"По дороге в Рай..." ...или Беглые заметки о жизни и творчестве Константина Кинчева... - Нина Барановская

Осенью 84-го меня вызвали "в кадры" и объявили, что я должна уйти по сокращению штатов. Это было почти забавно, так как в штате газеты было всего-то две ставки корреспондента. К тому же на протяжении пяти лет моей работы на каждой летучке почти что редактор нахваливала мои материалы и ставила коллегам в пример. К тому же стало известно, что, как только я уйду и ставка моя якобы сократится, в редакцию примут сразу двоих новых сотрудников. Смешно? Теперь да. Я "не сократилась". Заявила, что никуда не уйду. И тогда мне перестали давать работу. Знаете, как легче всего выбить почву из-под ног человека? Заставьте его есть незаработанный хлеб. Мне платили зарплату, а заданий не давали. Если я что-то делала сама, материалы складывали в стол. За что я попала в немилость? Догадок много. Но до сих пор это только догадки. ОНИ умели все окружить завесой тайны, умели превратить все в абсурд когда оскорбляла даже не открытая вражда, а ситуация полной бессмысленности, абсурдность происходящего.

"Процесс" Франца Кафки – это вовсе не заумь, а как раз очень понятная книга в приложении к нашей недавней действительности.

А догадки мои таковы.

Во-первых, я писала большую часть так называемых критических материалов в нашей газете. Ну там про всяких разбазаривателей собственности, про "сервис" в студенческих буфетах и т.п. Жалобы на меня "обиженных" в горком, обком, народный контроль и т.д. не были редкостью.

Во-вторых, я помогла одному юному дарованию опубликовать рецензию на диспуты, организованные лауреатом премии ленинского комсомола В.Т.Лисовским, на коих (диспутах) он промывал мозги племени младому, объясняя, что все хиппи, панки, а также их идейный вождь Борис Гребенщиков – просто ублюдки, а кафель в ванной – это мещанство, а Запад – совсем сгнил, а если тебе дадут миллион, то его надо отдать на... на... Варианты молодежь на диспутах искала разные. Одно было неизменным. По логике ведущего себе взять миллион могла только сволочь. Миллион надо отдать. Это ничего, что миллиона ни у одного из участников диспута – а были это в основном школьники, или студенты подготовительного отделения, или младшекурсники числом человек до пятидесяти и, как правило, приведенные на диспут за руку учителями или кураторами, – это ничего, что этого миллиона у них не было да и взяться было ему неоткуда. Но ведь представить себе можно? Ведь можно представить-то хотя бы? Ну вот. А как представил, так и отдай. Быстро. На строительство дворца всех возможных искусств. Или музея внеземных цивилизаций. А себе – не помышляй, ну, там долги отдать, как было заикнулась на диспуте одна девочка... И вот все это называлось словом "наука". Новые методы.

В общем, мальчик принес рецензию. Умную, едкую, хорошо написанную. Наша университетская профессура приходила нас поздравлять с таким материалом и с таким внештатным корреспондентом. Помню, профессор Барабанов, геолог, восторженно восклицал:

– Да это же новый Белинский!

Молодец мальчик. Тем более что было ему всего пятнадцать лет.

Но профессор Лисовский рассудил иначе. Мальчика начали третировать, вести с ним долгие поучительные беседы и в школе, и даже приглашали к декану факультета журналистики, куда он, по слухам, собирался после школы поступать. Лисовский писал гневные письма в партком, где клеймил позором учащихся элитарных школ (наш юный корреспондент учился в английской школе в одном классе с моим сыном) и их взрослых пособников. На каждом углу профессор кричал, что у него связи на уровне ЦК ВЛКСМ и что Барановская ни при каких обстоятельствах в газете работать не будет.

Догадка третья. Время от времени, пользуясь репутацией "лучшего корреспондента", я устраивала мелкие истерики редактору (неплохой, между прочим, женщине), что если мне не позволят хотя бы иногда писать то, что я хочу, то я уйду из газеты. Естественно, этот мелкий шантаж я позволяла себе до осени 84-года. Это срабатывало, и в газете появлялись материалы о ленинградском рок-клубе, о "Машине времени". До тех пор появлялись, пока однажды редактор на мое очередное "уйду!" не заявила:

– Меня в райком партии вызывали и сказали: еще одна публикация про "роки" (так она это называла), и я больше не редактор. Поняла?!

И наконец, догадка последняя. Пьяный преподаватель обрек на гибель экспедицию. Погибли шесть человек. Дело в университете хотели замять. Но появилась статья в нашей газете. А спустя время ленинградский писатель Владимир Кавторин опубликовал статью об этой истории в "Литературке". Статья Кавторина вышла в свет 1 августа 1984 года.

Потом редактор говорила мне, что ей звонили из парткома и спрашивали, приходил ли Кавторин ко мне. И она сказала: "Да".

В двадцатых числах августа, после нашего возвращения на работу из коллективного отпуска, мне и сообщили, что в моих услугах университет не нуждается. Эта последняя догадка и кажется мне самой верной. А может быть, верны все четыре. В совокупности.

Сейчас нас пугают безработицей, но уверяю вас, что и тогда я плохо представляла, куда пойду работать (не зарабатывать на кусок хлеба, а работать), если все же придется уйти из редакции. А в том, что придется, я уже не сомневалась. И вот тогда известный в рок-кругах Андрей Тропилло предложил мне:

– В Доме самодеятельного творчества освободилось место зав. репертуарным отделом. Я все устрою. Будешь заниматься репертуаром самодеятельных театров и литовать тексты в рок-клубе.

Для непосвященных – литовать значит разрешать (или запрещать) к исполнению. Я какое-то время колебалась. Наконец решилась. Тропилло меня наставлял:

– Ты не представляешь, чего мне стоило тебя устроить на это место, на что я вынужден был пойти. – При этом у него было такое выражение лица, будто он вынужден был по меньшей мере совратить все руководство обкома профсоюзов, а заодно и весь женский коллектив дома самодеятельности. – Имей в виду, – продолжал он, – я тебя знаю. Не лезь на рожон. Осторожность нужна. Надо удержаться на этом месте во что бы то ни стало. Все залитовать и сразу вылететь с работы – дело нехитрое. А вот удержаться по возможности дольше на этом месте... В общем, ты отныне – Штирлиц!

Поэтому, когда я пришла знакомиться с работой, и милейший человек, настоящий интеллигент (их теперь так мало, что узнаешь их сразу - хотя бы по правильной русской речи), методист Виталий Владимирович Ганнэлис рассказывал мне, что "придется иметь дело еще и с этими валосатиками, но тут уж ничего не поделаешь", я скорбно вздыхала, кроила кислую мину, мол, ну что уж тут, потерпим, и делала вид, что чуть ли не впервые слышу слово "рок". Штирлиц так Штирлиц.

Пусть простит мне читатель экскурс в мою биографию. Я отвлеклась от основной темы, чтобы было понятно: в силу моих взглядов на жизнь и обстоятельств самой этой жизни я просто не могла не принять сторону тех, к кому меня приставили "цензором". И с другой стороны: читателю должно быть ясно, что наше знакомство с главным героем – с Костей Кинчевым началось весьма официально. Более того, в ситуации несколько ненормальной. А именно – он пришел литовать тексты. Пришел на прием, так сказать, к цензору. Это было весной 1985 года, перед концертом, посвященным закрытию очередного сезона в рок-клубе.