Звезды просят слова - Георгий Катаев

…На спектакле жена была мною недовольна.

— Спишь ты, что ли, сегодня! — возмущалась она. Как всегда, прекрасно играл мой любимый Астангов, но мысли то и дело возвращались к Ленькиным словам. Гравитационные волны! Где-то во вселенной взрываются сверхновые заезды. Разбегаются во все стороны гигантские галактики. Взлетают на невероятную высоту солнечные протуберанцы. Все эти движения колоссальных масс материи должны порождать изменения полей тяготения, эти самые неуловимые волны. Но как их обнаружить?

Все предлагавшиеся приемники волн тяготения были недостаточно чувствительны. Недостаточно? На много порядков! Американец Вебер бьется несколько лет, но ничего, кроме собственных шумов усилителей, не зарегистрировал… А власть над самым универсальным полем природы, полем тяготения и его волнами, может быть, даст людям еще больше, чем дало уже освоение всей шкалы электромагнитных воли, от радиосвязи до гамма-терапии.

В пять часов вечера следующего дня Ленькина «Волга» несла нас по московской кольцевой. Слева летел каменный край центральной разделительной полосы. Перемежаясь развязками радиальных дорог, плыли желто-красные великолепные подмосковные леса, проскакивали дачные поселки и дымящие заводы.

Стрелка спидометра дрожала за цифрой 100. Такая скорость взбадривала мысль.

— Началось все с тривиальнейшей, непростительной ошибки. Волны существуют. Почему же они не ловятся? Я обратил внимание вот на что. Кто этим делом ни занимается, старается взять для детектора побольше массу. Вебер, тот загнал в вакуум трехметровый металлический столб! А я наивно подумал: меньше надо брать тело, вот тогда оно и запляшет под действием волны. А что меньше всего? Электрон! Давай его сюда! Использовать свободные электроны в металле? Нет, они сталкиваются с атомами, вернее, с ионами металла — существует электрическое сопротивление. Долой сопротивление: возьмем сверхпроводник. Мешают внешние электрические поля? Заэкранируем! — Ленька повел бровью. — В этом ящике семь десятых объема — тройная экранировка.

— Стой, какая же тут ошибка? Здорово! Идет гравитационная волна, электроны, самые подвижные частицы вещества, под ее действием как бы приливают к одному из концов сверхпроводника… Это напряжение усилить, и готово дело! Все гениальное просто! — почти кричал я.

— И ты попался, — захохотал Ленька. — Это только при ускорениях кусочка металла, ну, например, при резких остановках, электроны проскочат вперед и дадут на выводах напряжение. А гравитационная волна на все одинаково подействует: и на тело в целом, и на ионы, и на электроны. Да, ионы в тысячи раз массивнее электронов, так ведь и сила тяготения, действующая на них, будет во столько же раз больше!

Черт возьми! Меня будто облили холодной водой. И эта элементарщина не дошла до меня раньше! Ну, конечно, такой прибор ни на какие гравитационные волны реагировать не будет. Зачем же весь этот огород городить?

— Так что же, значит, волны тяготения твой прибор детектировать не будет? — перебил я.

— А вот посмотрим, — весело ответил он. — Может быть, и не будет. Я экспериментатор. А эксперимент только начинается.

Километра полтора после этих слов я молчал. Но любопытство физика взяло верх над сомнениями и невидимым миру самобичеванием. Я вновь повернулся к Леньке. Он заметил это и опять повеселел.

— Ты быстро переварил. А у меня недели все из рук валилось. А потом снова начал ворочать в голове эту проблему и так, и сяк… И только за месяц перед отъездом в Москву вылез простой вопрос: а почему, собственно, ускорения электрона и иона под действием волны тяготения обязаны быть равными?

— То есть как это почему?!

— Погоди. Ты, надеюсь, помнишь разницу между инертной и гравитационной массами?

— Разница есть, но ведь доказано, что они равны! Этвеш проверил это с точностью до стомиллионной.

— А вот недавно Дикке уточнил в сотню раз результаты Этвеша, — сказал Ленька, — и получил все то же. Равенство двух масс одного тела — это, в общем, то же самое, что принцип эквивалентности Эйнштейна: нельзя различить действия на тело сил инерции и сил тяготения. Так вот, дружище, если правы и Этвеш, и Эйнштейн, то мой прибор работать не будет.

— А ты все-таки надеешься, что будет? — заорал я. — На кого ты замахиваешься?!

Ленька остановил «Волгу» у обочины шоссе. Потом резко повернулся ко мне.

— Все эти уважаемые ученые имели в виду и измеряли ускорения незаряженных и к тому же больших, макроскопических тел. А как будет с заряженными? С микроскопическими? С электронами, короче говоря! Кто-нибудь подобные опыты проводил? Не знаешь? А я знаю: не проводили. А раз так, я обязан сомневаться! И обязан проверять! — закричал мой собеседник.

Немного успокоившись, Ленька продолжал:

— Кроме того, я попробовал довести до логического конца теоретическое рассмотрение взаимодействия электрона с гравитационным полем. Шестнадцать уравнений с использованием так называемых «тетрадных коэффициентов Ламе».

Посмотрев на мой открытый рот, он остановился.

— Ладно, этого ты не знаешь. В общем, получается, что на положительные протоны ядер и на отрицательные электроны волна тяготения должна действовать чуть-чуть по-разному. Вот это чуть-чуть мне и надо уловить! А для этого прежде всего следует избавиться от вуалирующего влияния обычных ускорений.

Машина второй раз огибала Москву по большому кругу. Из дальнейшего разговора выяснились детали. В гелий Ленька погрузил три сверхпроводящих металлических стерженька, расположенных взаимно перпендикулярно, по трем осям координат. К центрам торцов этих стерженьков с громадной точностью приварены тончайшие, уже несверхпроводящие выводы. Используя гелий, благо он есть, Ленька утопил в нем три миниатюрных предварительных усилителя нового типа. Над конструкцией таких малошумящих и широкополосных криотронных усилителей он и бился все последнее время. Громадное усиление, широчайший частотный диапазон и почти никаких шумов! И если предположение Леньки окажется верным, гравитационная волна, незримо прошедшая через прибор, должна немного сдвинуть все электроны сверхпроводника относительно его ионов. Это даст на выводах крохотное напряжение, и дальше вся задача — суметь его усилить и выделять из шумов.

Об этой работе Леньки, кроме меня, толком знает пока один лишь оптик-механик его лаборатории, Илья, мастер на все руки, увлекшийся проблемой и сделавший после работы весь ящик, блестевший на заднем сиденье, и почти всю его «начинку».

Два-три окна светились на темной громаде института, когда Ленька подкатил к подъезду. Я был уже почти вытеснен из машины раздувшимся шаром-зондом: жидкий гелии не забывал испаряться всю дорогу. Через опущенное окно машины Ленька присоединил к одному из патрубков смятый запасной шар, пережал в него с моей помощью газ и почти полетел под этим «монгольфьером» в широкие двери института.