Жена Цезаря вне подозрений - Евгения Горская

– Господи, отравить хотели меня! Меня! – не успокаивалась Света.

– Кого и как хотели отравить, мы выясним, – пообещала Лера. – Мартини я отнесу нашим химикам, они разберутся.

– Тебе хорошо говорить, ты знаешь, что…

– Что никому гадостей не делала, – подсказала Мила.

– Хватит! – Лера подняла завернутое в простыню тельце. – Пойдем, Мил.

На круглой поляне у самого леса стоял чей-то грязный джип, и копать пришлось в стороне, почти у дорожки, по которой подруги обычно ходили на пруд купаться. Копать было тяжело, земля представляла собой переплетенную путаницу корней. В июне здесь все покрывалось одуванчиками, потом еще какой-то травой, а позже, уже в августе, вереском. Лера несколько раз пыталась пересадить вереск в горшок, но он не приживался, и перед Новым годом приходилось выбрасывать засохшее растение.

Корзина у Воронина была большая, а грибов он нашел мало, даже дно не прикрыл. Осенью заполнил бы корзину желтеющими листьями, а сейчас класть в нее нечего, разве что еловые лапы. Но срезать колючие ветки было лень, и он так и вышел из леса с пустой корзиной. Уже перед самым дачным поселком остановился, пересчитал грибы: всего восемь. Курам на смех. Самым правильным было бы выбросить скудную добычу, но он не стал – жалко. Три гриба большие, похожие на клубни картошки, а остальные – маленькие и вытянутые. Какие-то назывались сморчками, какие-то строчками, Воронин всегда путал весенние грибы.

Он почти дошел до оставленной на опушке машины, когда увидел трех девиц с лопатами. Первой мыслью было спрятать корзину за спину, чтобы не срамиться, но делать этого не стал. Девушки на него внимания не обращали, били по земле лопатами, вроде пытались яму вырыть. Воронин бы тоже не обратил на них внимания, если бы не увидел лежащий на траве продолговатый сверток. Мгновенно подобравшись, даже легкая усталость от хождения по пустому лесу исчезла, он поставил корзину на влажную землю и, слегка отодвинув одну из копавших, откинул испачканную землей ткань. Оказывается, девицы пытаются зарыть мертвую собаку, а ему уж подумалось… невесть что.

Теперь троица выжидающе смотрела на него. Девицы были хороши, каждая в своем стиле. Блондинке хоть сейчас позировать для мужского журнала. Вторая, с волосами потемнее, чем у блондинки, была в солнечных очках, и глаз ее он не видел. А вот у брюнетки глаза оказались сказочными, очень большими и темными, и почему-то вызвали в памяти полузабытые слова: «тиха украинская ночь».

– Как же это? – тупо спросил Воронин у всех троих, но только блондинка отреагировала:

– Помогли бы яму выкопать.

Сказала это зло, но смотрела на него совсем не зло, с явным интересом.

Воронин видел, девица решает, не добавить ли еще что-то, но дожидаться не стал, взял у темноволосой лопату и принялся копать, углубляя начатую яму.

Троица стояла, окружив его, и он буркнул:

– Отойдите, вы мне мешаете.

Девушки послушно отошли, продолжая молча смотреть на него.

Аккуратно уложив сверток в вырытую яму, Воронин засыпал могилку землей, воткнул рядом лопату. А подруги стояли все так же молча, только блондинка переминалась с ноги на ногу.

Нужно было уезжать, но он почему-то медлил. Наконец предложил:

– Давайте я вас в Москву отвезу.

– Спасибо, отвезите, – повернулась к нему брюнетка с глазами «тихой украинской ночи». Голос у нее оказался очень красивым, каким-то бархатистым. – Только нам собраться нужно. Минут двадцать подождете?

Воронин кивнул.

– Пойдем, Лерочка, – обняла она русоволосую подругу за плечи.

Та сняла очки и грязными руками вытерла глаза. Глаза у нее оказались заплаканными, и Воронин понял, что собака была ее. Потом девушка посмотрела на него, и тогда он окончательно решил, что блондинка в этой компании явно проигрывает – глаза у русоволосой были необычные, миндалевидные и все понимающие, как у мадонны.

Четверг, 22 апреля

Мила проснулась совсем рано. Украдкой, стараясь не разбудить Костю, посмотрела на часы – половина шестого. И вставать рано, и заснуть вряд ли получится. Постаралась прогнать неприятный осадок, оставшийся от вчерашнего вечера, и стала строить планы на предстоящий день, но удавалось это плохо.

Вчера Костя пришел поздно, Мила даже начала волноваться. Она могла бы позвонить ему на мобильный, но обычно ее звонки вызывали у мужа недовольство, тот считал, что в рабочее время о жене следует забывать. Недовольство было совсем легким, почти незаметным, но Мила его отмечала и старалась лишний раз супруга не тревожить.

– Как отдохнули? – Сняв плащ и повесив его на вешалку, муж слегка прижал ее к себе и поцеловал в волосы. Он очень устал, и ему совсем не хотелось разговаривать.

– Отлично. – Только что ей хотелось рассказать про их сегодняшние приключения, а сейчас желание говорить отчего-то пропало. – Ты что так поздно?

– Дела… – Костя потрепал ее по затылку, как днем Лера приблудного щенка.

– Светка тоже приехала, как будто знала, что мы на даче.

– Знала, – кивнул он, прошел в ванную и начал тщательно мыть руки под краном. – Я ей сказал.

– Когда? – удивилась Мила. – Мы же только вчера договорились с Лерой.

– Вчера и сказал. – Константин вымыл руки и теперь так же тщательно их вытирал. – Она позвонила вечером, когда ты за продуктами выходила.

– А зачем? Зачем ты ей сказал? Знаешь ведь, что я ее терпеть не могу. И Лера тоже.

– Света позвонила, спросила, не собираешься ли ты на дачу, и я ответил, что собираешься, причем завтра. А что я должен был сказать, по-твоему? – отодвигая жену, потому что та мешала ему выйти из ванной, устало произнес Костя. Ему хотелось побыть одному, и, как это иногда случалось, он пожалел, что женат. – К тому же Света ничуть не хуже твоей Леры. Нормальная девушка, не понимаю, что вы к ней цепляетесь.

Муж произнес это равнодушно, было очевидно, что ему безразличны ее подруги и ее отношение к ним. Так было всегда, но сейчас у Милы от обиды сжалось сердце. Ей казалось, что она имеет право сама решать, с кем ей проводить время. А еще ей казалось, что муж должен если не уважать мнение жены, то, по крайней мере, не пренебрегать им столь откровенно. Тем более что лично его это совсем не касалось.

Мила молча подавала на стол ужин. Она так давно привыкла считать себя счастливой, что впервые за все время замужества появившаяся мысль – а в самом ли деле она счастлива? – показалась настолько пугающей, что молодая женщина сразу как будто замерзла в теплой квартире. «Я перенервничала, – успокоила себя Мила. – Мне просто жалко Леру, вот я и готова злиться на Костю».

Но сейчас, лежа в постели без сна, Мила вдруг поняла, что Костя вчера был не просто уставший. Его раздражала она, Мила.

Воронин отлично знал, что ехать к дому брюнетки Милы ему незачем. Прежде всего потому, что та замужем, он заметил вчера обручальное кольцо на ее пальце. С замужними женщинами Воронин предпочитал дела не иметь – не любил вранья. Конечно, его самого никто и никого обманывать не заставлял, однако участие в том, что обязательно должно вызывать ложь, было ему неприятно. Вот и старался с замужними не встречаться. Незамужних же попросту боялся, потому что жениться не хотел, а все незамужние женщины хотят замуж. Тем не менее любовные связи постоянно случались в его жизни, и, как правило, не по его инициативе, что его абсолютно устраивало. Связи эти Воронин старался не затягивать, ему было неловко перед женщинами, с которыми он категорически не хотел связывать свою судьбу.

И вот сейчас он и сам не понимал, почему его так тянет к дому в старых Сокольниках.

Вчера девицы к его машине вернулись вдвоем: блондинка уехала на своей собственной. В дороге они говорили мало, брюнетка спрашивала иногда что-то у подруги Леры, та отвечала односложно. Лера все вытирала слезы, катившиеся из-под очков, и Воронин старался на нее не смотреть, хотя в зеркале было видно ее, а не темноволосую подругу, на которую ему как раз очень хотелось посмотреть.

Лера молча вытирала слезы, и Воронин почему-то подумал, что плачет девушка не только из-за собаки. Когда Лера вышла возле «Красносельской», брюнетка села рядом с ним, на переднее сиденье.

– Как вас зовут? – покосился он на нее.

– Людмила.

Воронин не удивился. Имя ей поразительно шло, недаром ему вспомнились пушкинские строки. Конечно, Людмила. Как же иначе?

Хотелось спросить, кто она, в смысле, кем работает, или еще что-нибудь про нее, но с языка слетела другая фраза:

– Люда, ваша подруга очень любила собаку?

Девушка поморщилась и поправила:

– Мила. Меня все зовут Милой.

– Роман. Воронин.

Про щенка Миле говорить не хотелось, и она спросила:

– А вы кто по профессии, Роман?

– Военный инженер.

Это ее отчего-то заинтересовало. Мила даже повернулась к нему, а раньше смотрела вперед, на дорогу.

– Я инженер, – пояснил он, – только в погонах.