Очевидец. Никто, кроме нас - Николай Александрович Старинщиков

Жила когда-то в столице одна баронесса по фамилии Розен. В монашестве — игуменья Митрофания. Кони уличил ее в подлогах с целью изыскания средств на пополнение монастырской казны.

Ещё было дело о великосветском игорном притоне гвардейского штаб-офицера Колёмина, а также дело петербургского мультимиллионера Овсянникова, обвиняемого в поджоге огромной паровой мельницы. Овсянников привлекался к уголовной ответственности по пятнадцати уголовным делам и столько же раз был «оставлен в подозрении». На шестнадцатый раз — при новом суде и новом прокуроре — был полностью изобличен и сослан в Сибирь.

Изобличен и сослан! Мультимиллионер! Полтора века тому назад…

Придя домой, я разделся и лег в постель, не говоря ни слова.

В соседней комнате беззвучно спала моя матушка Анна Степановна.

Глава 2

Так началась для меня суббота, одиннадцатого февраля, а в десятом часу того же дня я сидел в кабинете прокуратуры. Следователь был тот же самый, что ночью осматривал Мишкин труп, и звали его Дмитрий Геннадьевич Вялов. Фамилия, впрочем, абсолютно не вязалась с его профессией.

Следователю было за сорок. Под глазами мешки. Вороша на столе бумаги, он беспрестанно курил, роняя повсюду свой пепел.

— Не могу взять в толк, — удивлялся Вялов. — Привезли как человека, а он за пистолет…

Действительно, Кабана из кабака увезли от греха подальше. Но тот вытащил пистолет и начал стрелять, словно он в тире.

— Говорят, у него коттедж в частном секторе, — подумал я вслух.

— Коттедж? — Вялов уставился на меня.

— Разве же вы не знали?

— Впрочем, да, действительно…. в районе Майской горы.

— Поэтому я не хочу, чтобы обо мне знали раньше времени, — выдавил я из себя.

— В смысле?

Никотин и бессонная ночь лишили Вялова логики. Он не хотел понимать очевидных вещей.

— Где коттеджи — там братки, — рассуждал я.

— Ну… И что?

— При таком раскладе дожить бы до приговора…

Следователь елозил глазами по столу. Потом снова закурил, поднялся из-за стола и стал ходить по кабинету.

Я никогда не курил и был вынужден дышать канцерогеном. Хотя, если разобраться, это было абсолютной мелочью по сравнению с ночным происшествием.

— Выходит, что ты боишься, — подвел черту Вялов, насыщаясь дымом.

Я не спорил. Пусть думает что угодно, зато я исполню свой долг.

— Ты у нас кто? — рассуждал Вялов. — Ты у нас обычный гражданин. А показания гражданина в суде многого стоят. Твои показания для дела имеют принципиальное значение. Эти показания решающие.

Следователь вернулся в кресло.

— И все же мне хочется, чтобы обо мне не узнали раньше времени, — стоял я на своем.

— Тогда идем к прокурору…

Вялов раздавил сигарету в пепельнице и поднялся.

Пеньков Владимир Петрович, прокурор района, оказался не лучше следователя — ему хотелось показаний прямо здесь и немедленно. Мало того, он почему-то стал утверждать, что ночной стрелок Паша Коньков, будучи спортсменом-биатлонистом, за все время мухи не обидел. Прокурор произнес это так, словно Паша был в прошлом герой, и теперь этот герой оказался на осадном положении.

Было довольно странно слышать эту ересь от прокурора. Тем более что с утра я забежал к оперативнику Блоцкому, и тот рассказал мне, как полгода назад против Паши возбуждали уголовное дело, потом дело с помощью прокурора развалили, хотя светила Конькову целая пятилетка. Короче, о Паше тюрьма давно плакала горючими слезами.

— Что же нам делать с тобой? — мямлил картавый прокурор.

Я молчал.

— Бояться в общем-то нечего, — рассуждал прокурор. — Коньков за руками теперь.

— Я сказал о своих условиях, — стоял я на своем. — Абсолютная анонимность.

Слова попали в цель. Прокурор побежал глазами по книжным полкам.

— Где-то был у меня закон, — бормотал он. — Их же пекут как блины в Госдуме, а денег не выделяют…

Прокурор поднялся и пошел вдоль мебельной стенки. Словно бы наугад он выудил меж толстых томов тонкую кипу листов.

— Распечатка, — сказал он. — Один экземпляр. Но защита будет против нашего решения. Дело в том, что, по большому счету, это ведь нарушение прав обвиняемого — он же не будет знать, кто против него дает показания. Согласитесь, это не совпадает с конвенцией…

Перед глазами у меня вдруг мелькнул и пропал Миша Козюлин. Опер Блоцкий рассказывал, что Мишка умер сразу. Пуля пробила бумажник с денежными купюрами, потом сердце и ушла навылет. Зато прокурор пел теперь про защиту обвиняемого.

— Перебьётся, — произнес я, обрубая прокурору пути для маневра.

— Это я так, — неожиданно смягчился тот. — Может, мы сами чего-то еще не знаем. Пусть так и будет… Пишите заявление на мое имя, и мы присвоим вам псевдоним. И будем допрашивать вас в суде с помощью зеркальной комнаты, которой пока что нет.

У меня глаза полезли на лоб. Сообщение удивляло своей обыденностью.

— Зеркальную комнату пока что нам не построили, — продолжал прокурор. — Но псевдоним мы вам обеспечим, об этом не беспокойтесь… Почитайте закон. И возвращайтесь с заявлением.

Вместе со следователем мы двинулись к выходу из просторного кабинета.

— Как бы то ни было, — произнес мне вдогонку прокурор, — вы должны дать показания сегодня же. Как нам вас называть в таком случае?

Он действовал мне на нервы, но я промолчал.

— В таком случае прямо так и запишем…

Я напрягся, не понимая хода его мыслей.

— Сидоров Петр Иванович! — картаво орал он мне вдогонку. — Устроит вас псевдоним?!

Если б меня назвали горшком, даже и это меня устроило бы, потому что торчать у бандитов на виду не входило в мои планы. Мой мозг, неискушённый в хитросплетениях практической юриспруденции, пока ничего другого придумать не мог. Однако природная интуиция подсказывала, что именно так и следует поступить.

Мы вернулись к Вялову в кабинет и стали писать показания. В графе фамилия стояли теперь не мои данные, а Сидорова Петра Ивановича, 1982 года рождения. В псевдониме, придуманном прокурором на скорую руку, чувствовалась насмешка.

— Вообще-то ты прав, — говорил теперь следователь. — Возможно, я и сам поступил бы так же, окажись на твоем месте. Короче говоря, не стесняйся и действуй на полную катушку, потому что, кроме тебя, действительно больше некому…

Следователь теперь не казался мне ни сонным, ни вялым. Мы записали в протокол все обстоятельства дела — вплоть до того, как я вернулся домой. Отметили даже факт, что убийца назойливо спрашивал, куда его везут.

— Прикинь. — Следователь перешел вдруг на «ты». — Он теперь утверждает, что менты возили его в лес…

— Куда? — удивился я.

— Зинин Саня, — сморщился Вялов, — адвокатишка хромоногий… Короче, научил говорить про лес. Больше придумать ничего не смог… Мол, что в лес возили — мозг освежать… А по времени не совпадает. Мы уже проверяли, армянина трактирного