Действуй, жена! (СИ) - Волкова Виктория Борисовна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спасибо, дорогой товарищ, — шиплю недовольно, — вот ты мне удружил.
— Не боись, Шакира, — ухмыляется Леха, сжимая мои пальцы. Я пытаюсь вырвать руку из его лапищи, возмущенно бурча. Но Лешка натужно улыбается и сжимает ладонь еще сильнее, будто удерживая меня. Мы возимся, как прыщавые подростки, и не сразу замечаем, когда рядом с нами возникает высокая строгая блондинка.
— Кто накладывал жгут? Во сколько? — требовательно спрашивает она, оглядывая Леху и его окровавленную конечность. Чуть растерявшись под ее суровым взором, я рапортую, как солдат на параде:
— Жгут накладывала я. Время девятнадцать тридцать.
— Профессионально сработано, — кивает доктор. — Пойдемте, Алексей Николаевич, — приказывает она Воскобойникову.
— Дождись меня, Шакира, не уезжай, — жалостливо заглядывая мне в глаза, стонет он на ходу.
Хочется напомнить Лехе, что ждать и догонять я давно отвыкла. Но резкие слова внезапно застревают в горле. И вместо того, чтобы послать подальше бывшего друга детства и уехать домой, я мяукаю, как идиотка:
— Конечно, подожду, Леша.
Как только раненый боец и его доктор скрываются в операционной, сажусь на диванчик и, открыв смартфон, начинаю строчить пост.
«Дождись меня», — рефреном проносится в голове. Когда-то я уже слышала похожую фразу, верила и ждала. Вот только ничем хорошим это не закончилось.
Глава 2
Заштопанного Воскобойникова мне сдают на руки примерно минут через сорок. Две молоденькие медсестры ведут под локотки раненого бойца и горделиво смотрят по сторонам. Жаль, конечно, но никого кроме меня в коридоре нет. Даже регистраторши разошлись по домам, прихватив с собой аптекаршу. Дедок-охранник, встречавший нас на въезде в клинику, подозрительно таращится на меня, но молчит. Да и мне некогда на него смотреть. За то время, что жду Леху, я успеваю накатать пост про жену нашего местного олигарха Пирогова, замутившую роман со студентом. Мой блог — «Рупор Дерзкой Анжелики» — не простаивает и дня. Ежедневно в нем публикуются злободневные новости и мое личное мнение о животрепещущих событиях.
«Страна должна знать, что я думаю!» — такой слоган я хотела разместить в шапке профиля, но моя сестрица Малика — компаньон, обеспечивающий прикрытие, — оказалась против.
— Тебя читают не только в России, — совершенно справедливо заметила она и предложила заменить слово «страна» на слово «мир». Но тут уже возразила я. Мои посты точно не читают в Нигерии или в Сомали. Долго мы цапались и решили обойтись без слогана. Зато фотка Мишель Мерсье, там, где она в белой мужской рубашке и с распущенными волосами, прошла без всяких споров.
Блог в Инсте мы ведем вместе с Маликой. Аккаунт зарегистрирован на нее. Указаны все достоверные данные, но даже самым шустрым журналистам, сыщикам и Интерполу к ней не пробраться. Во всяком случае, пока никому не удавалось. А учитывая особую направленность «Рупора», факт безопасности был и остается самым важным. Малика проверяет фотки на подлинность, отвергая любой фотошоп, даже простое осветление кадра, и рассчитывается с осведомителями. А с меня обличающие и едкие тексты, за которые многим хочется открутить автору башку. Нас такой творческий союз полностью устраивает.
Я лишь на минуту задумываюсь о сестре, отправляю ей пост на личную почту и поднимаю голову, заслышав в коридоре шаркающие шаги. Встаю навстречу и, улыбаясь, наблюдаю, как конвоиры в белых халатах ведут, поддерживая с двух сторон, здоровенного амбала со страдальческим лицом и в нетканом хитоне. Если бы сейчас какой-нибудь художник писал сцену снятие с креста, то увиденное мною трио как раз бы подошло для натуры.
— Все, Кира, — бормочет Воскобойников, припадая мне на плечо, — подлатали меня.
— Что же вы ему никакой одежды не принесли? — восклицает наивно одна из медсестер и торжествующе глядит на Леху, словно говоря: «Смотрите, товарищ артист, какая я умная и красивая. Может, бросите свою образину, и сходим в ЗАГС?»
— Поедем, Лешенька, — приторно-медовым голосом говорю я и, не обращая внимания на девиц, вывожу своего подопечного из клиники.
— Куда тебя отвезти, Лехес? — усадив болезного в Туарег, интересуюсь менее заботливо.
— Откуда взяла, туда и привези, — хмыкает он, морщась от боли. — Куда я в таком виде пойду? Будто из морга сбежал.
— Твои жабешки не поймут, — соглашаюсь я и, глянув на почетного пассажира моего авто, сталкиваюсь с испепеляющим взглядом.
— Кто? — рычит он.
— Бабешки, — быстренько поправляюсь я и делаю вид, что так и было.
— А то я подумал… — угрожающе бубнит он.
— Послышалось, милый, — выезжая с территории клиники, улыбаюсь я гадко. — Семейка твоя заботливая. Они тебя до сих пор на коротком поводке держат? А Нефертити им нравится?
— Шакира, — гневно предупреждает Воскобойников, — заткнись…
— А то что? — уточняю, покосившись подозрительно. — Высадишь меня из машины? Не выйдет, Лешенька. Не нравится, иди пешком, — торможу я около парка, где, несмотря на поздний час, полно гуляющих. — Порадуй публику, и завтра из всех утюгов страны…
— Кира, и без тебя тошно, — баюкая руку, просит пощады Леха, и я замолкаю, следя за дорогой. Снова накрапывает дождь, и мне уже кажется, что там, в небесной канцелярии, кто-то включает душ, когда я выхожу из дома. Я врубаю магнитолу, и салон машины тут же наполняется криками Шнура «Начинаем отмечать!».
Песня, конечно, новогодняя… но мне так радостно слушать ее в любое время года.
Воскобойников морщится, будто съел таракана, хотя в детстве на спор слопал одного вполне спокойно.
— А ничего другого у тебя нет? — интересуется домашний гений. — Может, лучше в тишине ехать? Башка раскалывается…
— Да вроде Шнур под водочку самое то, — пожимаю я плечами, но музыку выключаю.
— А ты выпила, пока меня ждала? — ехидно интересуется Леха. — Что-то я сразу не понял…
— Ты под препаратами, Воскобойников, — хмыкаю я, въезжая во двор и, видя перекошенное от ярости лицо, поясняю: — Я про наркоз.
— Ну ты стерва, Мансурова! — протяжно ноет Леха и щелкает замком, открывая дверь. Но та не поддается…
— Сейчас отвезу тебя к тете Нине, — угрожаю я, называя его мать, как когда-то в детстве. — Сдам на руки. Пусть волшебные Ксень-Вер-Дан за тобой ухаживают и одновременно проедают плешь. Уже недолго осталось.
— Где? — попадается на крючок Воскобойников и задумчиво ищет на своей башке проплешину, выжранную тремя сестрами и матерью. — Выпусти меня, змея, — бурчит грозно.
— Ты мне надоел, — устало фыркаю я, — вот только из чувства искреннего сострадания… к себе любимой никуда тебя не повезу. Иди к своей Нефертити под бочок.
— Она уехала, — кивает Леха на мое место, — так что можешь поставить тут свою машину, чтобы нам завтра за ней не бегать.
«Что? — хочется заорать мне. — Вот спасибо, дорогой!»
Но я молча киваю и мастерски заезжаю на бордюр. Ставлю Туарежку в небольшой уютный тупичок, как раз под моими окнами.
— Пойдем, горе луковое, — вздыхаю натужно и, собираясь выйти из машины, грозно предупреждаю: — Еще раз назовешь меня стервой или змеей, и я звоню твоим родственницам.
— Больше не буду, — понуро обещает мне Леха. — Но и ты не ругайся больше, моя Кирюшенька, — бормочет он сипло и силится погладить меня по руке.
Меня!!! По руке!!!
«Вот лучше б еще раз назвал стервой», — еле сдерживаюсь я, когда одним словом Воскобойников режет по давним шрамам. Хочу заорать: «Какая я тебе Кирюшенька!» — и стискиваю зубы, чтобы не влепить по мордасам. Но больных, сирых и убогих бить нельзя. Я помню, учила в школе и поэтому с трудом, но сдерживаюсь. Выхожу из машины, стараясь избегать резких движений.
Вдох… Выдох. Полегчало, вроде.
Поднимаясь к себе на второй этаж, на минуту словно забываю о Лешке, пыхтящем мне в спину, и пытаюсь понять, что нужно с вечера подготовить на завтра.
«С утра пораньше — в бассейн», — напоминаю самой себе, распахивая дверь в тамбур, и замираю на секунду. Осматриваю стены и пол, забрызганные кровью. Рано лечь точно не получится. Пока все отмою. Нет, у меня есть, конечно, домработница. Но она приходит строго к девяти, когда я собираюсь на работу, а к тому времени отмыть от моих стен биоматериал нашего доморощенного Ди Каприо уже не удастся. Придется прямо сейчас вооружиться тряпками и химикатами и драить стены до первоначального вида. Или уже с утра пригласить маляров. Но, блин, за что мне этот цирк?
