Том (4). Купол надежды - Александр Казанцев

– Не кажется ли вам, мой друг, что парижанки много выигрывают оттого, что не закрывают чадрой и балахоном ни лиц, ни ног, как в арабской части Алжира?

– Или на вилле вашего кузена, – заметил Анисимов.

Оба расхохотались.

– Итак, мой друг, нашей общей пассией стала кандида. Ай, ай, ай!

Что скажет Шампанья, ее исследующий?

Подскочил гарсон с манерами апаша.

– Вы сказали шампанское, мсье?

– Я сказал Шампанья, мой друг. Это имя повторят ваши внуки.

– Я не женат, мсье. Это удобнее и не мешает пить шампанское.

– Вы подсказали верную мысль, – вмешался Анисимов. – Мы должны поднять бокал с искрящейся влагой за сделанное открытие, за съеденное не джинном, а кандидой шоссе!

– Готов поднять хоть два бокала, но за съеденные людьми дрожжи кандиды!

– Шампанское сейчас выстрелит, – заверил гарсон и исчез.

– Кандида! Друг мой, мы с вами давно отвыкли от молока матери, и, увы, в этом одна из бед человеческих. Если бы мы до конца дней питались веществом такого состава, то были бы все Жаннами д'Арк и Добрынями Никитичами.

– Вы имеете в виду аминокислоты?

– Вот именно. И клянусь свободным Алжиром, по данным Шампанья, нет продукта, более приближающегося по содержанию необходимых человеку аминокислот к молоку матери, чем дрожжи кандиды.

– Великолепно! Первый бокал за кандиду!

Шампанское пенилось в хрустале.

– Будем ли мы закусывать чем-нибудь «белковым»? – с напускной серьезностью спросил француз.

– Я предпочел бы синтетическую пищу, – улыбнулся Анисимов.

– Увы, я не поручусь за большинство парижан, которые пока что и не подозревают о нашем заговоре, хотя их соотечественник Бартло произнес пророческие слова об этой пище.

– Как и Менделеев.

– О-о! Менделеев! Что он сказал?

Анисимов достал записную книжку.

– «Как химик, я убежден в возможности получения питательных веществ из сочетания элементов, воздуха, воды и земли, помимо обычной культуры, то есть на особых фабриках и заводах… И первые заводы устроят для этой цели в виде культуры низших организмов, подобных дрожжевым, пользуясь водой, воздухом, ископаемыми и солнечной теплотой».

– Браво! Он предвидел кандиду! Ох, как правильно, мой друг! Именно ископаемыми – нефтью, черт возьми! Хватит ее сжигать подобно пещерным людям, нашедшим греющую огнем черную воду. Для нас же это основа еды наших потомков! Теперь очередь за Бертло. У меня тоже записаны его слова. Наполняйте бокалы. Не беда, если чуть кружится голова. Она закружится еще больше от перспектив! Хотите заглянуть в двухтысячный год, каким он виделся химику девятнадцатого века? Внимайте: «Тогда не будет ни пастухов, ни хлебопашцев, продукты питания будут создаваться химией. В основном эта проблема уже решена».

– Саломак щелкнул пальцами. – Это он тогда говорил, а что сказать нам теперь?

– Что нам предстоит решить вопрос не только как делать, но и как сделать… для всех.

– Браво! И это куда труднее. Читаю: «Когда будет получена дешевая энергия…» – Честное слово, он же имел в виду наше время! – «станет возможным осуществить синтез продуктов питания из углерода (полученного из углекислоты), из водорода (добытого из воды), из азота и кислорода, извлеченных из атмосферы».

– Правильно! Хлеб из воздуха. О нем говорил Тимирязев. Он мечтал воссоздать в технике природный фотосинтез растений.

– Прекрасная мысль. Ее развил и наш Бертло – «власть химии безгранична»!

– За химию! – поднял бокал Анисимов.

Профессор Саломак встал и, словно обращаясь ко всем сидящим в кафе, громко прочитал:

– «Производство искусственных продуктов питания не будет зависеть ни от дождей…»

– Дождик кончился, – заметила хитренькая с виду девушка, закрывая свой подсыхавший на полу зонтик.

– «…ни от засухи…» – продолжал Саломак.

Анисимов сжал лежавшие на столе кулаки.

– «…ни от мороза. Наконец, все это не будет содержать болезнетворных микробов – первопричины эпидемий и врага человеческой жизни».

– Фи! – сказала девушка с сиреневыми волосами. Она сидела с бородатым художником в блузе и посасывала через соломинку кока-колу.

– Заводы вместо полей – это гадость, – изрек художник.

Саломак потряс в воздухе записной книжкой и, словно отвечая художнику, продолжал читать все громче:

– «Не думайте, что в этой всемирной державе могущества химии исчезнут искусство, красота, очарование человеческой жизни». – Саломак картинным жестом наполнил рвущейся вверх пеной бокалы художника и его дамы. – «Если землю перестанут использовать для выращивания продуктов сельского хозяйства, она вновь покроется…» Слышите? Вновь покроется! «…травами, лесами, цветами, превратится в обширный сад, орошаемый подземными водами, в котором люди будут жить в изобилии и испытают все радости легендарного „золотого века“»! – И Саломак залпом осушил бокал.

Художник и его девушка аплодировали. К ним присоединились и другие посетители кафе на Елисейских полях.

Профессор Саломак раскланивался как на эстраде.

Шампанское все-таки ударило в голову. Два прогрессивных ученых шли по Парижу, поддерживая друг друга.

– К черту, друг мой, к черту! – рассуждал Саломак. – Надо оставаться логичным до конца. Что такое мясо? Это куски расчлененных трупов. Хозяйки большие мастера по анатомии, им бы в моргах работать!

Прекрасно знают, что откуда вырезано. Клянусь, патологоанатомам стоит поучиться у них. Но трупы!.. Фи!.. Как еще дик человек! Я становлюсь убежденным вегетарианцем. Что наши предки? У них, как и у всего живого в природе, жизнь была построена на убийстве. Но я отныне никого не ем!

– Держитесь за меня, коллега, ноги у вас что-то совсем не туда идут. Не станем спорить о моральной высоте ваших взглядов. Могу лишь напомнить вам, что Гитлер был вегетарианцем. Он никого не ел, но всю свою, с позволения сказать, философию и всю свою преступную деятельность строил на убийстве миллионов. Я согласен, что мясо, вернее, содержащийся в нем белок, вырабатываемый живыми машинами – скотом, рыбами, птицами, – отнюдь не самый выгодный питательный продукт! Коэффициент полезного действия этих живых машин крайне низок.

Всего десять процентов.

– Вы рассуждаете как техник. И это хорошо. Вообще все хорошо. Только не надо убивать для того, чтобы есть. Но есть надо. Клянусь мадонной, есть надо. И пить тоже желательно. Только выпили мы с вами чуточку больше, чем допускалось.

– Пустое. Я еще чувствую себя столбом, врытым в землю.