Общественное мнение - Уолтер Липпман

«Смесь фабианского социализма и эмпиризма Уоллеса»[34] даже привела Липпмана на короткое время на службу к мэру города Шенектади[35], приверженцу социалистических идей. Со временем, правда, он отошел от социализма.

Идеи упомянутых мыслителей не просто повлияли на его взгляды, но и существенно сформировали его дискурсивный багаж.

В книге «Общественное мнение» можно выделить четыре тематических блока:

1) анализ механизмов восприятия информации;

2) анализ способов формирования общественного мнения и его последующего функционирования;

3) критика традиционной теории демократии;

4) информационное обеспечение процесса управления в демократическом обществе[36].

Анализируя механизмы восприятия информации, Липпман выстраивает неоплатонистскую, в своей сущности, схему. Опираясь на знаменитую аллегорию пещеры Платона (см. эпиграф к книге), Липпман говорит, что человек отделен от мира псевдосредой, состоящей из предрассудков, стереотипов и упрощенных моделей. «…Доступ к информации затруднен и неопределенен… наше понимание существенно контролируется стереотипами… данные, имеющиеся в нашем распоряжении, фильтруются иллюзиями самозащиты, престижа, нравственности, пространства и способами выборочного исследования. …Кроме уже упомянутых искажений, общественные мнения нагружены тем, что мы легко принимаем последовательность фактов или их параллельность за причинно-следственные отношения». Модели восприятия несут защитную функцию, огораживая человека от стрессов, связанных с резкими переменами, и упрощая механизмы его взаимодействия со средой и со своими собратьями. Однако подобные механизмы восприятия ставят под сомнение характерный для классической теории демократии идеал всеведущего и всемогущего гражданина, согласно которому любой простой гражданин общества способен взять на себя обязанности по управлению обществом, поскольку он от природы наделен способностью к осуществлению законодательной и управленческой деятельности.

Ошибочность этой концепции демократии Липпман связывает с тем, что первоначальная модель демократического общества в Америке строилась как фермерская демократия, в условиях замкнутого на себе сообщества, где все проблемы были обозримыми и где каждый член этого сообщества (community) рано или поздно брал на себя функции управления. Сомнительность раннедемократического идеала всезнающего гражданина, согласно Липпману, усугубляется тем, что сами механизмы функционирования прессы как главного института, поставляющего информацию, основаны на регистрации события, а не на том, чтобы рассказывать о нем Истину. «Новости, — рассуждает Липпман, — являются не зеркалом социальных условий и обстоятельств, а сообщением о как-то обозначившемся событии. Из новостей вы не узнаете, как в семечке, помещенном во влажную почву, просыпается жизнь, но журналисты сообщат вам, когда первый росток пробьется на поверхность земли. Из новостей вы даже можете узнать, что сказал какой-нибудь человек о процессе зарождения этой жизни. Из них вы можете также узнать, если росток не появился над землей вовремя». И еще: «Гипотеза, кажущаяся мне наиболее плодотворной, состоит в том, что новости и истина — не одно и то же и что они должны четко различаться. Функция новостей в том, чтобы сигнализировать о событии, функция истины — освещать скрытые факты, устанавливать между ними связь и создавать картину действительности, которая позволяла бы человеку действовать. Только в тех точках, где социальные условия принимают узнаваемую и поддающуюся измерению форму, корпус истинного знания и корпус новостей совпадают. И это сравнительно небольшая часть всего поля человеческого интереса».

«Рядовые граждане» обычно не имеют прямого доступа к фактам, которые преобразуются в новостные события. Они должны прежде всего диагностировать социальные проблемы, а не вмешиваться в процесс управления, опираясь исключительно на свои, сформированные своими опосредованными представлениями (псевдосредой), общественные мнения. Будучи пламенным приверженцем либеральной демократии, Липпман исповедовал своеобразную форму политического элитизма. Л. Л. Адамс характеризует ее следующим образом: «Придерживаясь позиции, аналогичной позиции Роберта Михельса (Michels), Липпман, по-видимому, полагал, что самое лучшее, на что мы можем надеяться, — это конструктивный, представительный элитизм, при котором рекрутирование в элиты происходит открыто и регулируется общественностью»[37]. Поэтому задача не в том, чтобы, следуя традиционной тактике либералов, совершенствовать технические и институциональные средства, а в том, чтобы усовершенствовать образование и информационную базу управления. Иначе общественное мнение превращается в индивидуальное мнение, выражающее узкие интересы отдельных группировок.

В настоящем Предисловии я не буду подробно останавливаться на поглавном анализе книги, поскольку он уже выполнен несколькими авторами[38], а перейду к некоторым особенностям стиля Уолтера Липпмана и отдельным проблемам перевода этой книги на русский язык.

На написание оригинала книги ушло меньше времени, чем на создание ее перевода. И это не удивительно. Имена и события, упоминаемые Липпманом, были у его читателей на слуху, равно как и дискуссия о соотношении между государственной и местной властями, которую продолжает Липпман в своей книге. Оригинал книги насыщен цитатами без сносок или с неполными сносками, скрытыми ссылками и разнообразными аллюзиями, превратившими перевод в работу, близкую к расшифровке. Так, например, используемое им выражение «Великое общество» принадлежит Грэхему Уоллесу (так названа одна из его книг), а название одной из частей книги «Образ демократии» заимствовано у Алексиса де Токвиля. Липпман не дает ссылок на хрестоматийные для его времени и культуры высказывания (например, на высказывания Джефферсона). Вероятно, ссылки на эти высказывания выглядели бы для его читателей так же экзотично, как для наших читателей выглядели бы ссылки на высказывания типа «Хотели как лучше…».

Тезаурус Липпмана настолько широк, насколько широким он может быть у выпускника Гарвардского университета, вращавшегося в кругу политической и культурной элиты своего времени. Обществоведам, читателям этого перевода, вероятно, интересно будет узнать, что он общался с такими деятелями, как Герберт Уэллс, Бернард Шоу, с основателями Лондонской школы экономики Беатрис и Сидни Веббами, высшим политическим руководством США.

Приходится с сожалением признать, что переводчику и научному редактору книги не удалось произвести атрибуцию всех цитат и дополнить все недостающие выходные данные. Некоторые ссылки в переводе являются компромиссным решением: указаны более поздние издания источников, чем те, с которыми работал автор книги, но сверка цитат по этим, более поздним, изданиям не производилась.

Наибольшую сложность в процессе перевода книги составили ее ключевые понятия: government, public, pattern, popular.

Термин government — типичный случай языковой полисемии — переводится в зависимости от контекста как «правительство», «правление» и «управление».

Сложный характер термина public отмечает в уже упомянутой мной работе Н. Луман. «Складывается впечатление, — пишет он, — что в понятие public всегда был встроен элемент непредсказуемости»[39].

Перевод понятия public осложняется исторически сложившимися идиоматемами русского языка. Эти идиоматемы зачастую препятствуют последовательному соблюдению концептуальных связей. Например, в русском переводе лексическая связь между понятиями public policy и public opinion утрачивается, потому что исторически сложилось так, что первое передается как «государственная политика», а второе — как «общественное мнение».

Особую проблему составила также неизбежная модернизация текста. Решения относительно модернизации принимались ситуативно. В некоторых случаях я сознательно приняла решение в пользу модернизации. В 1922 году, по-видимому, еще отсутствовал термин «респондент», поскольку Липпман использует описательное выражение «those who replied». Однако я ввожу термин «респондент» в свою интерпретацию текста, ввиду его абсолютного соответствия смыслу оригинала.

В других случаях, скажем в случае с термином «pattern», я ее избегаю, так как введение общепринятого паттерн стало бы, по-видимому, стилевым и, возможно, смысловым диссонансом.

Не исключено, что именно эти и многие другие переводческие проблемы были одним из обстоятельств, помешавших введению сочинений Липпмана в отечественный научный и общественный оборот. В фундаментальной монографии о Липпмане, написанной В.О. Печатновым по материалам архивов Липпмана в Йельском университете, нет ни одной ссылки на отечественные публикации, хотя интерес среди отечественных исследователей к творчеству Липпмана существует[40]. Обычно его имя упоминается в контексте исследований стереотипов[41], так как считается, что именно он ввел понятие стереотипа в социальную теорию[42].