О свойствах льда - Олег Корабельников

Услышав это, он замолчал, стараясь придумать такой аргумент, чтобы после него уже не придумывать никаких аргументов. И сказал так: "Растоплю. Автогеном". На что бюст строптиво ответил: "Отращу руки, стукну. Видал я таких философов". - "Скотина! Да как ты смеешь!" - "А вот так, - сказал бюст, - я говорю твоими же словами. Нравится? Это не ты, а я самый умный, самый сильный, самый талантливый. А ты - комок мяса, живший только для того, чтобы создать меня. Теперь можешь убираться. Мне и без тебя хорошо". Бюст поднатужился и высунул язык, красивый, как леденец.

Он хотел тотчас же разбить лед, раскидать его куски по балкону, превратить их в воду, вернуть льду первоначальную бесформенность и бессловесность, но пожалел свой труд. В конце концов, какой-никакой, а памятник. Поэтому он плюнул на лысину бюста, подождал, когда плевок замерзнет, и, с удовлетворением захлопнув балкон, принялся за штангу.

Звенела сталь, стонал дощатый помост, пришельцы на стене деловито лупили друг друга, бюст на балконе терпеливо собирал падавший снег, растапливал его и наращивал руки, а он не думал ни о чем, потому что мышцы в эти священные часы заменяли ему мысли. Величие его оставалось непоколебимым.

Вечером он ушел на свой склад и, прислушиваясь к голосу оттепели, даже беспокоился, что бюст может растаять, но быстро нашел забвение в длинном доказательстве своей исключительности. Это, как всегда, отвлекло его от неприятного и унесло в обжитые межзвездные дали, где, напыживая щеки, он занимался своим любимым делом - задувал звезды.

Наутро он увидел перемены в облике бюста. Тот за ночь собрал талую воду, нарастил себе руки и даже немного приподнялся над полом. Руки были толстые, перевитые буграми мышц и вздутыми венами и, несмотря на кажущуюся хрупкость, все равно были грозными.

"Обнаглел, да?" - спросил он у рукастого бюста. "А что?" - невозмутимо ответствовал тот, разминая затекшие пальцы. "Врезать тебе, что ли?" Бюст повторил тем же тоном: "Врезать тебе, что ли?" - "Достукаешься", - сказал он грозно. "Вот погоди, ноги отращу", - пригрозил памятник. "Ты что это себе позволяешь? - сказал он, надвигаясь на лед. - Ты кто такой? Ты памятник мне и никто больше. Это я тебя сделал. Я". - "Я памятник самому себе, - горделиво ответил бюст. - Быть может, ты и воду сделал, и лед сотворил?" - "Я создал самого себя и этого достаточно. Все, к чему я прикасаюсь, - мое по праву. Я - самый умный. Никто не выдерживает спора со мной". - "Кроме меня", - сказал памятник. "А ты просто ледышка. Придет весна, и ты растаешь". - "Я слишком велик, чтобы какая-то весна смогла растопить меня", - спесиво ответил памятник и надул губы. "Я с тобой и спорить не буду, - сказал он, - вот возьму и скину с балкона". "Попробуй", - сказал угрожающе памятник. Тогда он набычился, раскинул руки и попытался ухватить бюст за голову. Памятник звякнул и неожиданно стукнул его ниже пояса. Согнувшись, не столько от боли, как от гнева, он поискал глазами что-нибудь тяжелое и, схватив дюралевую мачту, снес бы голову памятнику, но тот, ловко увернувшись, перегрыз ее. Грузно осев на пол, он ошеломленно смотрел на блестящий скус. Законы, придуманные природой и им самим, подло нарушались. Лед не мог быть ни таким увертливым, ни таким крепким. Но, вопреки всему, это было, и приходилось жить по новым законам.

"Скотина!" - взревел он, впервые в жизни потерпев поражение. Балкон был узкий и тесный, но он изловчился и, сделав обманное движение левой рукой, что было силы влепил ногой по памятнику. Лед утробно зазвенел и даже не дал трещины, а он сам завертелся на одной ноге от боли и злости.

И тут памятник засмеялся. Смех его был похож на смех творца, только звонче и холоднее.

"Ты, комок мяса, - сказал бюст. - Знай свое место. Это я - самый сильный, самый умный. А ты - никто по сравнению со мной. Иди и принеси мне воды. Я жрать хочу". - "Воды?! Тебе еще воды принести? Да я тебя кипятком ошпарю!" - "Нервничаешь, - удовлетворенно сказал памятник. - Это хорошо. Нервничает слабый. Может, подискутируем, а?" - "С тобой-то? Да у тебя нет ни одной своей мысли. Это я вложил в тебя свои. Я! Как же ты будешь спорить со мной?" - "А вот так, - сказал памятник и стукнул своего творца в солнечное сплетение. - Нравится тебе такая мудрость? - ехидничал бюст. Этой логике я научился у тебя, спасибо. Это самая мудрая мудрость вовремя стукнуть оппонента. Да, с такими кулаками не пропадешь ни в одном споре". - "Да я, да я... - сквозь спазмы кричал он. - Да я не погляжу, что ты мой памятник, да я тебя!.." - "Остынь, мозгляк, - презрительно сказал памятник. - Это ты памятник мне. К сожалению, не совсем удачный. Придется тебя переделать. Ну, так ты принес мне воды или нет? В противном случае, я пойду сам".

"Так иди, иди. На руках пойдешь, да?" Он отошел в сторону и приготовился к злому смеху. Памятник заскрежетал льдом, напыжился и оторвал обрубок от пола. Придерживаясь руками за перила, он очистил постамент от снега и, упираясь на кулаки, как на костыли, качнулся и двинулся вперед. Руки были длинные, это позволяло раскачивать тело, подобно маятнику.

Он вбежал в комнату, захлопнул дверь и смотрел из окна за движениями бюста. "Открой дверь, - сказал тот, - а то разобью. Ты меня знаешь. Я парень дерзкий". Ледяной рукой он ухватил ручку и выдрал ее вместе с шурупами. Пока памятник возился с дверью, он выхватил из шкафа ружье и, наскоро зарядив его жаканами, стал спокойно ждать, когда разлетится дверь. С ружьем в руках он снова почувствовал себя уверенно. Дверь слетела с петель, и памятник ввалился прямо под прицел. Он прицелился в грудь скорее по инерции, потому что сердца у памятников не бывает, и в последнюю секунду даже пожалел о своем труде и еще о том, что все-таки бюст очень похож на него самого, но хочешь не хочешь, а приходилось стрелять в своего близнеца.

Когда дым немного рассеялся и грохот отошел от ушей, он увидел, что памятник спокойно вышагивает по направлению к ванной с двумя дырками в груди, и эти дырки, оплавленные по краям, уже заполняются водой.

"Брысь с дороги! - сказал памятник. - Щенок! Воды мне! Жрать хочу!" Оставляя иней на полу, скрипя и позванивая, памятник ворвался в ванную, и по шуму воды можно было догадаться, что он пьет.

Творец его замер у стены, прижавшись спиной к фреске, и раздумывал: бежать ему из дома или продолжать борьбу. И то и другое было бесполезным. Уступить свою комнату - почти что часть своего тела, казалось немыслимым, а драться с шагающим экскаватором - просто глупо. И все же он выбрал борьбу. Привыкший побеждать, он не мог позволить кому бы то ни было положить себя на обе лопатки, даже своему двойнику. Он схватил штангу, подтащил ее к ванной и основательно припер дверь. Злорадно прислушиваясь к шуму воды и к довольному фырканью памятника, он приволок сюда же диван, добавил гири, между стеной и дверью вбил распорки из дюралевых угольников и встал сам, как наиболее надежная преграда. Потом, подумав, пошел на кухню, поставил на плиту большие кастрюли с водой и стал ждать событий.