По следам затонувшей шхуны - Владимир Михайлович Крепс

— А кашалот это знал? — ехидно переспросил неугомонный Тартарен.

— Трудно сказать… К счастью, я вспомнил, что у меня в кармане случайно завалялась колода карт. Я ныряю. Тасую под водой карты и предлагаю кашалоту выбрать любую… Не хочет!.. Ни под каким видом. Понимаете, глядит на меня в упор и начинает облизываться… Тогда я пускаю в ход последнее средство — карточные фокусы!.. После нескольких пассажей мне удалось рассмешить его до слез. Ну, а когда кашалот хохочет, с ним уже очень легко найти общий язык. Оказывается, старик подслушал ваш разговор на шлюпке и согласился совершить экстренный рейс Таити-Мемфис! Я примчался сюда раньше вас всех на кашалоте, вписав новую блестящую страницу в историю моих приключений. И вот что он подарил мне на прощание…

Мюнхаузен торжественно извлек из заднего кармана камзола обросшую морскими ракушками бутылку с сургучной печатью.

Тартарен достал из саквояжа штопор и артистически откупорил бутылку… Как и следовало ожидать, в ней оказался «почтовый голубь моряков» — записка, написанная моряками с терпящего бедствие корабля.

Дик Сенд нетерпеливо выхватил записку из рук толстяка и с трудом прочитал кривые, поспешно написанные буквы:

«…наша шхуна у мыса Гаттерас налетела на риф и села на камни. Я отдал приказ команде покинуть корабль. Спасите наши души…»

— Клянусь почтой Нептуна, тайна «Марии Целесты» сама приплыла к нам в руки! — воскликнул Робинзон.

— Читайте дальше, Дик, — поторопил юношу Немо.

— «…Мы разместились на двух шлюпках с небольшим запасом воды и сухарей…», —

продолжал пятнадцатилетний капитан, но его тут же перебил разочарованный голос Гулливера…

— Увы, эта бутылка брошена в океан не с борта «Марии Целесты». Тут можно разобрать подпись: «Капитан парусника «Катарина» Джон Флеминг».

Капитан корвета тяжело вздохнул:

— Да, весьма возможно, что по морям и океанам плавает бутылка, брошенная несчастными моряками «Марии Целесты»… Но где? Когда и кем она будет поймана?.. Был случай, что бутылка, которую прозвали «Летучим Голландцем», плавала шесть лет и восемь месяцев, обогнув весь земной шар. Она прошла шестнадцать тысяч миль от острова Тасмании к берегам Южной Америки… Морские течения вынесли ее в Атлантику… Потом она долго путешествовала по Индийскому океану, и, наконец, ее прибило к берегу возле порта Бамбери в Австралии.

— А у нас в Англии, — сказал Гулливер, — при дворе королевы Елизаветы была учреждена специальная должность «королевского откупорщика океанских бутылок». Никто, кроме него, под страхом смертной казни не имел права открывать такие бутылки. Ведь в них могли быть карты с местом гибели сокровищ и зарытых пиратами кладов. Впрочем, лорд-откупорщик бутылок был не слишком загружен работой. Большинство бутылок было проглочено акулами или разбивалось о прибрежные камни.

Здесь в разговор вмешался Немо.

— Дело не в сокровищах погибших кораблей. Почта Нептуна сейчас служит науке. Тысячи бутылок бросается в воду… вовсе не с борта тонущих кораблей. Они годами плавают по морям и океанам. Их вылавливают на берегах всех континентов. Уцелевшие бутылки, попадая в руки океанографов, помогают изучению прихотливых и изменчивых морских течений.

— Так уж ли это важно, медам и месье? — усомнился Тартарен. Капитан корвета укоризненно покачал головой.

— Ах, Тартарен, вы были начальником морской экспедиции в порт Тараскон… Кто не помнит ваш знаменитый корабль «Тютю Панпан»! А задаете вопросы, на которые мог бы ответить каждый школьник… К вашему сведению Михаил Васильевич Ломоносов еще в 1759 году написал трактат «Рассуждения о большой точности морского пути». В этом труде великий русский ученый отмечал огромную важность изучения морских течений. Он понимал все значение этого дела для успехов мореплавания. И сегодня бутылочная почта служит науке во многих странах… А в Советском Союзе все донесения океанских бутылок изучает Главное Управление Гидрометеослужбы.

— Я сдаюсь, — сконфуженно произнес тарасконец… В этот момент из темноты неожиданно раздался грубый окрик:

— Руки вверх!

И капитанов окружила большая группа вооруженных плантаторов.

Некоторые из них были в цветных сюртуках, другие в кожаных блузах, а иные в охотничьих куртках. Вперед вышел розовый старичок с седыми бакенбардами. Он слегка приподнял свой бежевый цилиндр, открыв совершенно лысую голову. Это был местный судья мистер Блекборн.

— Уважаемые господа! — с необыкновенной вежливостью произнес судья. — Возможно, что вы просто бродяги. В таком случае, по законам нашего штата я буду вынужден отправить вас в тюрьму за бродяжничество… Но не исключено, что вы джентльмены удачи или конокрады. В таком случае я вынужден попросить вас немедленно покинуть пределы нашего штата во избежание печальных недоразумений. Судья Блекборн не будет больше говорить. Но он не будет и молчать. Он будет действовать!..

Не успел Блекборн закончить, как в разговор вмешался его сын Роберт — здоровенный верзила в песочного цвета сюртуке, в широкополой шляпе и в высоких сапогах со шпорами. Через плечо Роберта была намотана веревка, на поясе болтался огромный кольт. Поглядывая на Тартарена и Мюнхаузена, он не мог удержаться от смеха.

— Папа, да это, наверно, артисты из бродячей труппы. Их афиши висят на всех заборах.

Тартарен подмигнул своим друзьям.

— Вы угадали! Всего только одно представление ввиду ангажемента, требующего немедленного возвращения в Европу. В высшей степени увлекательно! Имею честь представиться: Давид Гаррик Младший из лондонской труппы Дрюри… дрюрилейнского театра… — Толстяк указал на Дика Сенда и с подъемом закончил: — А это — Эдмунд Кин Старший, почетный трагик королевского континентального театра!

Судья, подозрительно присматриваясь к капитану Немо, кашлянул в платок.

— Джентльмены, я не могу не обратить ваше внимание на этого темнокожего в чалме…

Но любимец Тараскона не дал ему договорить.

— О-о, медам и месье! Вы будете поражены…