Исповедь о первой любви. Приключенческая повесть - Тамара Концевая

Как выровняли самолёт и набрали высоту – не знаю. Командир экипажа извинился за не предупреждение, так как внезапная турбулентная зона не была зафиксирована приборами. Легче от этого никому не стало. У одного из пассажиров случился инфаркт и при вынужденной посадке в Сальвадоре его выносили первым, как при пожаре. Здесь же в переходе-рукаве приступили к его реанимации, а мы, испытав сильнейший шок, молча проходили мимо.

В тот день вечером мне предстоял дальнейший перелёт до Манагуа. Здесь же в аэропорту, заплатив за визу, получила разрешение на посещение страны. На такси поехала в Сан-Сальвадор чисто по причине шопинга. Кожаные сумочки там хороши!

Бедное моё сердце, захлёстанное эмоциями, бешено стучало от предвкушения встречи с далёким прошлым. Как будто бы не было тех тринадцати лет, когда я в первый раз оказалась в послевоенном Сальвадоре. Столица предстала намного веселее и опрятнее, нежели в разрухе давних лет. Дома были окрашены разноцветно, появились парки и зелёные скверы, величественные храмы незыблемо возвышались над городом и всё мне казалось родным и знакомым.

А вечером, при посадке в самолёт, снова вспомнила пережитую турбулентность над Бермудским треугольником. С ужасом в глазах смотрела на быстро заканчивающуюся очередь в самолёт. Почувствовала, как падает моё давление и потеряла сознание. Слишком трудно было преодолеть тот страх. В чувство меня, конечно, привели, пообещав, что над водой лететь не будем, а значит, ужасов не предвиделось.

Теперь мне кажется, что я не могла погибнуть, ведь жизненные планы были ещё не завершены. Но именно с тех пор боюсь летать, беру с собой в дорогу молитвослов и одержимо читаю молитвы за каждого сидящего в самолёте. А ведь сколько уже полётов было!? Может тысяча, или две.

Глава 2. Кража в день замужества

Я горжусь тем, что в Никарагуа меня ограбили-обворовали всего четыре раза, а не двадцать четыре! Любой почтёт за честь быть слегка ограбленным в Рио-де-Жанейро, об этом ходят легенды и при случае всегда можно вспомнить про это в кругу друзей. Никарагуанцы ни в коем случае не уступали бразильцам. Воровали всё и вся! Помню, в одной из наших российских передач рассказывали интересный факт из вояжа нашего известного путешественника. У него была кругосветка на велосипеде. Так вот, въехал тот странник в Никарагуа с часами на руке, мчался на всех парах по стране без остановок, чтобы не ограбили, а когда выехал из Никарагуа, то часов на руке не оказалось. Как тут не засмеяться? Мне самой несколько раз приходилось стать жертвой грабежей и я всегда поражалась, как можно так искусно работать?

***

Пробыть в Никарагуа я собиралась месяц, а прожила несколько лет! Испанский язык начала учить задолго, ещё в России, когда Бирмания предложила посетить её страну. Она уже заканчивала обучение в ВУЗе. С языком казалось всё легко и просто. Когда приехала на место, то поняла, что я – ноль. Учить начала всё заново. Занималась до умопомрачения, иногда мне казалось, что схожу с ума от этого везде слышимого испанского языка. Страшно хотелось говорить на своём, русском. Часто плакала от бессилия. Ведь надо было выходить на улицу, а я боялась сделать даже элементарную покупку в магазине. Бирмания каждый вечер меня экзаменовала.

Это сейчас я зрелая и смелая, а тогда была молодая и стыдливая. Эта страна меня закалила. То, что нас не убивает (знаете) – делает сильнее. Мальчишки на улице каждый раз как будто бы ждали моего появления и обзывали какими-то непонятными словами, при этом, улюлюкая мне вслед, они с гоготом бежали за мной и кричали: «Тупая! Тупая!» Ну как могла им объяснить, что я умная?

Здесь у Бирмании время от времени собирались вместе студенты, учившиеся в России. Говорить по-русски со мной они не очень хотели, как я по-испански с ними, но тем не менее я жаждала общения с ними. Всех их я знала.

Рамиро принадлежал к моим хорошим друзьям и я была знакома с его девушкой в России, которую он ждал в гости на месяц. Через две недели я надеялась наговориться на своём русском, родном языке. Именно Рамиро познакомил меня вскоре с моим будущим мужем.

Приехала Лена мне на радость и Рамиро с Хосе пригласили нас на океан. Взяли пиво в ручной холодильник, ещё чего-то и поехали. Пока ребята суетились у импровизированного стола, пытаясь нам угодить, мы прогуливались по пляжу. Навстречу нам шёл здоровый белокожий мужчина с профессиональной камерой наперевес. Он делал съёмку береговой линии. Мы, попав в кадр, глупо стали позировать и кривляться по-обезьяньи. Оператор заинтересовался, но дальше этого не пошло и он проследовал мимо.

Обидевшись за то, что нас не оценили и вряд ли покажут в мировых новостях, пошли купаться в море. Плескаясь, не заметили нашего оператора, который снимал нас уже с берега. Мы замахали ему руками, заманивая в воду и надеясь ещё выйти на экраны телевизоров. Мужчина оставил свою камеру на берегу и огромными шагами побежал к нам.

Лена, как преподаватель французского языка в пединституте, стала изъясняться с ним на французском, я хихикала и просто мычала, а мужчина пытался говорить по-испански. В общем, с языками полный бардак. Бурно жестикулируя, устроили шум-гам. Когда стало ясно, что нам никогда друг друга не понять, то чисто по-русски и грубо спросила Лену: «Что хочет этот ненормальный?» Мужчина вскрикнул и выпрыгнул из волны, заорав: «Девчонки, да вы русские! А я-то думал…» – он думал, что мы настоящие американки!

Разочарование наше было недолгим. Позвав с берега друзей, мы все стали обниматься на радостях и кричать дикими голосами. Ребята оказались строителями плотины из бывшего Ленинграда. Больше никогда я не встречала русских в Никарагуа, если не считать нескольких девушек, что объединили свои судьбы с никарагуанцами.

Вскоре, погостив, Лена уехала.

Для того, чтобы задержаться в стране более месяца, чего мне очень хотелось, я должна была вступить в брак. И во второй мой приезд я на это решилась. Претендентов было много, можно было выбирать, выбор пал на Хосе. Он сразу был оповещён о моих намерениях, и мы поехали жениться к его знакомому нотариусу.

Тогда и сейчас я уверена, что поступила правильно. Возможно, мои действия кому-то покажутся постыдными, но те годы беспредела в нашей стране объясняют и оправдывают многое. Хотя, что уж тут скрывать? Это была любовь, в которой себе долго не признавалась. Это сейчас могу сказать без стеснения, всёпоглощающей она была, страстной, сумасшедшей и очень больной. Больной на долгие годы, даже десятилетия. Непреходящей любовью была и всёпрощаемой, терзающей мозг и рвущей в клочья сердце. Затихла она не скоро, застыла, окаменела, съёжилась в колкий комочек, сопротивляясь вновь входящему чувству, отталкивая его, не принимая. Но эта повесть о другой любви.

В машине тогда нас было трое: я, мой будущий муж и его закадычный друг в роли водителя. Под сиденьем у нас хранился мой паспорт, билет на обратный вылет в Россию и все документы Хосе. Остановились у рынка Ориенталь в столице и отошли перекусить.

Каков был ужас, когда, вернувшись через пять минут с недопитым соком в руках, мы обнаружили открытой машину и исчезновение всех документов!

Я почти обезумила в тот момент, ничего не могла понять, никого не слышала вокруг, только тупо смотрела на то место, где десять минут назад лежал мой паспорт с билетом. Это была кража всей моей жизни, ведь тогда не было электронных билетов, которые с лёгкостью можно восстановить, не было компьютерной программы, где хранятся паспортные данные каждого иностранного гражданина въехавшего в страну, да и вообще компьютеров не было, не считая огромных ЭВМ на предприятиях.

На тот момент я, наверное, напоминала зомби. Все дальнейшие действия были механическими. Послушно села в машину, также послушно отвечала на вопросы в полицейском участке, где нам посоветовали сразу обратиться в наше посольство.

И только у плеча нашего посла, как у родного отца, меня прорвало. Истерически рыдая, я просто не могла говорить. Моя неуёмная фантазия рисовала страшные сцены жизни под мостом без документов и бедная моя мамка родненькая, которой никогда не давала покойно жить, будет безнадёжно ждать свою дочь до смерти.

Посол России, в своей мужской твёрдости, совершенно не знал что со мной делать. Сморкаясь в его посольский носовой платок, постепенно успокаивалась. Наконец-то проговорила. Посол, радостно хлопнув ладонью по столу, вытащил из сейфа початую бутылочку коньяка и предложил выпить за Россию. Мои глаза постепенно высыхали.

Вручив послу свеженький акт из полиции о краже, я ещё всхлипывала и дёргала носом, а в соседнем кабинете секретарша уже выписывала мне новый паспорт, согласно переданным по телефону сведениям из России. В Никарагуа нас, русских, на тот момент проживало всего пять человек и пустые паспортные бланки не лимитировались. Очереди на улице за паспортами не стояли и, похоже, привалившая работёнка сотрудников посольства только взбодрила.