Шелест гранаты - Александр Прищепенко

Слово «провокатор», вероятно, казалось более ярким, хлестким по сравнению с сереньким — «стукач», что вполне извинительно: и в наше время как град по лысине барабанит не к месту употребляемое, заимствованное из ядерного лексикона словцо «эпицентр». Но в строгие тридцатые лексическая некорректность комиссара государственной безопасности 1-го ранга была приравнена к донесению о пленении в окопах незримого противостояния «языка» в звании полковника, в то время как взят был лишь ефрейтор. За очковтирательство (а может — и не только) ошибочно именовавшийся когда-то «товарищем» и «комиссаром» был расстрелян.

Находились, конечно, энтузиасты, убежденные, что «у нас просто так никого не сажают», но Григорий Игнатьевич не был настолько глуп, чтобы примкнуть к этой славной когорте. Он прочно запер свой рот на замок, избегая любых разговоров на политические темы, даже в кругу домашних. Сейчас трудно сказать, использовал ли он все возможности карьерного роста, но, во всяком случае, минимизировав риски, смог без эксцессов доработать до пенсии, которую получил в конце 50-х.

В 1934 году приехал в Москву и поступил в Институт связи и Борис. Ему снова не повезло — сначала институт перевели в Ленинград, а потом — «добровольно» зачислили всех студентов выпускного курса в военные академии. Окончание Борисом Академии связи РККА совпало с началом «зимней» войны 1939 г. с Финляндией — одной из многих, развязанных Советами.

К этому времени в СССР была создана достаточно развитая промышленность (о том, за счет чего и кого это было сделано — немного позже), чтобы вооружить армию, на которую «вождями» возлагались надежды более чем претенциозные. Так, главный политработник, Я. Гамарник, на активе Наркомата обороны 15 марта 1937 г., протрубил:

«Большевистскую миссию Красная армия будет считать выполненной, когда мы будем владеть земным шаром»!

Хотя, не имея в своем распоряжении «машины времени», я не мог присутствовать на том мартовском совещании, мне довелось побывать на многих других, на которых выступления мастеров проникновенного комиссарского слова считались обязательной частью программы. Времена, конечно, были уже иными, к людям относились чуть «мяхше» и многие офицеры перед такими номерами вытаскивали блокноты, чтобы потом повеселить домашних или сослуживцев, предваряя цитату примерно так: «Наш-то вчера засадил…». В тридцать седьмом всем без исключения было ясно, что «всемирные» трели — не более чем аранжировка мелодии, сочиненной предельно высокопоставленным «композером». От исполнителей требовалась максимально возможная верноподданическая голосовая сладость. А «комиссар из комиссаров» застрелился.

А может и не в этом заключалась коллизия, а просто обманулся «композер» в своих заветных чаяниях и улучшил собственное мнение о себе, поменяв местами причины и следствия, находя объяснение неудачам в нерадивости других. У Рабоче-крестьянской Красной армии всего было больше: и танков, и самолетов, не говоря уж об артиллерии. Но количественными данными можно мощно козырять на совещаниях, а вот насколько эффективно заработает военная машина «в поле» — зависит от многих факторов, не в последнюю очередь — от умения тех, в чьих руках находится техника. Профессионалов же сладкоголосые недолюбливали, используя «ленинские принципы подбора кадров» оттесняли, норовя при всяком удобном случае подставить под топоры бойцов невидимого фронта.

Суоми оказалась крепким орешком — финны (и это было наиболее возмутительно) и не думали делать того, что им предписывали адепты «самого передового, единственно верного учения»:

Много лжи в эти годы наверченоЧтоб запугать финляндский народ.Раскрывай же теперь нам доверчивоПоловинки широких ворот!

Противник был очень упорен в обороне, широко вел минную войну. В Военной академии связи срочно были разработаны и изготовлены индукционные миноискатели[6]. Эти примитивные устройства были объявлены «совершенно секретными» (от мании все засекречивать Советы не смогли избавиться до конца своих дней) и отправлены в Действующую армию. Каждого курсанта проинструктировали: при угрозе захвата противником — подорвать миноискатель гранатой, а самому застрелиться, чтобы не выдать «секрета» под пытками. Борис был направлен (рис. 1.5) в 262-й отдельный саперный батальон 18-й стрелковой дивизии. Дивизия была кадровой, хорошо вооружена. Она медленно продвигалась, тесня несколько финских батальонов. Саперный взвод, которым командовал Борис, занимался, конечно, не только разминированием, приходилось подрывать заграждения, расчищать дороги, а иногда и пополнять цепи пехоты — потери были тяжелыми. Однажды обнаружилось, что взвод, разминировавший дорогу, отрезан от дивизии — финны скрытно сосредоточили достаточные силы и замкнули «мотти» (так они называли окружения). Командование дивизии упустило время и не смогло организовать прорыв. Для предоставленного самому себе взвода последующие несколько дней были кошмаром — уходить пришлось по заснеженному лесу, под огнем снайперов. Заснуть или получить даже нетяжелое ранение означало гибель — смерть на тридцатиградусном морозе не заставляла себя ждать. Борис и его солдаты вышли из окружения с оружием и разбитым миноискателем, что спасло их от трибунала. О методах большевистского «правосудия» техник-лейтенант некоторое представление имел: еще во время учебы в институте будущий связист проходил практику на строительстве дальневосточной железной дороги, побывав на одном из островов архипелага ГУЛАГ (рис. 1.6).

Знамя дивизии захватили финны. Вынесенного из окружения командира, комбрига Кондрашова, раненого и больного, лежавшего на носилках, перед строем немногих оставшихся в живых подчиненных, расстреляли. Расстреляли и многих других офицеров дивизии.

Поняв, что «зимняя» война отнюдь не будет легкой прогулкой, советское руководство подтянуло много свежих соединений и не считаясь с потерями, навалились на финнов. Для «политического руководства» на фронт прибыл Л. Мехлис — эмиссар Сталина, имевший полномочия расстреливать каждого, кто «трусит и саботирует». На заснеженной тропинке, ведущей к штабу, Борис, возвращавшийся оттуда после награждения медалью «За боевые заслуги», повстречал сановника со свитой. Несмотря на то, что лейтенант, отдав честь, отступил в снег, освобождая тропинку, охранник Мехлиса ударил Бориса в грудь прикладом автомата (во фронтовых частях автоматы тогда были редки, но тут-то охранялось самое дорогое!) и продержал под прицелом лежащего в снегу офицера, пока не прошел, конечно же, «ничего не заметивший» хозяин. Так что благодарность государства за исполнение воинского долга носила комплексный характер.