Наши мертвые - Алексей Лукьянов

Следующий факт оказался не таким странным, но весьма занятным. Весной прошлого года по всей волости прокатилась волна необъяснимых курьёзов с лёгкими увечьями бытового характера на крестьянских подворьях. Так, в самом начале марта Гурьян Иванов Гуреев, крестьянин с хутора Мокрого, что южнее Рогалей, поскользнулся и упал в нужнике, угодив задом прямёхонько в отверстие, и сломал себе копчик. Лукерья Иртегова, известная всем как Лукерья-ключница, в страстную пятницу девятнадцать (sic!) раз наступила на грабли, и после девятнадцатого раза лицо красивой, в общем-то, бабы представляло собой сплошной синяк. Дети Архипа Лопатина, Иван и Катька, едва не утонули в кадке с талой водой — на их счастье старостин сын Кирюха зашёл к Архипу одолжить самоходную соху и выдернул двойняшек из кадки перхающими и посиневшими. Подобной статистики набралось более двух томов, благочинный даже и читать её не стал. Последним несчастным случаем с действительно трагичным финалом оказался конфуз в ту же роковую страстную пятницу на Митяевской лесопилке, где плотник Чохов, забивая скобы, трижды ударил себя молотком по левой кисти, размозжив её до фарша. В Хвалыновской больнице руку ампутировали до локтя.

Самым же странным фактом из всех, что выудил отец Симеон от словоохотливого архивариуса, являлся тот, что весь тираж лотереи “Русский ренессанс” скупили на прошедшей ярмарке подчистую. Розыгрыш планировался перед Рождеством.

Над причинами этих событий благочинный думал до тех пор, пока из Рогалей не приехала ватага мужиков с топорами, пилами, досками и брусом. На берегу развели большой костёр, и мужики с шутками и матерками принялись за работу, дивясь на мертвецов, среди которых встретили немало сродственников.

— …Капустки, капустки отведайте, батюшка Симеон, — хлопотал вокруг сомлевшего от тепла и приятных домашних запахов попика Левонтий. — У меня капуста ноне выросла — что голова Голиафа. Тугая, гудит как колокол. У нас ведь как говорят: не жди Покров, руби капусту. Аккурат до Покрова всю срезал, буртом во дворе скидали с Кирюхой, а старуха у меня знаете как квасит её! С тмином, смородиновым листом, укропчику поболе, клюковки — и никакой морквы. С морквой я и не притронусь, вот те крест.

— Да хватит уж, Левонтий, сыт я, — отмахнулся от старосты благочинный. — Проводи-ка меня в келью.

Кельей назвали флигель, в котором отец Симеон оставался ночевать. Проводить вызвался Кирюха.

— Это… батюшка Симеон, — возле самой двери во флигель Кирьян ухватил отца Симеона за рукав. — Я вот тут подумал… только не решите, что я в ересь впал, да вот мысля гложет уж давно.

— Реки, отрок, — разрешил благочинный.

— Да ладно тебе — отрок, — обиделся парень. — Сам-то дюже взрослый, бородка козлячья, морда ребячья. Я ж по-серьезному.

— Давай по-серьезному, — согласился благочинный. — На людях ко мне на “ты” обратишься — отмудохаю, как Господь черепаху.

— Кого?

— Ящерицы такие, только с ракушкой на спине. Субординация быть должна, чтобы порядок не нарушать.

— Ну так… Я вот подумал — вот, покойники, они, нечисть поганая… неужто ж без души они, а?

— Без души, Кирюха, как есть — без души. Душа-то уж давно на том свете радуется, да нас поджидает.

— Да как же без души, а? Ты смотри, как нас сегодня от верной смерти спасли.

— Это, Кирьян Левонтьевич, тайна есть великая, как бездушные тела две души спасли. Велик Господь, и дела Его велики.

— Эх… что же им теперь, горемыкам, а? Как они теперь?

— Иди спать, братец, утро вечера всегда мудренее.

Едва мост починили и мужики уехали восвояси, мертвецы подались за ними вслед. Сначала по дорогам раздавалось негромкое ритмичное хлюпанье, однако вскоре начало подмораживать, и хлюпанье сменилось хрустом и шелестом — мокрая одежда вставала колом, покойники еле переставляли ноги, однако неумолимо приближались к человеческому жилью. Один за другим от молчаливого войска отделялись тени и исчезали в просёлках, во мраке безошибочно находя самую короткую дорогу к дому.

Самым последним вернулся на свой хутор Дотай. Долго обходил избу вокруг, будто волк вокруг хлева, потом взял топор и поднялся на крыльцо.

Часа в три по полуночи отца Симеона разбудил страшный шум на дворе. Лаял-надрывался Кусай, причитала бабка Лобаниха, матюкались отец и сын Лобановы. Накинув рясу, батюшка выскочил во двор, и взору его предстала безобразная сцена: пёс драл за ноги и руки какого-то мужика, а Левонтий с сыном охаживали незваного гостя батогами так, что жерди аж трещали.

— Я тебя, упырьё поганое, — яростно сипел староста. — С нами крестная сила.

— Прекратить, — велел благочинный.

С тем же успехом он мог по утру приказывать солнцу не вставать. Потасовка вошла в ту стадию, когда её только пушечным выстрелом раскидать можно. Поэтому отец Симеон бесстрашно подошёл к размахивающей палками, кулаками и хвостом куче и нанёс три коротких хлёстких удара. Взвизгнула собака, охнули мужики, и перед священником остался только покойник Прохор: Симеон узнал кузнеца по кольцу сукровицы на шее.

— Ты зачем пришёл? — громко, будто к глухому, обратился благочинный к трупу.

— Кровь он пришёл пить, мертвяк окаянный, — выругался староста.

— Не городи огород, — прервал его священник, — не заметил я, что он вас кусал.

— А кто кусал? — рассердился хозяин. — Вон, ляжка в крови вся.

— А твоему Кусаю где разбираться было? Скажи спасибо, за срам не цапнул.

Левонтий растерялся и замолк. Только Кусай скулил да старуха продолжала причитать.

— Показывай, что хотел? — вновь обратился батюшка к мёртвому.

Тот повертел головой, и побрёл к дому.

— Кирьян, за мной, — благочинный устремился за кузнецом.

В избе Прохор безошибочно нашёл голбец и нырнул в темень. Кирюха запалил свечу, и живые в темноте погреба увидели мертвеца стоящим у огромной кадки. Пахло квашеной капустой, готовить которую мастерицей была Лобаниха.

Чавкнуло. В руках у покойника оказался здоровенный округлый предмет, цвет и структура которого показались благочинному знакомыми.

— Что это? — спросил отец Симеон.

— Гнёт на капусту, — несколько разочарованным голосом объяснил Кирюха.

— Знаю, что гнёт. Как эта штука вообще называется?

— Жёрнов с мельницы.

— Что? — волосы на голове Симеона зашевелились. — Жёрнов?

— А что такого? — насторожился Кирьян.

В это время до деревни донёсся звон колокола.

— Это с Завидово звон, — определил сын старосты.

— Что у них, пожар? — не понял Симеон.

Послышался ещё один тягучий звук.

— А это Кулики сигналят.

В следующую секунду со всех сторон обрушился такой перезвон, что даже мёртвый Прохор сник.

Это утро Симеон с Кирьяном встретили основательно уже издёрганными, оборванными, но вполне счастливыми и довольными. Всю ночь они гоняли по округе и велели отдавать мертвецам мельничные жернова с дотаевской мельницы. Люди с факелами, при вилах и топорах, слушали, крестились, но выносили из домов каменные цилиндры разных калибров, но выполненные из одного материала — розового мрамора. Покойники забирали камни и уходили в лес.

На Мельничном хуторе, куда уже на рассвете приехали молодые люди, их ждало пожарище — мельница сгорела, плотину прорвало, и теперь проехать до избы Дотаев было затруднительно. На берегу речки стояли мертвецы во главе с Алимом и Прохором и смотрели куда-то вниз по течению. На противоположном пригорюнились братья Дотаи.

— С ума они съехали, чё ли? — ревел в голос Сила. — Батя сам ведь строил: и дом, и плотину, и мельницу… и Прохор ему помогал. А тут раз — и всё прахом. Дверь сломал, жёрнов уволок, по миру без мельницы пустил.

Захар стоял молча, лишь желваки гуляли.

— Грех отчаиваться, — отец Симеон осенил крестом и братьев, и дом их, и место, на котором стояла мельница. — Новую ещё лучше построите.

— Где мы столько работников наймём?

— А это вам что, пеньки? — Кирьян ткнул пальцем в сторону покойников. — За лето отстроят, им платить не надобно.

— Только вот что, братия, — строго заметил благочинный, — в усадьбе Ромадиных больше ничего брать не надо. Особливо жернова.

Пока возвращались в Рогали, о многом успели переговорить.

— А вот, скажем, отчего же граф взорвался? — не унимался любопытный Кирьян.

— А всё по той же причине, Кирюша, — объяснял Симеон. — Колонны, что из Жерновов Судьбы вытесаны были, волшебные вроде: на них басурманские боги перемалывали судьбы людские, вот все чаяния-то и сбываются. Всё, чего только пожелаешь. Захотел — и урожай тебе, захотел — дети здоровые, захотел — открытие в области астрономии. Только судьба, брат, это дело такое: сегодня густо, а завтра — пусто. Неминуемо стукнуть должна, если долго везёт. И чем дольше везёт, тем больнее стукает. Вот графа и пристукнуло. Он, понимаешь ли, грозился открыть метеорит, что прямо в нашу губернию прилетит. Тот и прилетел, прямёхонько на Ромадина.