированные сардины, а теперь пристрастилась. Что я высматриваю первым делом, когда натыкаюсь на продуктовый магазин? Сардины.

Книги? Они тяжелые и займут много места в и без того разбухшем рюкзаке. Но книги – мой пунктик. Как у папы. Стены в нашем доме от пола до потолка были уставлены книжками, папа их собирал после Третьей волны, когда было уничтожено больше трех с половиной миллиардов человек. Пока кругом рыскали в поисках питьевой воды и продуктов и пополняли запасы оружия для последней битвы, которой все мы ждали, папа ездил на «Рэйдио флаере», велике моего брата, и привозил домой книги.

Цифры его не смущали. Тот факт, что за четыре месяца население сократилось с семи миллиардов до пары сотен тысяч, не пошатнул его уверенности в том, что человеческий род выживет.

«Мы должны думать о будущем, – твердо говорил он мне. – Когда все это кончится, нам придется восстанавливать по крупицам нашу цивилизацию».

Фонарик. Запасные батарейки.

Зубная щетка и паста. Я решила, что умру с почищенными зубами, когда настанет мое время.

Перчатки. Две пары носков, трусы, «Тайд» в походной упаковке, дезодорант и шампунь. (Смотрите выше – умереть чистой.)

Тампоны. Я постоянно думаю о том, сколько их осталось и удастся ли найти еще.

Полиэтиленовый пакет с фотографиями. Папа. Мама. Мой маленький брат Сэмми. Родители мамы и папы. Элизабет, лучшая подруга. Одна из фотографий с Беном Пэришем, когда-то таким важным для меня и таким неотразимым. Я вырезала ее из школьного альбома, потому что Бен был моим будущим парнем и, возможно, будущим мужем. Только он об этом не знал. Вряд ли он подозревал о моем существовании. Я дружила кое с кем из его свиты, но сама была девочкой заднего плана. Единственным недостатком Бена был его рост, выше меня на целый фут. Теперь можно сказать, что у него два недостатка: рост и тот факт, что он мертв.