Побратимы - Василий Изгаршев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
6
— Карпухин!
— Я!
— Имя, отчество?
— Геннадий Алексеевич.
— Подойдите ко мне.
Генка выходит к столу, за которым восседает пожилой военный со старшинскими погонами на тужурке. Мы его уже знаем, он водил нас в баню, выдавал там обмундирование. Фамилия его Альхимович. Он наш ротный старшина, сверхсрочнослужащий. Со дня на день Альхимович ждет приказа о присвоении звания прапорщика. Представление на него, говорят, уже ушло в штаб округа.
У Альхимовича еще множество всяких вопросов, и, судя по всему, нам стоять и стоять в строю. Аж до самого, может быть, обеда.
— Место рождения?
— Средневолжанск.
— Местный, значит?
— Ага.
— Не «ага», а «так точно».
— Так точно.
— А это что за штука? — старшина ткнул пальцем в черный футляр.
— Это не штука, а скрипка.
— Играете?
— Ага… виноват, так точно!
— Сегодня же сдать в кладовую. У нас, Карпухин, не музыкантский взвод, а учебная танковая рота. Учебная, понятно? — старшина измеряет взглядом Генку с ног до головы. — В первый взвод. Сержант Каменев, принимайте солдата.
Наступает моя очередь. Узнав, что я тоже средневолжанский, старшина вздыхает.
— Небось домой проситься начнете?
— Так точно! — Об этом мы уже думали, и тут скрывать нечего.
— Увольнение в город после принятия присяги. До — ни-ни! Ясно? В первый взвод!
7
Взвод собрался в ленинской комнате.
— Итак, сегодня у нас первое политическое занятие. Руководить им буду я. Моим помощником назначен сержант Каменев.
Командир взвода лейтенант Астафьев, совсем еще молоденький розовощекий блондин, медленно прохаживается взад-вперед по комнате, от стола к окну и обратно — от окна к столу.
— Сегодня мы разберем один вопрос: задачи вашей предстоящей учебы. Раскройте тетради, запишите название темы…
Шелестят тетрадки, поскрипывают перья. Солдаты переписывают написанные лейтенантом на доске предложения. Как в школе.
Стены ленинской комнаты залеплены различными плакатами, диаграммами. На них и макеты орденов, и разноцветные стрелы на картах, и выписки из всех воинских уставов, и боевой путь ВЛКСМ, и итоги выполнения народнохозяйственного плана за 1-й квартал. Над классной доской во всю стену лозунг: «Танкисты! Порадуем Родину-мать новыми успехами в учебе и службе!».
Интересно, к кому обращен лозунг? К нам? Но у нас пока еще нет никаких старых успехов.
В центральном простенке — портрет солдата в аккуратной багетовой рамке. Солдат еще юноша, но у него на гимнастерке Золотая Звезда. Это тот самый Алексей Стуриков, о котором на первом нашем построении рассказывал заместитель командира полка по политчасти майор Носенко. Не то в Белоруссии, не то в Польше, нет, кажется, все-таки в Белоруссии рядовой Стуриков — солдат из стрелковой роты — во время атаки первой траншеи противника повторил подвиг Александра Матросова. В самый разгар боя, когда наши наступавшие цепи залегли под огнем ожившего фашистского пулемета, Стуриков, который ближе всех оказался к вражескому дзоту, не раздумывая, бросился вперед и телом заслонил изрыгавшую свинцовую смерть амбразуру.
Совсем юнец, моложе, поди, любого из нас. Широко расставленные глаза, маленький вздернутый нос, шея длиннющая-предлиннющая, как у всех подростков, девчоночьи ямочки на щеках… А взгляд широко расставленных глаз веселый до бесшабашности, просто озорной взгляд. У Генки часто такой бывает…
Стараюсь вспомнить все, что рассказывал о Стурикове майор Носенко. Ну да, тот бой был самым первым для него. Значит, так, это было в сорок четвертом… А он родился… Под портретом короткая биографическая справка, но буквы с завитушками и цифры, старательно выведенные черной тушью, сливаются, и никак не разобрать даты рождения Стурикова. Нешто Генку спросить, — может, он поглазастей? Тихонько подталкиваю его под столом коленкой. Он, тотчас же перехватив мой взгляд, долго смотрит на портрет, потом берет ручку и пишет в моей тетради: «Чего тебе?»
«Когда он родился?» — строчу я в его тетради.
«Зачем тебе?»
«Отвечай на вопрос!»
«Он был моложе нас.»
«Знаю. На сколько?»
«Он был моложе твоего отца.»
«Ну и что?»
«Ничего. Он — герой.»
«А ты можешь быть героем?»
«Отстань. Лейтенант смотрит.»
Это правда, лейтенант действительно посматривает на нас. А-а, была не была, спрошу у лейтенанта, пока он еще не успел сделать мне замечание.
— Разрешите вопрос, товарищ лейтенант?
— Пожалуйста.
Я встаю.
— Минуточку, — останавливает меня лейтенант и, обращаясь ко всему классу, поясняет: — Запомните порядок: если хотите обратиться во время занятий к руководителю, то поднимите руку. Спросит вас руководитель, встаньте, назовите себя: «Рядовой такой-то», а потом обращайтесь по существу. Ясно?
Все хором:
— Ясно!
— Сядьте, рядовой…
— Климов.
— … Климов, и повторите прием.
Вопрос задавать расхотелось, но прием есть прием. Выполняю его в точном соответствии с изложенным товарищем лейтенантом порядком. Интересуюсь боевым путем нашей части, ее героями.
— Вы забегаете вперед, рядовой Климов. Этот вопрос будем изучать в ходе очередной темы. Ясно?
— Так точно, товарищ лейтенант.
— Садитесь.
— Есть.
— Продолжим наш рассказ… Итак, на чем мы остановились?..
В ленкомнате душно. Кое-кого разморило, клонит в сон. Лейтенант вышагивает от стола к окну и обратно. И говорит, и говорит…
— Конец первого часа занятий! — раздается в коридоре.
Все начали складывать тетради.
— Кто вам, товарищи солдаты, разрешил складывать тетради? Отставить! — тут же среагировал лейтенант. — Запомните порядок: сигнал дневального не для вас, а для руководителя. Ясно?
Все хором:
— Ясно!
— Вот так. Сложить тетради! Перерыв!
Стараясь быть чинными, выталкиваемся в коридор. Солдат с портрета смотрит на нас с нескрываемым любопытством.
* * *— Р-раз! Два-а! Р-раз! Два-а! Л-ле-во-ой! Л-лево-ой!
Растянувшись гуськом, мы вышагиваем по плацу.
Строевая подготовка. Сержант Каменев, притопывая на месте, упивается каждым словом команды. Растягивает его, выговаривает сочно, чувствуется, что это дело ему знакомо и очень нравится.
— Не тяните ногу, рядовой Карпухин. Н-носочек, носочек повыше!
— Как вы держите руку у головного убора, рядовой Антропов? Локоть на уровне плеча! Отставить!
Жарко. Солнце припекает. В классе тоже душно, но уж лучше бы сидеть в классе…
— Р-раз, два-а! Р-раз, два-а!
Шагаю вслед за Карпухиным, стараюсь не тянуть ногу и делать «повыше носочек», а в глазах — солдат на портрете. Ему, оказывается, не исполнилось и восемнадцати… Мальчишка… Нынешние в его возрасте у мамы на мороженое двухгривенный выклянчивают, а он уже сражался с фашистами. Как Николай Карпухин, как мой отец.
Да ко всему прочему нам с Генкой он земляком доводится. Из Майны он, это всего километров сорок от Средневолжанска… Его именем теперь колхоз называется и школа тоже. Понятно, он мог быть откуда угодно, но то, что оказался земляком, — приятно…
В перерыве я спросил Генку:
— Как ты думаешь, страшно ему было в том бою?
— Нисколько.
— Почему?
— Ты что? Разве, когда страшно, такое можно совершить?
Наверно, правда. Совершить такое можно только тогда, когда тебе нисколько не страшно.
— Климов! — голос сержанта возвращает меня на плац. — Вам что, сено-солому к ногам привязывать? Л-ле-вой, л-левой!
* * *— Автомат Калашникова состоит… Его тактико-техническая характеристика… Рядовой Антропов, повторите, что я сказал.
Лейтенант Астафьев так же, как и на политзанятиях, не сидит на месте, а вышагивает по классу.
Молодец Антропов — все до словечка запомнил, отвечает без запинки.
— Остальные усвоили так же, как Антропов?
Хором:
— Усвоили!
— Тогда пойдем дальше. Неполная и полная разборка и сборка автомата. Когда, в каких случаях, в какой последовательности…
Генка Карпухин поднимает руку.
— Слушаю вас.
— Рядовой Карпухин. Разрешите вопрос, товарищ лейтенант?
— Да!
— Вы говорили, что механику-водителю положен пистолет. А мы автомат изучаем. Зачем?
— Рядовой Карпухин, вы чем занимались на политических занятиях? Слушали мой рассказ или бабочек ловили?
Генка вспыхивает. «Бабочки» ему явно не понравились.
— Я же объяснял, — продолжает лейтенант, — что мы обязаны изучить курс молодого бойца, научиться выполнять стрелковые упражнения из автомата. Ясно?
— Так точно!
— Садитесь!
— Есть!
— Пойдем дальше…
На перерыве Генка спросил:
