Лана - Андрей Белянин

— Всё хорошо, милый…

Я лежал головой на её коленях. Боль исчезла так же мгновенно, как и пришла, прохладные пальцы нежно коснулись моего лба, а её удивительные глаза были так близко…

— Ты пришёл.

— В себя?

— И в себя тоже, но это отдельная тема. Ко мне почему пришёл?

— Потому что ты пропала. Просто ушла в никуда, и я не мог докричаться до тебя ни вчера вечером, ни сегодня утром. Что-то случилось?

— Да.

Это из-за вчерашнего гадания? — Я приподнялся и сел, прямо глядя на неё. Если кто-то считает, что ненакрашенная и непричёсанная женщина непривлекательна, то он вообще ничего не понимает в женщинах…

— Вчера в твоём раскладе выпала смерть. Ты умрёшь, если останешься со мной.

— Почему?

— Этого я пока не могу тебе сказать. — Она отвернулась.

— Но ты знала, что я всё равно найду тебя.

— Я могла только верить в это. Ты ни во что не замешан, ничем мне не обязан, и у тебя ещё есть выбор. Я загадала, что если ты сам придёшь ко мне и в руках у тебя будет оружие, то… — Пальчик Ланы осторожно коснулся узкого лезвия сабли. — Красивая… и опасная.

— Как и ты. Хочешь, научу?

Она радостно кивнула. А я в очередной раз поймал себя на том, что лично меня никто и никогда не учил владеть клинковым оружием. Я просто умел это. Всегда. Может быть, даже до моего рождения.

Рукоять привычно легла в ладонь, я удерживал саблю двумя пальцами, средним и безымянным. В разное время мне приходилось брать клинок в присутствии отпетых ролевиков, опытных тренеров или каскадёров. Это были те случаи, когда ничего не приходилось объяснять, язык оружия понятен без слов любому.

Но сегодня не это было главным, не то, как клинок лежит в руке, не то, как я держусь или какое впечатление производит взрослый мужчина, агрессивно размахивающий отточенной полосой стали в ограниченном пространстве почти круглой комнаты с низким лепным потолком, старым книжным шкафом, диванчиком, зеркалами, креслами, кружевными салфетками, дешёвыми статуэтками, чёрно-белыми фото на стенах, детскими игрушками, посудой и той милой, пустой мещанской мелочью, которая сразу делает дом — домом. То есть местом, где человеку уютно и хорошо, где ему тепло и можно дышать, где вкусен даже остывший чай, где солнечный свет похож на стихи Фета, а темнота многозначительно кутается в мягкую шаль давно угасшей любви…

Важным был лишь следующий шаг.

— Поздравляю вас, — глядя мне прямо в глаза, без перехода темы, объявила Лапа, выбрасывая из колоды первую карту. — Мужчина, вы отец моего будущего ребёнка!

…Я не принял русскую революцию. Как не принял бы её любой честный офицер и просто порядочный человек.

Император Николай в очередной раз продемонстрировал свою слабость, покорность року и обстоятельствам, но не мне его судить. По улицам Петрограда шлялось разнузданное пьяное быдло с красными бантами на груди. Особенно ими кичились первые дезертиры с фронта, они же без проволочек ставили к стенке боевых офицеров с Георгиевскими крестами.

Я уехал в Ревель, к своим эстляндским родственникам. Россию начинало захлёстывать чёрное безумие Гражданской войны, но здесь ещё было относительно спокойно. Мы с братьями обсуждали возможность уйти на Дон к генералу Корнилову, но судьба решила иначе. В тот день я узнал, что некий атаман Семёнов собирает добровольцев для войны с красными в Забайкалье…

— Расскажите поподробнее, не тот ли это Семёнов Григорий Михайлович, бывший сотник 1-го Нерчинского казачьего полка? Помнится, он ещё писал письма Керенскому о создании смешанной гвардии из монголов и бурят, лелея идею спасения России инородцами. Я знал его по Карпатам, мы даже были дружны.

— Тот самый. Но Забайкалье так далеко, барон…

…Спустя месяц я, уже в Маньчжурии, с белым эмалевым крестом на груди и золотым наградным оружием, пожимал крепкую руку моего боевого товарища. Семёнов искренне предложил мне должность, соответствующую моим есаульским погонам, я был назначен комендантом станции Хайлар и военным советником при монгольском князе Фушенге. Прошло не так много времени, чтобы он понял, кто стал истинным командиром его войск…

— Язык понимаешь, Будду почитаешь, воевать умеешь, но… не монгол! — успокаивая сам себя, шутил князь. — А немонгол не может быть вождём монголов!

Если бы он только знал, насколько глубоко ошибается…

Мы вновь сидели в том же маленьком кафе. Я попросил официантку убавить музыку и принести вино. Лана пила только красное словно кровь, так же как и я предпочитая сухое французское. Хотя, как оказалось впоследствии, кровь она пила с неменьшей охотой, особенно человеческую, но обо всём в своё время.

Наш разговор шёл неспешно, она уже привыкла к тому, что я держу её ладони в своих, когда отвечаю на урок. Впрочем, уроками паши беседы по-прежнему являлись лишь для неё, мне было просто интересно с ней разговаривать. А может, я не ощущал тогда, как незаметно и бесповоротно меняюсь с каждой нашей встречей…

Знаете, есть женщины, о которых думаешь: ну вот дура дурой, зато какая грудь! Или наоборот: так приятно пообщаться, но не приведи боже, если эта учёная мымра полезет на тебя с поцелуями!

Лана не являлась в этом смысле золотой серединой — она была воплощённой гармонией ума и тела. И я бы солгал, говоря, что чему-то отдаю предпочтение…

Что такое Добро?

Любой поступок, поднимающий твою душу на новую ступень любви к Богу, — объясняла она. — Или самый первый шаг на пути к познанию Великого Абсолюта. А если ещё проще, это то, за что ты никогда не испытаешь чувства стыда перед самим собой. Прочее зависит от уровня развития твоей души в момент совершения этого поступка.

Что же такое Зло?

То же самое с точностью до наоборот. Грань между ними настолько тонка, что не всегда угадывается неподготовленными, но она, несомненно, существует.

А как же общепринятая китайская теория об инь-ян как единстве и взаимопроникновении Света и Тьмы?

Нарисуй, — попросила она, и я легко изобразил на красной салфетке схематический круг, привычно деля его на две каплевидные половинки. Одна символически считалась белой, другую я заштриховал чёрным.

Что видишь? — чуть сощурилась Лана.

Ну что они перетекают друг в друга и могут взаимозаменять добро — злом, свет — тьмой, чёрное — белым и наоборот…

Ошибка. Закрой глаза, — потребовала она, и я ощутил в кончиках её пальцев начавшие пульсировать тонкие токи крови. — А теперь представь это себе, посмотри своим внутренним зрением, как именно две эти капли движутся в круге.

Мне понадобилось меньше секунды, чтобы осознать — они не смешивались! Никогда! Они могли стать на место друг друга, но добро от этого не переставало быть добром, а чёрная кайля, перебегавшая на место белой, оставалась всё так же черна по самой своей сути! Древний знак говорил о вечном поиске гармонии Света и Тьмы, но ни в коей мере не смешивал и не подменял одно другим в угоду оправдания чисто человеческих заблуждений…

— Ты всё понял. Можно мне ещё вина?

— Погоди, — перебил я, перебивание поцелуем у нас только поощрялось. — А теперь объясни, пусть я даже принял твою теорию инь-ян на веру, но… Но! Кроме деления на чёрное и белое в обеих каплях присутствует по маленькой точке взаимопротивоположпого цвета. Разве это не означает, что в каждом добре есть немного зла, а в каждом зле немного добра?

У неё на мгновение стал абсолютно мёртвый взгляд. Казалось, всё кафе накрыла звенящая волна неземного холода. Мой невольный выдох замер облачком пара, Лана подняла на меня глаза, и я впервые не увидел там своего отражения — только лёд…

— В каждом добре — зло, в каждом зле — добро?! Хочешь знать, как у меня появился первый мужчина? Я ведь росла очень домашней девочкой, читала умные книги, гуляла с мамой и ходила в музыкальную школу. А в четырнадцать лет меня встретили на улице шестеро подонков… Когда меня отбили прохожие, ту рваную, окровавленную тряпку, что от меня осталась, едва спасли в больнице. Мне причинили огромное зло, так? Но для тех… скотов это было добро. Я могла утешаться тем, что в моём зле есть капля добра, да?

— Где они сейчас? — Я не узнал свой голос, он был хриплым и дрожал от нервного напряжения.

— Их нет. Ни одного. Они умерли без мук. И это уже моя капля добра в большом зле для них! Но они знали, кто их убивает и за что. Теперь ты чувствуешь всю фальшь и ложь, которую вкладывают в эти понятия люди? И для скольких таких девочек смерть стала большим добром, потому что избавляла от всех мук, от боли, стыда, разочарования, презрения, с одной лишь каплей зла…

— Шесть могил?

— А ты бы предпочёл одну мою?!

— Нет, но…

— Не надо! Минуту назад ты был готов убить их сам…

— Мне нечего было ответить. Я лишь попробовал вновь коснуться её пальцев. Она отняла руки…