На одном дыхании. Сборник мини-рассказов - Дмитрий Олегович Никитченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И да, кстати — принеси- ка мне судно, дорогуша.
Но, надо признать, что подобные капризули случались не часто, и вообще Алексеевич был славным стариком. Маша ухаживала за ним уже более года, и они подружились. У Лексеича, как его звала Маша, всего-то осталось два друга — она и телевизор. У него была тяжелая форма Паркинсона, и он практически не мог ходить, руки еще слушались, но сильно дрожали и каждое движение давалось ему с трудом. Героических усилий требовалось, чтобы просто донести вилку до рта, не уронив содержимое. В остальном он был здоров и — как говориться, при уме и памяти. Родных у него не осталось, и Маша только догадывалась, как тяжело ему проводить дни в беспомощном одиночестве, как мучительно долго тянется его время.
Маша приходила каждый день, не дольше, чем на часок, за это время она успевала приготовить еду, сходить в магазин и совершить необходимые санитарно-гигиенические мероприятия. Лексеич всячески старался задержать ее подольше, используя незатейливые хитрости и уловки. Сперва — это был пульт от телевизора. Он постоянно куда-то пропадал, и Маша поначалу, подолгу его искала перед уходом, перерывая всю постель. Но потом, когда она пару раз нашла его аккуратно затолканным под матрац, она догадалась и поиски «пропажи» уже не занимали много времени. Тогда стали внезапно повышаться температура и давление, которые после проверки оказывались, что называется — «как у космонавта». А один раз он заказал в магазине пирожных и шампанского, а потом упросил Машу, разделить с ним пиршество, сославшись на свой день рождения, который — как прекрасно помнила Маша — был полгода назад.
Когда у него бывало хорошее настроение, он, пока Маша шуршала по хозяйству, рассказывал многочисленные истории своей жизни, и она каждый раз удивлялась его памяти, сохранившей мельчайшие подробности, несмотря на прошедшие десятки лет. Он помнил и пленных немцев, и послевоенную разруху, и похороны Сталина, на которые он вместе с товарищем специально ездил из Ленинграда, и как их там не пускала милиция на Красную площадь, а они все равно пролезли какими-то закоулками, и как их потом едва не задавили в давке.
— А про Ледовое Побоище ничего не расскажешь? — смеялась Маша с кухни
— А как же! Вот, прям как сейчас помню: стоим это мы, с Шуркой Невским у Вороньего Камня…. — хихикал в ответ Лексеич.
В последнее время — как узнал, что Маша на месяц уезжает в отпуск — Алексеевич пребывал не в духе и то и дело досаждал Маше всяческими придирками. Но сегодня, в последний ее день перед отпуском, демарш с Даниссимо был просто вопиющим, у Маши от обиды и несправедливости даже защипало в носу, не сказав ни слова, она подтолкнула под скандалиста судно и ушла на кухню, дабы не нарушать приватность процесса. При этом незаметно прихватила с собой пульт от телевизора — пусть ка теперь взаправду поищет, старый хрыч! Перед уходом верну.
Сделав свои дела, Алексеевич, видать понял, что перегнул палку, от творожка отказался, а еще через какое — то время даже попросил прощения. Он был прощен, и оставшееся время прошло в обоюдном понимании и согласии, она сказала, что замещать ее на время отпуска будет очень хорошая девочка, и чтобы он ее не обижал, а месяц пролетит — не успеешь оглянуться — и я тут как тут.
— Ладно, не обижу — что я деспот какой. Ты там, там давай отдохни, как следует, сил наберись, они тебе понадобятся, по магазинам — то бегать — хи-хи… Веди себя хорошо, знамя Питера не урони, за буйки не заплывай, со всякой местной шпаной не водись…
— Ой, хорошо Лексеич, высоко — высоко буду знамя держать! А моральный облик — еще выше!
— Вот, и умница. Ракушку мне привези, что ли — тут он отвернулся к стенке и как-то странно хрюкнул. Маша быстро чмокнула его в щеку и убежала.
Месяц пролетел быстро. Для нее — так совсем стремительно.
— Ну как там мой подопечный? — позвонила Маша сменщице.
— Представь — он через неделю после твоего отъезда помер.
— О, Господи!! Как?!!
— Да я прихожу в первый же день, а он — на полу лежит. Зачем — то встал, да и упал, а самому — то не встать, вот и пролежал всю ночь на полу, воспаление и подхватил. А это сама знаешь, для лежачего — приговор. Так за неделю и сгорел.
— Блин, нафига он вообще с кровати-то вставал?
— Да, черт его знает, вроде пульт какой-то искал. Начните писать текст новой главы
КУ- КУ
В лесу было тихо. Даже птиц не слышно, только изредка хрустнет под сапогом ветка. Михалыч за час набрал корзинку красных и возвращался к дороге, где оставил машину. Он наломал папоротника, прикрыл грибы и сел на пенек перекурить. Где — то высоко, невидимая в ветвях громко подала голос кукушка.
— Ну — ка, скажи кукушка сколько мне жить? — усмехнулся Михалыч.
Предсказательница послушно начала отсчет. Когда она закончила, Михалыч насчитал шестьдесят.
— Интересно, это мне осталось еще столько, или ты мне всего шестьдесят выделила? — задался он риторическим вопросом — поскольку ответ лежал на поверхности. Через неделю ему исполнялся 61, а о 120–ти годках фантазировать было глупо.
— Да ты никак черту мне подводишь, жадная птица? — хмыкнул Михалыч и аккуратно затушил окурок.
Михалыч не был суеверным и приметам, астрологам и всякой прочей чепухе не верил. Здоровья он был отменного, ни с какими докторами отродясь дел не имел, и на зловещий кукушкин прогноз посмотрел, как на забавное совпадение. Но сама мысль, что он может вот так внезапно завершить свои земные дела, его зацепила. Он никогда об этом не задумывался, и сейчас, бредя по лесу, то перешагивая через поваленные, уже давно мертвые деревья, то обходя молодые, только начинающие свой путь наверх к солнцу поросли, его впервые посетили