Гончаров и стервятники - Михаил Петров

- Ничего я не думаю, - недовольно проворчал я, - единственное, что могу сказать: задвижку таким образом закрыть можно. Где старые замки?

- У Эдика. Эдуард, иди сюда.

Послышалось недовольное ворчание котяры, у которого отбирают мясо.

- Чего?

Ей-богу, сантехник-стервец закусывал балыком! Я пальцем поманил его.

- Эдик, тебе не обязательно жрать севрюгу, все равно ведь не ощущаешь вкуса. Где старые замки?

- Да они сломанные, я их выбросил. Хлам-то собирать. Ригели погнутые. Дрянь ржавая.

По тому, как живописно Эдик говорил, я понял: темнит. Я потрепал его за ухо до треска, а когда он притворно запищал, ласково спросил:

- Эдинька, где замки, которые ты снял с дверей квартиры дяди Бори?

Стоя в позе наказанной цирковой болонки, он наконец правдиво, по-пионерски, ответил:

- В соседнем доме, в третьей квартире один, а второй у мента. Да их же милиция смотрела, сказали, что отмычки не применялись.

- Двоечник ты, Эдя, а еще балык жрешь. Какие замки были? - спросил я, отпуская его разбухшее ухо.

- Да такие же точно, как эти. Я специально выбирал, чтоб лишний раз дверь не долбить. Точь-в-точь накладные, цилиндровые. А врезной - тот вообще не трогал, на него не было закрыто, он и остался целым.

- Как были закрыты двери? Кто вскрывал?

- Да я вскрывал. Сначала наружную, я ее фомкой отдавил сколько мог, потом монтажку вставил, потом еще одну, приналег, она затрещала, ну я ее и вывернул. Она только на защелку замка была закрыта, цепочка так просто висела, она и целая, глядите.

Сварная на стыках, добротная вороненая цепочка действительно была не тронута.

- Дальше.

- Ну, то же самое и с другой дверью, только тут я не выворачивал, а саданул плечом, погнул ригель замка, а задвижку вообще изуродовал, планка в конец коридора прямо к упокойному отлетела. Ну и этот замок только защелкнут был, без проворотов...

Наблюдательности сантехника я позавидовал.

- Хорошо, Эдик, а ты-то вошел в квартиру?

- Да, вот досюда. - Он показал расстояние метра два от входа. - Дальше меня менты не пустили.

- Ты видел, как лежал труп?

- Ну да.

- Как?

- Ну как... как? Лежал на спине.

- Покажи, ложись так же.

- Да ты что? Ладно... сейчас.

Он покорно лег, чуть согнув вывернутую левую ногу в колене, а головой устроившись на бордюрчике основания трюмо.

- Вот так он лежал, а лицо у него было - жуть, вот такое!

Эдик вытаращил правый глаз, прикрыл левый, скривил рот и прикусил кончик языка.

На секунду замер, давая мне время зафиксировать. Бориса передернуло.

- Кончайте, пойдемте на кухню.

Я же говорил, что этот "санузел" жрал балык, так оно и было. Прозрачные ломти осетрины лежали на разделочной доске, искромсанные равнодушной рукой.

Сделав аккуратный бутерброд, я выпил протянутую Борисом водку, с наслаждением вдыхая копченость, спросил:

- А скажи, Эдик, кровь под головой была?

- Было немного, но не сильно.

- Спасибо, ты свободен, закрепи только задвижку.

- Это я в момент. - Разочарованный, он поплелся в переднюю, тяжело потрескивая паркетом.

- Ну что же, Борис Андреевич, - переключил я внимание на хозяина, буду заниматься этим делом, если вы не передумали.

Он отрицательно замотал головой.

- Если вы не передумали, - повторил я, - и согласны помогать мне, ничего не скрывая.

Кротов кивнул утвердительно, а к нам уже спешил Эдуард, проделавший работу в срок и на "отлично".

- Борис Андреевич, налейте ему стаканчик. Пусть выпьет и оставит нас одних. Правда, Эдик?

Но одуревшего мастера то ли гордость обуяла, то ли алкоголь взыграл. Он замахал кулаками, хрипло восклицая:

- Ты, падла, ты кто такой, чтоб в чужом доме командовать? Да мы тебя с Андреичем сейчас!

Он ухватил меня за волосы и потащил из кухни по коридору, явно к выходу и явно для того, чтобы выбросить вон. Изловчившись, я заехал ему локтем в солнечное сплетение, и, кажется, заехал удачно. Впрочем, раздумывать было некогда, и я поставил точку ребром ладони в основание его пустого черепа. Он отключился тут же. Раскинув в стороны длинные босые ноги и привалившись к стене, Эдик походил на праздничного индюка перед зажаркой.

- Слушай-ка, Борис Андреевич, а кто тебе меня рекомендовал? поинтересовался я, любовно и нежно разглядывая свой локон, выдранный безжалостной рукой сантехника.

- Яков Михайлович, знакомый отца.

- Да, хорош рекомендатель. Еще не сидит? Да не волнуйся, очухается твой сантехник. Покажи-ка мне, где папаня хранил наследие проклятого царя.

Борис кивнул и открыл стеклянную дверь в зал. Подойдя к книжному шкафу, он вытащил объемистый фолиант, протянул мне. Дорогой переплет тисненой кожи и медные накладные уголки приятной тяжестью легли в руки.

Борис включил свет, и я заржал громко и откровенно, до слез, до колик. Золотым тиснением по нежно-белой телячьей коже было выдавлено: "Капитал", том 2", а вверху - "Карл Маркс". Старик явно не жаловался на отсутствие юмора.

- Там задняя обложка полая, щель с внутренней стороны...

- А старик у тебя хохмач был, удумал, надо же.

- Это товарищ по работе ему подарил, специально для червонцев.

- Что? Кто-то еще о них знал?

- Конечно, после смерти мамы он особенно не скрывал. А вот она очень боялась, иногда по ночам не спала, отдать в фонд государства просила. Отец только посмеивался. Ну а после смерти мамы тут преферанс часто собирался, с работы двое мужиков и Валя, референт отца и...

- Что - и?

- Ну, его женщина, что ли.

- Ну - и?

- Ну и выпьют, бывало, понемногу. За вечер вчетвером от силы бутылку коньяку. Больше развлекались. В жмурки играли, в фанты. Еще одна приходила. Бывший секретарь отца, Нина. Красивая, стерва, она, по-моему, с ними со всеми... Я однажды поздно пришел, так она у меня в постели... голенькая. Я ее выпроводил, потом, правда, сожалел, но другого случая не представилось. "Куй железо, пока горячо". Не знаю, как остальные, но вот эти четверо знали о монетах точно. Отец им показывал. Один из них, Степан Ильич Князев, эту книжку-шкатулку и подарил, целевым, так сказать, назначением. Отец вообще любил такие подарки-безделушки. Весь этот фарфор - дареный.

На серванте, на полках, в книжных шкафах - везде, где только можно, стояли, сидели, лежали тончайшей работы фарфоровые изделия: от крохотных, не более двух-трех сантиметров, собачек, обезьян, Чио-Чио-сан до крупных пастухов и пастушек. А на верхней крышке белого вычурного пианино важно сидел большущий английский бульдог, охраняя покой и благополучие кротовского дома.

- Борис Андреевич, а когда эти люди последний раз были здесь?

- Ну, по Валиным словам, как раз за шесть часов до кончины папы, на поминках матери. Сама-то она не пришла. - Он усмехнулся. - Моральный фактор сдержал.

Щелкнули замки входных дверей. Я выглянул в прихожую. Эдуард удалился по-английски.

- Ну и где я могу найти этих господ? - возвращаясь к прерванному разговору, поинтересовался я.

- Посмотрим в его телефонной книжке. Так, вот Князев, а вот и Чистов. Но только здесь адреса не указаны, одни телефоны.

- Пойдет, - согласился я и на это. - А как найти его девочек?

- Ну, Валин телефон и адрес я знаю, приходилось бывать. А через нее и на Нину выйти недолго. Вам записать?

Я согласился.

- Борис, скажите, а вообще-то как у отца было со здоровьем?

- Ну как? Гипертоник он был, это верно, но сильных приступов никогда не было.

- Моя бабушка тоже умерла только один раз, и я...

Резкий звонок не дал развить мою глубокую философскую мысль. Борис пошел открывать, а я обнаружил бар и, выбрав красивую бутылку с понятной на всех языках пометкой "40", извлек ее на свет. Налив в серебряный стаканчик, продегустировал. Оказалось, очень даже ничего. И я совсем было решился повторить, когда открылась дверь и хозяин втолкнул в комнату высокую загорелую девицу, обтянутую синими джинсами и такой же курткой. Она была бы красива, если б не какая-то запущенность физиономии и волос. Косметика отсутствовала, взамен нее нос покрывала белая шелуха обгоревшей кожи, а морщины от солнца явно старили девчонку.

- Знакомьтесь: Ольга, моя жена, - представил он. - А это Константин Иванович, сыщик и очень хороший мужик. Вы пока общайтесь, а я приготовлю себе ванну.

Она оказалась не настоящей женой, а только предполагаемой, потому что там, в тайге, они обо всем договорились, да рядом не было ни загса, ни церкви. Но я понял, что сие обстоятельство не помешало их физической близости. Оле - практикантке - было не более двадцати двух лет от роду, стало быть, по возрасту она как нельзя лучше подходила Борису, уже перевалившему тридцатилетний рубеж.

В свою очередь Ольга вежливо поинтересовалась, кто я и чем занимаюсь, почему изгнан из органов; получив исчерпывающие ответы, она дернула облупленным носиком и побежала на призывно-торжествующий клич самца. "Наверное, наполнил ванну и сейчас будет оттирать ее многогрешное тело", меланхолично подумал я, потягивая из своей рюмки не то ром, не то коньяк, да и какая, впрочем, разница.