Замок на скале - Вилар Симона

Дэвид хихикнул, почесал за ухом и охотно поддержал эту тему. Вскоре дети наперебой рассказывали, как Дэвида облачили в рясу и на мечах вынесли из церкви Святого Катберта, а затем внизу, в деревне, он направо и налево отдавал приказы, и никто не смел его ослушаться.

– А как же Дугласы? – несколько удивился Генри. – Вы, я вижу, тут вовсю веселитесь, а мой оруженосец говорит, что замок едва не подвергся осаде.

Что осада, что представление с мальчиком-епископом – им все было весело. Они дружно закивали:

– Да-да, мама даже запирала нас в большой башне, а во дворе грели смолу.

– Вот дыму-то было! – перебивал сестру Дэвид. Он влез на кровать, усевшись едва не на герцога, и, размахивая руками, показывал, как клубился дым.

– А потом приехал крестный Дэвида, дядюшка Гарри Перси, и они все быстро уладили.

Бэкингем был удивлен:

– Что я слышу? Граф Нортумберлендский – твой крестный, Дэвид?!

Генри показалось это невероятным. Видимо, барон Майсгрейв – персона весьма заметная, если сам Перси ходит у него в кумовьях.

Однако Кэтрин изумила его еще больше:

– Велика важность! А моя крестная – леди Баклю из Бракенстоуна!

Генри был сражен. Баклю, самый воинственный шотландский род в Пограничье! Таковыми же с английской стороны считали и Майсгрейвов. И вот, оказывается, эти исконные враги водили дружбу. Нет, он решительно ничего не понимает в этом Нортумберленде!

Между тем дети вновь взялись взахлеб рассказывать о святочных представлениях, когда Дэвид заставил отца разносить воду и дрова по женским покоям, а капеллану, отцу Мартину, пришлось доить бурую бодливую корову, и вся дворня надрывала животы со смеху, глядя, как почтенный священнослужитель то и дело выскакивает из-за заграждения, пока леди Майсгрейв не сжалилась над ним и не упросила сына снять с бедняги столь непомерно суровую епитимью.

Дети перебивали друг друга и смеялись. Генри тоже стал вторить им. За стеною по-прежнему храпел Ральф, но на него не обращали внимания, пока Бэкингем не попросил Кэтрин и Дэвида разбудить его, чтобы затопить камин. Но дети в один голос воспротивились, сказав, что они с этим справятся гораздо лучше, а потому несносного оруженосца не стоит трогать, ибо он уже не раз гнал их прочь, когда они хотели сюда пробраться.

И действительно – они быстро развели огонь, хотя и едва не подрались за право высечь искру. В конце концов Генри вмешался, заявив, что поджечь растопку должна Кэтрин, так как Дэвид еще мал. Мальчишка тут же надулся и отошел, упрямо уставившись в окно. Кэтрин одарила герцога кокетливой улыбкой и заметила:

– А вы, между прочим, красивый рыцарь.

Генри расхохотался так, что снова заныла грудь. Решив пойти на мировую с Дэвидом, он разрешил ему рассмотреть насечку на клинке меча у рукояти. Завершилось же все тем, что дети забрались к нему на кровать, а он принялся рассказывать им слышанную в детстве от Мэгг историю про пастуха Кэдуладера и его козу Дженни. Дети слушали эту старую валлийскую сказку, приоткрыв рты, но, когда Генри добрался до того, как коза превратилась в прекрасную девушку и повела Кэдуладера к козлиному королю, они услыхали где-то внизу шум и женский голос, громко звавший детей по имени.

– Это мама! – всполошилась Кэтрин. – Ох, не говорите ей, что мы были у вас, сэр!

Брат и сестра кинулись было к выходу, но, сообразив, что путь к отступлению отрезан, тут же вернулись и торопливо юркнули под кровать. Бэкингему опять стало нестерпимо смешно. Но в этот миг он услышал, как за дверью с кем-то разговаривает пробудившийся наконец-то Ральф. Затем вошла баронесса. Рядом семенил с трещоткой в руках карлик на кривых ножках, а следом показался недоумевающий оруженосец.

Леди Майсгрейв взглянула на Генри и улыбнулась.

– Доброе утро, милорд. Слава Иисусу Христу!

– Во веки веков, – отвечал Генри.

Первая мысль герцога при взгляде на хозяйку замка была – эта женщина необычна, вторая – она очаровательна.

Да, она была необычна. Все в ней – от небрежно переброшенной через плечо косы и великолепных чуть раскосых глаз цвета молодой травы до свисавшего с широкого пояса, подхватывавшего платье, маленького кинжала в ножнах и безрукавки из оленьего меха – казалось непривычным для глаза лорда, привыкшего к жеманным и капризным леди английского двора или холодным горделивым дамам Шотландии.

Леди Майсгрейв не походила ни на тех, ни на других. Она была и проста, и привлекательна в одно время. Она держалась с герцогом так, словно они были знакомы давным-давно, но вместе с тем с таким тактом, что ни на миг не задела достоинства пэра Англии. Она не приветствовала его реверансом, что было бы нелепо в ее диком наряде, но в то же время была столь сдержанна и учтива, что Генри поневоле был очарован.

– Пусть ваша милость простит нас за столь бесцеремонное вторжение, но шут Паколет утверждает, что мои дети проникли в вашу башню.

– Пробрались, пробрались, – зазвенел бубенцами карлик. – И юная леди, и маленький лорд. Паколет видел, как они…

Баронесса дернула его за ухо, заставив умолкнуть.

– Простите, милорд. Мои дети сгорают от нетерпения познакомиться с вами. Их не пускали в башню, и это растравило их любопытство. Боюсь, они могут вас побеспокоить, хотя ваш же оруженосец утверждает, что здесь никого не было, и поэтому я прошу простить меня за то, что я нарушила ваш сон.

Какой голос! Чуть хриплый, грудной, завораживающий. Генри поймал себя на том, что снова не сводит глаз с ее губ.

– Будьте милосердны, миледи! Вам не за что просить прощения. Это ваши владения, и именно я должен извиниться перед вами за то, что доставил вам столько хлопот и волнений столь неожиданным появлением.

Она улыбнулась одними уголками губ и снова осведомилась о детях. Нелепейшая ситуация. Бэкингему вовсе не хотелось предавать своих маленьких приятелей, но и солгать он не мог.

– Ваши дети очаровательны, баронесса, – сказал он, зная, что ни одно материнское сердце не устоит против такой похвалы. – Я провел с ними чудесное утро, они даже развели для меня огонь в камине, согрев комнату, так что ни о каком беспокойстве не может быть и речи. И, если вы обещаете, что не будете с ними чрезмерно строги, я укажу, где они могут скрываться.

Леди Майсгрейв снова улыбнулась:

– Кажется, я уже сама догадываюсь, где они нашли убежище.

И она постучала по резной консоли ложа герцога.

Все было тихо, но, когда шут упал на четвереньки и начал визгливо лаять, заглядывая под кровать, послышалась возня и показались сначала Дэвид, а затем и его сестра.

Мальчик замахнулся на шута:

– Гнусный предатель! Я велю тебя ежедневно пороть, когда вырасту.

Кэтрин немедленно начала оправдываться:

– Мы просто хотели украсить эту комнату к Новому году остролистом и зашли взглянуть, сколько веточек следует взять.

При этом она оглянулась на герцога и лукаво подмигнула, приглашая в союзники. Дэвид начал было что-то толковать про меч и в конце концов, перебравшись через герцога на другую сторону кровати, взялся поднимать оружие. Леди Майсгрейв пришла в ужас от поведения сына и дочери и, торопливо извинившись, поспешила увести детей. Но Генри эта сцена позабавила, он пришел в отличное расположение духа, и даже дававшая о себе знать болезненная слабость, казалось, отступила.

С этого дня здоровье герцога пошло на поправку. К нему вернулся аппетит, жар спал, с каждым часом прибывали силы. Вскоре он уже начал вставать, хотя пользовавший его священник, отец Мартин, советовал ему провести в постели лишние день-другой. Но Генри категорически возражал. Мало того, что ему пришлось быть прикованным к постели все рождественские и новогодние празднества, но он чувствовал себя вдвойне униженным, когда за ним, словно за больным младенцем, ухаживала леди Майсгрейв.

Конечно, в рыцарских романах, которыми он некогда зачитывался, прекрасные дамы занимались тем же: Изольда, Элейна, Лионесса – все они лечили израненных воинов, а затем воспламенялись любовью к ним. Но разница состояла в том, что их рыцари получали свои раны в поединках, а отнюдь не были простужены и не страдали болезнью легких, как объяснил Генри явившийся вскоре его проведать капеллан Нейуорта отец Мартин.