Черная жемчужина - Морис Леблан

Виктор Данегр отшатнулся. Бывший инспектор продолжал:

— На нем — пятна ржавчины. Надо ли объяснять вам их происхождение?

— Ну и дальше?… У вас есть какой-то ключ, какой-то нож. Кто может утверждать, что они — мои?

— Вначале — слесарь, затем — продавец, у которого вы купили нож. Их память я уже освежил. При встрече с вами они не преминут вас узнать.

Его слова звучали сухо, сурово, с убийственной точностью. Данегр скорчился от страха. Ни следователь, ни председатель уголовного суда, ни прокурор не припирали его так крепко к стенке, да и не видели с такой ясностью обстоятельства, которые ему самому не представлялись уже столь отчетливыми.

Он все-таки попытался изобразить невозмутимость.

— Если таковы все ваши доказательства…

— Остается еще вот это. Совершив убийство, вы ушли тем же путем. Но, в середине каморки для платья, охваченный страхом, вы были вынуждены опереться о стену, чтобы не упасть.

— Как вы об этом узнали? — проговорил Данегр, заикаясь. — Никто не может этого знать.

— Правосудие — нет, никому из господ, служащих в прокуратуре, не могла прийти в голову простая мысль зажечь свечу и осмотреть стены. Но если бы они это сделали, на белой известке увидели бы красный знак, очень слабый, но достаточно отчетливый для того, чтобы узнать в нем отпечаток внутренней поверхности вашего больного пальца, еще влажного от крови, которым вы надавили на стену. Вам, конечно, известно, что для антропометрии это один из главных способов установления личности.

Виктор Данегр побледнел еще больше. Долгими месяцами он вел борьбу с целым светом. Но против этого человека, как ему казалось, бороться было нельзя.

— И если я верну жемчужину, — пролепетал он, — сколько вы мне дадите?

— Нисколько.

— Как так! Вы смеетесь! Я отдам Вам вещь, которая стоит тысячи, сотни тысяч, и не получу ничего взамен?

— Получите. Жизнь.

Преступника охватила дрожь. А Гримодан добавил почти нежным голосом:

— Будьте благоразумны, Данегр, для Вас жемчужина не имеет никакой ценности. Вы не можете ее продать. Зачем же ее хранить?

— Но есть ведь скупщики… И в тот или иной день, по той или иной — сходной цене…

— В тот или иной день будет слишком поздно.

— Почему?

— Почему? Да потому, что правосудие опять наложит на Вас руку, на сей раз — имея доказательства, которыми я его обеспечу. Оно получит ключ, нож, отпечаток вашего пальца, и вы пропали, сердечный Вы мой дружок!

Виктор охватил голову руками и погрузился в раздумье. Он чувствовал себя действительно погибшим, причем — безвозвратно; в то же время его охватила огромная усталость, безмерная жажда покоя и отказа от борьбы.

Он пробормотал:

— Когда Вам ее отдать?

— Сегодня же вечером, до часа ночи.

— Иначе?..

— Иначе я отправлю по почте письмо, в котором мадемуазель де Сэнклев рассказывает о Вас все прокурору республики.

Данегр налил себе подряд два стакана вина, которые выпил залпом. Потом, вставая, сказал:

— Оплатите счет и пойдемте… С меня хватит этого проклятого дела.

Наступила ночь. Два человека спустились по улице Лепик и пошли по внешним бульварам, направляясь к площади Этуаль. Шагали в безмолвии. Виктор сгорбился от безмерной усталости.

У парка Монсо он сказал:

— Это — со стороны дома.

— Черт! Вы из него выходили, перед своим арестом, только для того, чтобы отправиться в табачную лавку.

— Мы пришли, — сказал Данегр глухим голосом. Они миновали решетку сада и перешли улицу, на углу которой стояла табачная лавка. Данегр остановился в нескольких шагах от нее. Его ноги подгибались. Он рухнул на скамью.

— Ну что? — спросил его спутник.

— Это здесь.

— Это здесь? Что Вы мне там поете?

— Да, здесь, перед нами.

— Перед нами! Имейте в виду, Данегр, не надо…

— Еще раз говорю Вам, она там.

— Где же?

— Между двумя камнями мостовой.

— Какими?

— Поищите!

— Какими? — повторил Гримодан. Виктор не отвечал.

— Ах так, милейший! Захотел со мною поиграть?

— Нет… Но… Я ведь сдохну от нищеты.

— И ты не решаешься? Хорошо, я — добрый. Сколько тебе надо?

— На что купить трюмный билет до Америки.

— Договорились.

— И стофранковую бумажку на первые расходы.

— Получишь две. Говори.

— Посчитайте булыжники, справа от стока. Она между двенадцатым и тринадцатым.

— У самой канавы?

— Да, ниже тротуара.

Гримодан осмотрелся. Проезжали трамваи, шли люди. Ну и что? Кто бы мог догадаться?

Он раскрыл складной нож и вонзил лезвие между двенадцатым и тринадцатым камнем.

— А если ее нет?

— Если никто не видел, как я нагибался, чтобы ее спрятать, она еще там.

Могла ли быть еще там жемчужина! Черная жемчужина, сунутая в грязь сточной канавы, доступная любому встречному! Черная жемчужина… целое состояние!

— На какой глубине?

— Сантиметрах в десяти.

Он стал рыть мокрый песок. Острие перочинного ножа наткнулось на что-то твердое. Он расширил пальцами отверстие. И увидел черную жемчужину.

— Держи свои двести франков. Билет до Америки я тебе пришлю.

На следующий день «Французское эхо» напечатало следующую заметку, подхваченную вечерними газетами:

«Со вчерашнего дня знаменитая черная жемчужина находится в руках Арсена Люпэна, который отнял ее у убийцы графини д'Андийо. В скором будущем копии этой бесподобной драгоценности будут выставлены в Лондоне, Санкт-Петербурге, Калькутте, Буэнос-Айресе и Нью-Йорке.

Арсен Люпэн ожидает предложения, которые соблаговолят ему сделать по почте заинтересованные лица».

— Так получается, что за преступлением всегда следует наказание, а добродетель вознаграждается, — заключил Арсен Люпэн, раскрыв мне закулисную сторону этого нашумевшего дела.

— Итак, под именем Гримодана, экс-инспектора Сюрте, вы были самой судьбой избраны для того, чтобы лишить преступника всех выгод его злодеяния.

— Вот именно. И должен признать, что это приключение — из тех, которыми более всего горжусь. Сорок минут, которые я провел в квартире графини после того, как убедился, что она мертва, вылились в самые удивительные и глубокие переживания в моей жизни. За четыре десятка минут, увязнув в самом безвыходном положении, я восстановил всю схему преступления и при помощи нескольких улик пришел к убеждению, что виновный мог быть только кем-нибудь из слуг. С другой стороны, мне стало ясно, что смогу завладеть жемчужиной только если слуга будет арестован; и я оставил там пуговицу от куртки. Но для этого требовалось также, чтобы неопровержимых доказательств его вины у правосудия не оказалось, — и я забрал нож, забытый на ковре, унес ключ, оставленный к замке, запер на два оборота двери и вытер следы пальцев с известки в каморке для платья. По моему разумению, это было настоящее озарение…

— Гениальное, — вставил я.

— Гениальное, если угодно, которое не пришло бы, конечно, в голову первому встречному… За две секунды определить две основы нужной мне проблемы — арест и оправдание, воспользоваться могущественной машиной правосудия для того, чтобы загнать ту дичь, на которую я охочусь, в угол, затравить ее, короче — привести в такое состояние, чтобы Данегр, оказавшись на свободе роковым образом попал в ту немудрящую ловушку, которую я ему устроил…

— Немудрящую? Мало сказать! Ведь для него не существовало уже опасности.

— Конечно, никакой. Ибо любое оправдание окончательно и необратимо!

— Бедняга…

— Кто бедняга? Виктор Данегр? Вы забываете о том, что это был убийца. Было бы последний несправедливостью, если черная жемчужина осталась бы у него. Ведь он, подумать только, живет! Данегр живет!

— А черная жемчужина принадлежит Вам.

Он извлек ее из потайного карманчика своего бумажника, полюбовался ею, приласкал ее пальцами и взором и вздохнул:

— Кто же тот боярин, тот безмозглый и хвастливый раджа, которому достанется это сокровище? Какой американский миллиардер станет владельцем этого концентрата красоты и роскоши, который некогда украшал белые плечи Леонтины Залти, графини д'Андийо?