Хрестоматия по патопсихологии - Блюма Зейгарник

Разделяя внимание на пассивное и активное, нужно признать, что пассивное внимание Маши привлекается далеко не всеми действующими на нее стимулами. Так, например, сильный стук, иногда даже над самым ее ухом, часто не привлекает ее внимания, а вход в отделение врачей для визитации привлекает его.

Разбирая, какие впечатления привлекают ее внимание более и какие менее, можно отметить, что, кроме непосредственных, сильных воздействий на органы чувств, внимание ее привлекается гораздо больше явлениями ей знакомыми, чем незнакомыми; явление незнакомое, хотя и довольно интенсивно действующее на органы чувств, сравнительно меньше привлекает ее внимание, чем явление знакомое, хотя и не столь интенсивное. Кроме того, ее внимание привлекается сильно и такими явлениями, которые вызывают резкую и очевидную реакцию в окружающих; так, например, стук в дверь или звонок у двери, вызывающий обыкновенно суетливую беготню сиделок, стремящихся отворить дверь, или приход врачей привлекают и ее внимание.

Что касается до активного внимания, то оно у Маши крайне слабо. Нельзя, однако, сказать, чтобы его не было вовсе. Так, если заставить ее отвечать на некоторые вопросы, то она слушает, а иногда отвечает, что может (чаще всего названия тех или других предметов). При этом выражение ее лица, фиксация глаз, положение головы указывают на то, что она делает напряжение, чтобы слушать, и что она действительно старается сконцентрировать свою восприимчивость. Точно так же, когда она производит ряд актов в определенной последовательности, например, подражает шитью, то это соединено с известной степенью активной концентрации внимания. Но, во всяком случае, эта активная концентрация очень слаба, может длиться лишь очень короткое время и притом является только под влиянием какого-нибудь внешнего побуждения, внушения в том или другом виде, а не самостоятельно. Когда Маша предоставлена самой себе, то, видимо, внимание ее совершенно пассивно, да и функция пассивного внимания очень слабо выражена. Большей частью она совершенно автоматично ходит по саду или по коридору, и по сменяющейся мимике и бормотанию трудно заключить, притягивается ли хоть сколько-нибудь ее бодрствующее сознание теми автоматически возникающими, бессвязными образами из давно прошедшего, которые выражаются в трудно разбираемых словах ее и жестах, или они лишь рефлекторно отражаются в ее движениях, совершенно не вызывая хотя бы очень неясного сознания.

Переходя к описанию состояния интеллектуальной деятельности Маши и принимая в основу разделение ее на четыре акта - получение образов, сохранение их, ассоциацию и продуктивность, мы можем прийти к заключению, что у Маши первый акт, получение образов, несомненно, происходит. Органы чувств ее, как было сказано, функционируют правильно, и она воспринимает через них много разнообразных впечатлений, из которых, как это видно из наблюдения за Машей, развиваются и конкретные представления, как простые, так и некоторые сложные, каковы представления о столе, стуле, носе и пр. По-видимому, больше всего представлений получено Машей через орган зрения, несколько меньше через орган слуха и очень мало через осязание, обоняние и вкус. Представлений, полученных через орган речи, через словесный язык, она, по-видимому, имеет весьма небольшое количество.

Однако образование и получение представлений, особенно сложных, чрезвычайно затрудняется, по-видимому, особенным состоянием памяти.

Память Маши очень своеобразна. Несомненно, что некоторые из получаемых ею впечатлений сохраняются надолго и затем воспроизводятся, как было сказано, в ее словах и действиях. Очень часто воспроизводятся ею с удивительной точностью некоторые впечатления, полученные в давно прошедшее время, слова «что ж ты скотину не гонишь?» с последовательной суетливой беготней, фраза «ну вот, и пошел в лес», - все это следы очень давних впечатлений, хранившиеся в глубине психической организации Маши и затем воспроизведенные совершенно автоматически, как бы рефлекторно. Как было сказано, Машей запоминаются не только отдельные впечатления, но и последовательный ряд их, но память последовательности уже значительно слабее. Выучившись известному ряду последовательных действий вроде шитья, Маша без упражнения скоро и разучивается. Еще слабее память сочетания слов с предметами. Как было сказано, названий знает Маша чрезвычайно мало, а имен людей, за исключением разве двух-трех сиделок, совсем не знает; даже на свое имя «Машута» или «Машуточка» она далеко не всегда обертывается.

Таким образом, хотя чисто органическая память и существует у Маши в смысле хранения простых впечатлений, но уже запоминание последовательности явлений слабо, а воспроизведение, соединенное с узнаванием, ничтожно. По-видимому, сложные представления, в которых связующим цементом должно быть какое-нибудь соотношение отдельных входящих в него элементарных представлений, ею совсем не помнятся, т. е. не сохраняются и не воспроизводятся. Поэтому та сторона памяти, которая нужна для узнавания, у Маши ничтожна, вследствие чего Маша и знает так мало слов с определенным значением, и новые впечатления, так сказать, скользят по ядру ее психики, не захватываясь им, или, употребляя термины Вундта, лишь перципируясь, а не апперципируясь.

Это, конечно, находится в соотношении и с третьей стороной интеллектуальной деятельности - с сочетанием представлений. Процесс сочетания представлений у Маши очень интересен. В самом деле, мы видим у нее с чрезвычайной резкостью существование механического сочетания представлений: вслед за данным впечатлением, за сказанным или услышанным ею словом она говорит ту или другую реплику, находящуюся в связи с первым словом в силу ассоциации по совместности. Этих сочетаний, обязанных совместности получения впечатлений, у Маши очень много, и они-то обусловливают почти все содержание ее душевной жизни. Но зато у нее в высшей степени мало сочетаний другого, более высшего порядка. Из них попадаются сочетания по сходству, но их уже немного; к ним принадлежит, например, то, что какой бы ключ ни показать Маше, большой или маленький, она скажет «ключ». Этими сочетаниями по сходству обусловливается узнавание Машей носа и глаз на картине и т. д. Еще меньше у Маши сочетаний таких, для которых нужно существование какого-либо соотношения между представлениями, например, сочетаний по причинной зависимости. Таких у нее почти совершенно нет, или если они и бывают, то существуют лишь очень короткое время и настолько не прочны, что почти не оставляют после себя следа. Вследствие этого Маша не может, например, считать; сколько ее ни учили счету, она постоянно путает и, видимо, не имеет понятия о счете. Хотя у Маши и есть в некоторой степени способность различения и узнавания, но она существует лишь относительно не многих предметов, и для различения у нее служат лишь грубые, чисто внешние свойства предметов. Различия и сходства предметов по какому-нибудь соотношению Маша не постигает. При существовании грубых признаков сходства и различия предметов у Маши возможен и акт суждения, но в громадном большинстве случаев суждение это и ограничивается лишь констатированием грубой связи. На вопрос: «Что это?» - Маша ответит часто правильно: ключ, стол, нос. Но это почти все; да и такого рода суждения существуют у нее лишь в очень небольшом количестве и бывают (на это я обращаю особенное внимание) лишь при прямом обращении к ней, следовательно, при особом напряжении ее активного внимания, т. е. лишь очень, очень редко. В продолжение же громадной части времени активное внимание ее бездействует, и акта суждения совсем не происходит.

Если суждения у Маши существуют в таком ограниченном количестве, то тем более ограничено количество умозаключений, силлогизмов. За исключением очень немногих случаев вроде вышеупомянутого, когда Маша сказала мне: «Пусти, батюшка», что произвело на меня впечатление результата умозаключения, я почти не видал в деятельности Маши признаков действительного умозаключения. Если у нее и приходится наблюдать как бы целесообразные действия, которые у нормальных людей обусловливаются умозаключением, то всегда есть какие-нибудь признаки, по которым можно убедиться, что у Маши эти действия не целесообразны, а автоматичны и обусловливаются лишь воспроизведением виденных ею целесообразных действий других людей. Даже при старательном напряжении ее внимания почти не удается получить признаков, указывающих на действительное существование умозаключения. Только во время аффектов умственная деятельность как будто повышается, и слова ее, а также и действия более соответствуют обстоятельствам.

В связи со слабым развитием процесса суждения находится и то, что у Маши замечается полное отсутствие тех сложных представлений, в которых связующим цементом должен быть «смысл», «причинная зависимость» и «целесообразность», т. е. понятий. Если у нее и бывают суждения, которые у нормальных людей дают основание для развития понятий, то суждения эти слишком мимолетны и редки; они не хранятся в психике и потому скользят мимо нее бесследно, не оставляя прочных следов в виде понятий; притом, как сказано, и эти суждения бывают лишь при искусственном возбуждении активного внимания Маши, а при обычном течении ее душевной жизни их совсем нет. У нее нет поэтому и возможности образоваться новым представлениям из запаса хранящихся в ее психике представлений без влияния внешних стимулов. Отсюда - отсутствие сообразительности, так как то, что в действиях Маши может быть объяснено хотя бы ничтожным запасом сообразительности, почти всегда можно толковать и как результат подражания и воспроизведения по памяти примеров действий людей, бывших в таком же положении. В связи с этим недостатком сообразительности, умозаключений и понятий находится, конечно, и крайняя бедность содержания умственной жизни Маши. Все то, что составляет содержание умственной жизни человека, даже крайне глупого, у Маши отсутствует; никаких самых простых, обиходных понятий у нее нет.