Корректировщики - Светлана Прокопчик

— Ну-у…

— Импульс прямоугольный?

Савельев хорошо владел собой. Но вопрос выбил его из колеи. Не мог, не мог никто знать, какой формы там был импульс.

— Почему вы это спрашиваете?

Моравлин помолчал. Посмотрел в сторону, потом — в глаза Савельеву:

— Если хотите, для меня это вопрос чести. Или тщеславия. Я прогнозировал появление в Союзе реал-тайм корректировщика высшей ступени с прямоугольным импульсом.

Савельев начал припоминать. Кажется, был такой скандал… Ведущего прогнозиста Центрального управления перевели в штатные сотрудники Давыдовского отделения после того, как тот выдвинул антинаучную идею. Что-то о том, что Поле может реинкарнировать корректировщиков древности, если к тому есть соответствующие показания. В числе показаний — вера народных масс во “второе пришествие”. И у таких возрожденцев импульс должен быть прямоугольным. Прогнозиста тогда едва в психиатрическую клинику не отправили.

— Импульс действительно прямоугольный, — подтвердил Савельев. — Но, думаю, это не то, что вы предсказывали. У нас переход из пост-режима в реал-тайм.

— Это невозможно, — усмехнулся Моравлин.

— Но это факт.

— Ошибаетесь. Во-первых, это может быть наводка. Реал-тайм корректировщик просто стоял рядом, и вашего феномена “наэлектризовало”.

— Мы всех протестировали.

— Значит, не всех. Кого-то упустили. Не верите? Сами увидите в ближайшее время, — убежденно сказал Моравлин.

— Жаль, — сказал Савельев. — А вы прогнозировали появление кого-то вообще или конкретной личности? Интересно, кого нам ждать…

— Вещего Олега, — твердо и спокойно ответил Моравлин.

16 августа 2077 года, понедельник

Московье

Звонков раздраженно оттолкнул от себя настольный компьютер. Жалобно тренькнув, тот вместе со столом отъехал к стене.

— Но ведь это же бред! — воскликнул Звонков. — Послушайте, Иван Сергеич, давайте начистоту. Тот прогноз, который вы сделали, совершенно антинаучен.

— В той же степени, что и все остальные прогнозы. Если хотите, все наши попытки теоретизирования вокруг Поля — гадание на кофейной гуще. Не более.

— Нет, ну вы поймите, — это ж нонсенс! Вы утверждаете, что для корректировки не нужен корректировщик, что воздействие вполне может быть осуществлено слиянием грез большого количества людей, вдохновленных единой верой…

— Совершенно верно. Такова природа большинства религиозных чудес. Христианских, в частности.

— Если с корректировкой может справиться толпа любых болванов, зачем тогда обществу мы, как вы думаете? — ехидно заметил Звонков. — Зачем ему Служба информационной безопасности вообще?

Моравлин закинул ногу на ногу, обхватил колено сцепленными в замок пальцами. И очень спокойно, с оттенком некоторой грусти спросил:

— Выходит, все, что подрывает ваш авторитет как офицера Службы, является антинаучным? Александр Иванович, а вы уверены, что Поле согласилось бы с вами? Что ему вообще есть дело до вашего самолюбия? Вы просто боитесь его, а потому верите не в Поле, а в свое представление о нем.

— Я ни во что не верю. — Звонков начал злиться. Он терпеть не мог, когда его уличали в страхе перед Полем. В страхе, которым страдали все офицеры Службы, не обладавшие даром ясновидения или корректировки. — Поле — одна из форм существования материи, а не религия. И уж тем более не Бог.

Оба замолчали. Моравлин не спешил доказывать свою правоту. Он пять лет подряд, как идиот, что-то кому-то доказывал. Пришло время молча собирать плоды.

— Ну, хорошо, — с усилием над собой признал Звонков. — Возможно, вы правы. Признаю, я действительно среагировал на болезненный намек на непригодность большинства офицеров Службы к работе в Поле. Я готов даже допустить, что ваша версия о коллективной корректировке и реинкарнации имеет право на существование. В конце концов, она ничем не лучше наших методов поиска корректировщиков древности по легендам и преданиям. Но почему же именно Вещий Олег?

— Потому, что именно он был центральной фигурой неомифотворчества в первой половине двадцать первого века. В России тогда Вещего Олега возрождали в каждом третьем произведении массового искусства, наряду с эльфами. Вообще, эта идея — возродить кого-нибудь великого, чтобы восстановить Закон и Порядок на нашей земле, — владела тогда почти всеми умами. Причем по невежеству народ иногда пытался поднять из могилы великих антикорректоров вроде Сталина. И мифотворцы, естественно, отразили народные чаяния, не сговариваясь выведя вперед Вещего Олега. Почему? Во-первых, он подходит для героя именно мифа: он загадочен, он пророчит, он не от мира сего. Во-вторых, Олег Вещий все-таки по праву может считаться создателем русской государственности. И, кстати, он именно тот человек, который однажды уже дал нам Закон. Это привлекало. А привлекательно созданный образ, в свою очередь, собирал толпы людей, искренне в него уверовавших.

— А Христос? Сколько народу в него верило? И как ждали его пришествия в 2000 году. Почему-то тогда ваша теория не сработала.

— Отнюдь, — удивился Моравлин. — Я же писал как раз и об этом случае. И специально оговорил, что одной лишь веры народной мало для корректировки высшей ступени или для появления корректировщика, способного на это. Народные чаяния могут сыграть роль лишь запроса к базе данных. Не более того. А главная причина возрождения — целесообразность появления определенной личности. Пришествие Христа в двухтысячном году стало бы причиной катастрофы, потому что Поле слишком старо, чтобы выдержать воздействие даже шестой ступени. Христос работал от седьмой и выше.

— Вещий Олег — тоже.

— Да. Но Вещему Олегу нет необходимости работать на Земле, только и всего. Он “собиратель племен”, а Христос — создатель цивилизации на основе нации, появившейся на месте собранных племен. Нацию, вон, пожалуйста, на Венере можно создать. Даже на Марсе. А вот цивилизацию туда нести рано.

— Иван Сергеич, — Звонков потер виски, — вы понимаете, что на самом деле вы прогнозируете?

Моравлин откинулся на спинку стула, глаза блеснули торжеством:

— Да. Прекрасно понимаю. Я прогнозирую появление двух крупных корректировщиков, из которых для вас важен только один, поскольку второй будет заниматься страховкой первого. Я прогнозирую катаклизмы, связанные с инициацией реал-тайм корректировщика высшей ступени. Я прогнозирую, что минимум двадцать процентов землян уйдут с Земли вслед за этим деятелем, чтобы создать вовне новую нацию. Нацию, независимую от Земли. И я даже просчитал некоторые признаки, по которым этого деятеля можно будет отыскать до инициации, чтобы хоть как-то сгладить последствия его воздействий на Поле.

Звонков покачал головой, вроде бы соглашаясь, и неожиданно спросил:

— Иван Сергеич, я слышал, у вас сын корректировщиком оказался?

— Да.

— Ну и как оно вам — быть отцом корректировщика?

Моравлин неуверенно пожал плечами:

— Не знаю. У меня было такое подозрение, давно появилось. Страшно мне, если совсем честно. Страшно за сына, в первую очередь. Потому что корректировщики — не совсем люди…

— Ну, это вы загнули.

— Думаете? А как объяснить их многодневное умирание? Как объяснить их долголетие? То, что у подавляющего большинства людей эти несчастные каппа-клетки не развиваются?

— Да это все понятно. Но прямо так сразу — нeлюди…

— А почему вы считаете, что Поле должно порождать только людей? С чего вы взяли, что оно не может создать нечто принципиально иное? Мы ж о нем ничего толком не знаем.

— Ну, вот ваш сын подрастет, сами и спросите у него, что такое Поле. А потом будете нас, несмышленых, учить уму-разуму.

Моравлин гневно на него посмотрел, ничего не сказал и вышел из кабинета. Звонков поморщился. Конечно, Моравлин, уличив начальника в страхе перед Полем, был бестактен. Но Звонков перещеголял его, фактически, лишний раз напомнив о том, что Моравлин — всего лишь смерд, воспитывающий князя. И когда князь подрастет, ему не будет никакого дела до переживаний смерда. Они обречены на непонимание, эти родители корректировщиков. Они боятся своих детей, пытаются загнать тех в человеческие рамки, а нечеловеческое вылезает у детей в самый неожиданный момент… И всегда это ощущение, что ребенок намного старше тебя. Старше, сильней и мудрей. И на тебя смотрит примерно так, как ты на домашнюю собаку.

Крякнув с досады, Звонков поднялся, подошел к окну. С двадцать восьмого этажа открывался не самый примечательный вид: окна офиса выходили на Давыдовский завод стройдеталей. В Центральном управлении окна выходят на парк, вспомнилось ему. И Моравлин еще совсем недавно любовался деревьями. А сейчас смотрит на промышленный сектор. Но все равно упрямо держится за свой прогноз.

На противоположной стене висела великолепная триграфия Олега Скилдина. Сейчас свет упал так, что Олег казался совсем живым, даже в глубине синих глаз мелькнула лукавая усмешка. Надо же, как глупо с ним все вышло, ни к селу, ни к городу подумал Звонков.