Коснись зари - Челли Кицмиллер

Елена вырвала руку.

— Как бы ты к этому ни относился, я всегда буду бояться за тебя и всегда буду ненавидеть Лино Торала! — Она повернулась к нему спиной и скрестила руки на груди. С самого детства этот человек стоял между ними. Лино — главарь разбойников. Лино — грамотей, знаток буквы закона. Лино — монах. Лино тот, кому всегда доверяли. — Хоакин! — Его имя замерло на ее губах, как только она обернулась и обнаружила, что осталась одна. Елена растерянно уставилась в пустое пространство, где он только что стоял.

Она взяла шаль с кресла и, набросив на плечи, подошла к окну.

Неожиданно луч прожектора медленно подходившего паровоза проник в окно и ослепил ее. Елена с досадой задернула шторы и бросилась на кровать.

Итак, бостонцы прибыли.

Въехав в город по путям, проложенным специально по этому случаю к самому «Гранд-отелю», поезд замедлил ход. Паровоз, извергая клубы пара, заскрипел тормозами и остановился всего лишь в какой-нибудь сотне метров от украшенного ленточками входа в отель.

Хеллер подняла руки, чтобы поправить прическу, и чуть не вскрикнула — тугой корсет впился ей в бока. Она вздохнула. Еще час, а то и два у нее не будет возможности освободиться от него.

— Ну вот, — прощебетала маленькая пожилая женщина с седыми волосами, одетая во все черное, появляясь рядом с ней и оглядывая импровизированный перрон, — что я тебе говорила? Они совсем не похожи на дикарей, не правда ли?

Хеллер посмотрела на Абигайль Пейтон, у которой был весьма самодовольный вид, и снова вздохнула.

— Прошу тебя, тетушка, ты не поняла. Мисс Пенниуорт и я вовсе не утверждали, что жители Сан-Франциско — дикари; мы только говорили, что многие из людей на западном побережье — те, кто носит на поясе оружие, — еще недостаточно цивилизованы…

— Я отлично помню, что было сказано, Хеллер, поскольку сама слышала, как твоя дорогая наставница обсуждала с тобой «пути спасения дикарей Сан-Франциско». Дикари, в самом деле! Оставь эти выдумки Элизабет Пенниуорт — она просто мечтает ослабить уважение к бостонскому обществу, его политическим и коммерческим светилам ради преуспевания миссионеров, спасающих души.

Хеллер с досадой подумала, что спор не дело леди. Кроме того, ей в любом случае не удастся расположить тетушку к Элизабет.

Она осторожно дотронулась до павлиньего пера, украшавшего ее шляпку. Сейчас Хеллер уже сожалела, что не выбрала другую — эта выглядела точной копией любимой шляпки мисс Пенниуорт.

— Постарайся улыбаться, дорогая, — между тем поучала ее Абигайль, — и ради Бога, сбрось эту маску олимпийского спокойствия. Неудивительно, что тебе все еще не удалось выйти замуж, — ты прямо-таки отпугиваешь мужчин своим чванливым видом.

Прежде чем Хеллер смогла в тысячный раз возразить, так как не собиралась выходить замуж ни сейчас, ни когда-либо в обозримом будущем, Александр Райс махнул им с платформы, приглашая присоединиться к остальным членам делегации.

Ограждения, заблаговременно установленные полицейскими на всем пути их следования и защищавшие бостон-цев от чрезмерного энтузиазма встречающих, позволили им без потерь добраться до места, где их ждали члены Коммерческого совета Сан-Франциско. Пользуясь этим, Абигайль, подхватив Хеллер под руку, попыталась догнать мистера Райса, важно шествовавшего во главе процессии.

— Нам нужно поторопиться, дорогая, — я обещала Алексу быть рядом, чтобы помочь в случае, если у него выйдет заминка с речью.

В этот момент толпа, заволновавшись, сметая ограждения, сдвинулась на шаг вперед, и тысячи ликующих граждан рванулись к возвышению, чуть не сбив с ног обеих дам.

— О Господи! — закричала Абигайль и быстро попятилась, из-за чего они с Хеллер отделились от общей группы. Растерянно оглядевшись, Хеллер предложила:

— Может, нам удастся обойти их и пробиться к трибуне — тогда мы смогли бы…

— Нет и нет, — перебила ее тетушка, — это займет слишком много времени, и пока мы попадем на трибуну, все уже закончат выступать. Мы должны прорываться напрямик!

Схватив Хеллер за руку, она потянула ее за собой и, используя свой шелковый зонтик, в обычных условиях служивший защитой от солнца, принялась энергично прокладывать путь сквозь толпу.

Вокруг них стоял невообразимый шум; однако, как только Роберт Суэйн, президент Коммерческого совета Сан-Франциско, поднял руку, все мгновенно смолкли, и перед отелем повисла настороженная тишина.

— Итак, дорогие друзья, отныне и навсегда в скрижалях истории будет записано, что в этот первый день июня замечательного тысяча восемьсот семидесятого года деловые люди двух больших городов объединили усилия в создании единого культурного пространства и расширении взаимных коммерческих связей…

Восторженные приветствия и аплодисменты были ответом на эти слова. В то же время Хеллер почувствовала, как Абигайль удвоила усилия, распихивая публику и поспешно бросая извинения во все стороны. Девушка была крайне обеспокоена грубостью тетушки, но, увы, никто заранее не сказал Абигайль Пейтон — многоуважаемой бостонской даме, — что можно делать, а что нельзя.

Придерживая шляпку одной рукой, а тетю — другой, Хеллер старалась сохранять темп и уже через несколько секунд увидела поверх голов навес, защищавший от непогоды вход в отель.

— Слава Богу, — прошептала она. Еще несколько ярдов — и они будут у цели.

Видимо, ощутив то же нетерпение, тетушка рванула ее за руку, и они ускорили шаги, как вдруг какой-то мальчуган в мешковатой одежде, протиснувшись между двух мужчин, кинулся наперерез Абигайль, и та, потеряв равновесие, потянула Хеллер за собой. Их руки расцепились; в следующее мгновение Хеллер увидела тетушку сквозь толпу — зонтик был вытянут перед ней словно копье — и попыталась поймать старушку за руку, но сделать это ей так и не удалось.

Хоакин даже и подумать не мог, что улица будет так плотно запружена народом и это сможет задержать его встречу с Лино. Он читал накануне об экскурсионном поезде: девять вагонов, построенных Джорджем Пульманом, кроме спальных, один вагон-ресторан и один специально для курящих. В нем были даже библиотека и станок для печатания газеты. Не слишком ли большое расточительство — подобное фешенебельное путешествие для кучки людишек голубой крови, подумалось ему; однако, выйдя на улицу, он был немало удивлен, увидев перед отелем чуть не половину города. Ему ничего не оставалось, как только выбрать одну из двух возможностей: дождаться, когда закончится торжественное мероприятие, или вернуться в комнату Елены. Хоакин ненавидел толпу, но еще больше ненавидел сексуальное обаяние Елены, которым она околдовывала его. Она использовала свое тело так же, как ковбой использует лошадь. Позже, когда он останется один, у него будет время подумать о своих отношениях с ней и принять правильное решение.